— Может поможешь? — небрежно сквозь зубы процедил Глеб, подпирая кулаком щеку.

— Ты справишься сам, — не отвлекаясь от прочтения, ответила я.

— Веришь в меня?

Остановилась. Подняла взгляд от книги на Глеба, тот расплылся в улыбке; в такую через которую видно все потаенные и наглые мысли человека. Стоит только посмотреть в его глаза; сомнений совсем не останется. Глаза у Глеба были холодные. Я бы добавила слово пугающие, но только в те моменты, когда он растягивал наглую улыбку (вот как сейчас) лучики у края глаз устремлялись в стороны, добавляя прищур и вот тут становилось поистине жутко.

— Нет! — ответила и сразу же отвернулась.

«Больше так делать не нужно», — корила я себя.

Мне казалось, что Глеб будто отравляет меня, я чувствовала тяжесть от его присутствия. Все пугало в нем.

После уроков я ушла, быстро и без оглядки, ни с кем не разговаривая, но остановилась на середине пути.

«Зараза!», — выругалась, разворачиваясь обратно.

Холодный ветер пробирал до костей; собрав руки на груди, быстро двигая бедрами — вернулась в школу. Перед входом я проверила телефон. На экране ничего. Много дней уже ничего.

Последние несколько недель от Мити ни слуху ни духу. Конечно, я волновалась, но по слухам, что я улавливала от разговоров родителей, что перешептывались и многозначительно кивали, а при виде меня резко замолкали — я знала, что он жив и здоров, и даже в каком-то смысле весел.

Однажды мама разговаривала по телефону с тетей Леной на громкой связи, не слыша, что я уже вошла в дом.

— Ой, Катя, Катя, что делать? — тяжело, на той стороне трубки, охала тетя Лена. — Не знаю я что делать.

— Он уже взрослый, — парировала спокойно мама.

— Дома его не бывает, — снова тяжело вздохнула тетя Лена, — благо, что мотоцикл не трогает…

— Ну зимой-то куда?

— На машине его по ночам девочка привозит, — и мамы от ужаса охнули в унисон.

«Ну может оно и к лучшему, — подумала тогда я, молча слушая причитания мам. — Точно справится».

Митя писал реже.

«Ему больно…конечно больно».

Я решила дать ему время свыкнуться с обстоятельствами и принять жизнь такой какая она есть: суровая и довольно серая. Не напирать, пройдет время — все наладится. Я была в этом убеждена.

«Это же Митя!».

Я вошла в школу. Внутри было тихо. Почти все классы закончили на сегодня. Быстро поднявшись на третий этаж — искала преподавателя по химии. Я совсем забыла, что мы должны были обсудить детали спектакля для детей и определиться с главной мужской ролью. Кто это будет? Никто не хотел возиться с мелкотой.

Дверь была закрыта.

Я решила проверить кабинет, в котором базировался наш класс. Издалека казалось, что дверь была открыта. Вдруг она ждет меня там?

«Или дежурные задержались?».

Я заглянула. Внутри на парте сидела, положив ногу на ногу, Диана рядом с ней Лилиана, а напротив Артур. Девочки вдруг громко рассмеялись при виде моей фигуры в дверях.

— А…извините… — нелепо заикаясь ответила, я замерла у двери, не решаясь уйти. Заворожённая смотрела на Артура, а он на меня.

— Чего тебе, Демидова? — вернула меня в реальность Лилиана.

— Соскучилась? — ехидно добавила Диана.

Артур молчал. Только смотрел на меня и ждал.

— Я… искала парней…

— Чем тебе я не устроил, как парень? — его бас заставил мои колени затрястись.

«Двояко звучит или мне так только кажется?».

Диана возможно тоже заметила подобие двойного смысла в его словах. Одарила Артура таким взглядом, что если бы у нее в руках сейчас была бы плетка, то отходила бы этого негодника; за то, что рот свой посмел вообще открыть. Лилиана ощутив ее гнев, положила руку на плечо, как бы успокаивая.

«Да вам в дом с мягкими белыми стенами надо на пару недель…Видели бы себя».

Артур не сводил с меня взгляд.

— Я…пойду лучше.

— Пойди!

— Пойди.

Мое тело пробрало до дрожи, поджилки затряслись; я вдруг услышала и вновь ощутила себя во сне и будто заново прожила ту сцену слыша призыв: «Прыгай! Прыгай!».

