"НЕ ПОКУПАЙ ДОМ, А ПОКУПАЙ СОСЕДЕЙ" И очнулся вдруг от звука, будто кто-то вдруг застукал … в двери дома моего.

(Эдгар Аллан По «Ворон»)

— Пойдем домой!

— Да, ты посмотри какая оптика, — пропела я, дразня своего друга, перед самым его носом, крутила в руках последнюю модель Фуджифильма[1], элегантного черного типа, нажимая на кнопочки, проверяя нет ли брака.

Митя, смотря на все мои потуги одолеть новшества только вздохнул.

— Отдашь? — тут же спросил Митя, опасаясь за существование своего новенького фотоаппарата, протянул руку.

— Нет. — Уверенно заявила я, вздёргивая подбородок, — Я впервые держу вещь стоимостью в целый дом. Хм, а ты раскошелился, — продолжала я подкручивая объектив, не отвлекалась от диалога, — откуда у тебя такие деньги?

— Отец, — фыркнул Митя, опуская руку, понимая, что теперь я добровольно не отдам ему фотоаппарат, — он зарабатывает.

Мите бы радоваться, но я ощущала нотки грустинки в его тоне, то, как он говорит слово «зарабатывает», зная, что, не для него; что время, когда они жили вместе давно прошло, оставив рану, затянувшуюся, но она все еще саднила его душу.

— Наверное, под старость вспомнил, что оставил отпрыска и решил заполнить пробелы одним ходом.

Митя с горечью произнес эти слова. Я отвлеклась от камеры смотря на друга, а он, не теряя возможности выхватил из моих рук фотоаппарат. Даже возмутиться не успела. Друг приставил правый глаз к видоискателю. Автофокус. Диафрагма. ISO. Затвор. Щелк!

— Готово! — произнес и озорно подмигнул правым глазом.

Я скривилась.

— Не направляй на меня, — просила и высунула язык.

— Почему? Вдруг я больше тебя никогда не увижу? — Митя указал на фотоаппарат. — Так, я заберу тебя с собой.

— Откуда такие мысли, салага? — в моем голосе была издевка, но исправлять было поздно.

— Мы не знаем, что с нами будет, — с каждым словом его голос становился печальнее.

«Ну что за настроения?» — возмутилась я внутренним голосом, но не показала виду. Митя сел рядом, устремил свой взгляд к небу.

— Мы не знаем по каким городам нас раскидает жизнь… а если это будут страны? — Помолчав, он повернулся ко мне, смотрел прямо в глаза, кажется, не моргая. В ответ я поймала его, уловила сигналы. Его грусть не была связана с отцом. Я виновата в его странных и одновременно в загадочных мыслях, в томном и долгом взгляде вдаль и на меня.

— Какие депрессивные мысли, — процедила сквозь зубы, ладонью я отвернула его лицо от себя, — мы в двадцать первом веке. Телефон и интернет давно захватили мир. В этой бездонной бочке, как говорит моя бабушка, можно найти все и всех.

— Угу, — угрюмо поддержал мои слова мальчуган, поглощенный депрессией и рефлексией; оно и понятно последний день лета как никак.

Я легла на песок. Пальцы ног запустила под горячий от солнца слой песчинок. Совсем рядом волны прибивали к берегу, создавая приятный шум. Митя снова направил на меня камеру.

— Не надо, — протянула я, прикрываясь рукой.

— Ты не сделаешь мне подарок на день рождения?

— Твой день рождения был в мае, а сейчас, салага, август. Ты получил свой ужасный сувенир, и между прочим, был доволен. Чего тебе еще нужно, вымогатель? — я протараторила слова словно скороговорку.

— Смотри в камеру! — приказал Митя, — хотя лучше не смотри, так естественнее.

— Я что твой подопытный кролик?

— Подними подбородок, не хочу, чтобы ты прокляла меня за ужасные фотографии и неправильный ракурс.

— Ты даже не умеешь им пользоваться, — злобно бросила я, указывая пальцем на фотоаппарат.

— Возможно, а вот ты сейчас отправишься в холодное море за то, что не веришь в меня!

Я накрыла лицо руками, закрываясь от объектива. Митя быстро поднялся на ноги и пошел прочь.

«А я?»

Он повесил свой новенький фотик на плечо, вновь уставился, как истукан вдаль, на серое море, остановившись в нескольких шагах поодаль от меня.

— Мать! — жалобно позвала его, вложив всю грусть, что начерпала на дне своей души, показывая, что я совсем не хотела его обидеть. — Ну, Мать!

Он не обратил на мои мольбы внимание. Может сосредоточился, чтобы не выдать свою улыбку прощения? Он же не злится? На меня то уж точно! Я была абсолютно уверена в этом. Преодолевая лень, я поднялась. Разбежалась, с одного прыжка оказалась на его спине. Повисла, крепко схватившись за его шею.

— Матюха не злится, —протянула я ему ухо, — я знаю. Я точно знаю.

Погладила носом затылок Мити, капитулируя уткнулась в шею, в качестве раскаяния. Его запах, знакомый и особенный, не такой, как у всех. Мята и лимон. Не знаю, что это конкретно, может гель для душа или парфюм, от чего мальчики всегда открещиваются, но этот запах был всегда его. А для меня он стал родным, дарующий успокоение с яркими и сочными нотками кислинки. Как противоположности. Как я и Митя…

Три года?

Кажется, да, мне было всего три года, когда впервые мы оказались в одной комнате. Так сказать, официальное знакомство, которое осталось в памяти у всех, кроме меня и Мити. С рассказа родителей, в тот вечер я избила Митю. По-взрослому, с кулаками и ногами. На крики прибежали родители, и на вопрос почему я это сделала, равнодушным и писклявым голосом заявила:

— Он трогал мои вещи!

Собственница! А как по-другому? Он явился передо мной в мою детскую жизнь такой милый и высокий, с бабочкой на горле. Фу! Чем мне было козырять? Уверенно сделала то, что умела почти с пеленок — дралась. Без зазрения совести. Родители умоляли меня извиниться перед Митей и обещать, что больше я никогда так с ним не поступлю.

— Это что шутка? — Непонимающе спросила я тогда в ответ, краснея от гнева. Я приговорила его к страданиям.

Да, характер у меня был прелестный, прямо для девочки…истиной будущей леди, как говорила мама. Потом случился контраргумент от родителей. Митя был младше меня на полгода.

— Так что негоже младших обижать, — снова пропела мама, одергивая меня за плечо.

— Коротышка, еще и мелкий! — Возмутилась я, смотря на всех будто свысока.

Чуть постарше осознав свое превосходство в том, что я на целых полгода старше. Шесть месяцев это вам не хухры-мухры — а вполне себе долгий срок. Тут же Митя он же Матя (так я его называла) стал «Салагой».

Со временем я узнала, что наши родители дружили со школьной скамьи. Разъехавшись по разным университетам — сохранили связь и по сей день. Приезжали по праздникам, приглашали в путешествия друг друга, пока отец Мити не ушел из семьи. Это был грандиозный поворот в его жизни.

Нас, как младшее поколение не посвятили в детали. Факт! И забыли. После ухода отца к нам приезжал только Салага, сначала с мамой, а позже уже один.

— Нравится тебе Митя, да? — спросила однажды мама за завтраком.

Салаги тогда не было. Хорошо, а то он так же, как и я поперхнулся бы рисом и нам бы пришлось драться за воду, чтобы прочистить горло.

— Ма, ну ты что! — Отдышавшись возмутилась, пуча глаза от негодования, но при этом я точно чувствовала пылающий румянец на щеках, — С чего такие вопросы?

— Нельзя? — Ехидно уточнила мама.

— Нельзя! — Указала я, поднимая подбородок. — И вообще, у нас крепкая братская дружба.

Помню, как папа в тот момент потягивал кофе из своей любимой синей кружки, разулыбался, направился к выходу редко, бросая по пути на меня взгляд. Ну такой, будто я рассказала ему тайну, которую он обещал сохранить, но каждый раз смотря на меня дает понять, что при любом удобном случае эту тайну с легкостью всем расскажет.

Что знаешь ты и чего не знаю я?

А в одно лето Салага стал Дылдой, но я никогда его так не называла, оставила на будущее, для ругательств, так уж оно звучит. За лето Митя стал на голову выше.

— Ты как Эверест! Куда дальше-то? — кричала я.