Оглядевшись, отогнав помутнение я направилась сразу на главную лестницу, помня прошлый болезненный опыт пересчета ступеней своим телом. Уже выйдя на территорию, услышала, как меня окликнули.

— Стой!

Артур.

— Все сегодня не так, — буркнула себе под нос, перед тем как повернутся к нему лицом. Не ответила. Теперь я ждала, что он скажет.

— У тебя что-то случилось?

Я собрала брови у переносицы, и к общей картине не хватало только звука «э?».

— Ты искала каких-то парней…

— Ах, это! — невзначай махнула рукой, — да мы устраиваем для детей представление и…

Издалека доносились крики, завывания и постанывания. Я искала источник. Мне было необходимо знать, что происходит и с кем. За территорией школы в переулке, я увидела толпу парней. Они были чуть младше, некоторых я узнала. Они образовали круг, вскидывали руки и кричали, что-то требовали.

Мое сердце защемило и умоляло остаться на месте, но я уже шла к ревущей толпе.

Прорвавшись через кольцо, я увидела, как Наиль, сидя на другом парне вкладывая силу бил его кулаками. Лицо брата исказилось от злобы и гнева, что переполняли его. Я не сразу узнала его.

— Наиль! — крикнула я, в ответ кто-то рядом присвистнул, — Наиль!

Не раздумывая, я бросилась на брата. Повалила его на землю, освобождая незнакомого мне парня от натиска брата. Тот медленными движениями на коленках отполз в сторону чтобы отдышаться.

— Чего вылупились? Спектакль окончен, — низким басом приказал Артур толпе. — Пошли отсюда!

Я встала, уперев руки в боки потребовала:

— Что-тут происходит?

— Не твое дело, — кривясь, ответил Наиль, смотря на меня снизу вверх.

— О! Нет, нет, нет, дорогой мой, — тыкая в него пальцем, — это именно моё дело.

Наиль отвернулся.

— Еще как мое дело… Почему ты его бил? С каких пор ты вообще дерешься?

Артур сделал несколько шагов в сторону. Повернулся к нам спиной. Он не хотел был свидетелем, не хотел смущать своим присутствием, когда мы обсуждаем что-то личное…что-то семейное.

— Я сам разберусь, — огрызнулся Наиль, поднимаясь с земли. Он был высокий, темные волосы с завитками торчали в разные стороны. Губа была рассечена, и кровь медленной теплой струйкой стекала по ней.

— Мы семья, а не шпана на разборках.

— Дана!

«Дана!» — эхом пронеслось в голове.

Снова это «Дана», вы что сговорились?

Я оцепенела. Это «Дана» обезоружило меня. Замерев, я позволила Наилю молча уйти.

Я видела его взгляд. Видела презрение, раздражение и гнев. Видела то, как его носогубные складки напряглись, вновь показывая зубы. Ему было больно.

Он как еще одна неокрепшая душа боролась и не желала принимать грубую действительность, продолжая сопротивляться суровым ветрам жизни.

Я всегда считала зиму самым красивым временем года, холодным, но красивым. Ярким периодом, что затмевает золотую осень и расцветающую весну. И в особенности лето, когда повсюду ощущается сладковатый запах сирени. Люблю зимними вечерами смотреть, как в лунном свете плавно падают снежинки, выплясывая на легком ветерке. Высовывать язык и ловить их на ходу. Словно мне пять, и мир не кажется серым.

Я радуюсь зиме. Даже сейчас. Когда Наиль ушел в молчаливое самоопределение в купе с подростковым кризисом приправленный вспышками гормонов в организме. Искоса в школе и за ее пределами я старалась наблюдать за ним. Не вмешиваться. Изучала его расписание. Проверяла ходит ли он на учебу и что делает в свободное время.

Он стал драться, как матерый хулиган. На него посыпались жалобы от родителей детей, что попали под его озлобленную разгоряченную руку. Я часто видела его побитым и ничего не могла сделать. Исправить.

Наиль стал прогуливать театральный.

Я думала, если расскажу своим родителям о брате, то он в пылу эмоций наговорит всем гадостей, а меня вычеркнет из списка для звонков, сообщений и наши родственные связи оборвутся так и не окрепнув.