— О! Тогда мне точно нужно пойти одному.

— Что? Почему? — хмурясь, спросила, не понимая его.

— Сколько ему лет?

— Сейчас…пятнадцать.

— Трудный возраст.

— Нормальный, — фыркнула, будто это в мой адрес сказали.

— Вы близки?

— На мой взгляд, да, — я не была уверена. Больше нет. — Причем тут это?

— Ты знала, что он приемный?

— Ну конечно! Все знали, — Митя только поднял брови и в них я читала: «ну вот!».

— Дай мне десять минут, потом можешь включать свою ультразвуковую сирену и начинать кричать, махать руками, призывая темные силы.

Я хотела бы возразить, но как я могу сомневаться в нем? Снова эгоизм! Одобрительно кивнула Мите, позволяя ему отправиться за Наилем одному. Митя одобрительно подмигнул и отправился к тропе, что вела вниз к ручью, всучив мне свой шлем.

А если я ошибаюсь? Сейчас Наиль может быть совершенно в другом месте на холоде и сырости. Митя должен сразу же показаться. И мне пришлось бы размышлять и искать другое место, которое, возможно, я не знаю.

Но какое?

Наиль был для меня родным. Я никогда не думала о нем, как о чужом человеке…ребенке. Нет. Он наш. Мой родной брат. Он всегда мог зайти и пошептаться, рассказывая о девочке из параллельного класса, о том какие у нее светлые волосы и какие красивые косы она плетет. А потом мы убегали на «Утятник». Прогуливали уроки, вместе получая за это подзатыльники.

Однажды придя в очередной раз к нам в дом, Наиль застал меня за домашним заданием из школы — испечь «хворост»[1].

Я, у которой перед глазами беспросветная мука и липкое тесто, начала и тут же устала. Но масло в сковородке уже кипело и необходимо было срочно бросать тонко раскатанные ломтики теста на сковородку. Бросила. Да так, что масло было где угодно только не в сковородке. Тогда Наиль сказал, что такая хозяйка и за деньги никому не нужна будет.

Естественным рефлекторным образом Наиль получил смачный подзатыльник, а после добровольно, с нотками шантажа от меня, помог убрать все. А за истраченные продукты, что заполнили мусорное ведро, сказали родителям, что всё умудрились слопать, так уж хорошо я все приготовила. Наиль, как птица-говорун, которая отличается умом и сообразительностью, стоял рядом и кивал, подтверждая каждое мое слово, хлопал себя по брюху, говоря, как я вкусно его накормила.

За ту самую правдоподобность перед родителями я должна исполнить любое его желание, которое он еще не придумал. Не спешил. Обдумывал. Искал для себя выгодные решения и последствия.

На горизонте появилась макушка Мити, а за ним ежик Наиля. Бросилась к ним. Я так крепко обняла брата, будто это последняя наша встреча и сейчас самое время прощаться.

— Я отвезу его домой, — добавил Митя, прерывая идиллию брата и сестры.

— Спасибо, прямо до входной двери. Кто-то наверняка остался там на всякий случай, — Наиль покачал головой, руки тряслись от холода, а куртка стала сырой. Я размахнулась левой рукой и неуклюже прописала брату подзатыльник.

— Ай, больно, — взмолился брат, потирая затылок.

— Не поздноватая реакция? — поинтересовался Митя, сводя брови у переносицы. Никто не ожидал настолько противоречивых эмоций от меня.

— Никогда больше так не делай! — приказала, тыча в Наиля указательным пальцем и снова бросилась его обнимать. Митя уже откровенно смеялся надо мной и моим поведением. — Постарайся сделать так, чтобы тебя не видели. Родители наверняка волнуются, лишний раз не стоит нервировать их.

— Я сам могу вернутся домой, — Наиль втянулся в разговор.

— Да, все заметили твое «я сам». Дядя, наверное, на себе все волосы вырвал, которые уже успели поседеть, — отчитывая Наиля, я перевела взгляд на Митю, — до двери, но аккуратно.

— Будет сделано в лучшем виде, — заверил Митя.

Я передала свой шлем Наилю, они сели на Кавасаки, опустили визоры и Митя направил мотоцикл с самым ценным персонажем в моей жизни домой.

______

[1] Хво́рост — кондитерское изделие, тонкое и ломкое печенье. Получило своё название за сходство по форме с хворостом — опавшими ветвями деревьев.

Я ждала возвращение Мити, прихрамывая выхаживала из стороны в сторону по насыпи, что громко хрустела под ногами, плотнее укутываясь в пальто; подняла воротник, благодарила свою осмотрительность, что успела в последний момент схватить пальто, висевшее в темном углу прихожей дома Мити…

«Кажется зима совсем близко».

На смену пришла другая мысль о том, что через неделю мне придется вернуться обратно в школу к любимым однопартникам. Я постаралась отвлечься и не думать о том, что будет только через неделю.

Даже не завтра!

«Интересно, как он узнал? — новый вопрос всплыл в моих мыслях, — Откуда? Может кто-то сказал Наилю о том, что он нашей семье не кровный?».

Услышав знакомое завывание Кавасаки вдали, я встряхнула голову в очередной раз отгоняя скверные мысли и самобичевание в дальний угол разума. Решила, что, когда вернусь домой, в школу обязательно поговорю с Наилем.

При виде мотоцикла и Мити вдалеке, мои ноги стали ватными, а на груди будто лежал груз, еще немного и тело сложится под неестественным углом, как у куклы. Я попыталась успокоить свое сбившееся дыхание и тяжело сглотнула ком в горле.

Это чувство вины, да?

Перед глазами кадрами проносился вчерашний вечер, сосредоточенное лицо друга. Уверенный в своих действиях и поступках Митя не заслужил такого ответа, а я влепила ему сильную словесную пощёчину, я тоже была уверена в своих действиях и мыслях. Но что с нами будет дальше?

Он возненавидит меня? Сделает вид, что ничего не было?

На смену пришло другое ужасное предположение, которое в буквальном смысле выпрыгнуло из темноты подсознания со звуком «бу!», подпитывая эмоции, заставляя задуматься, что все произошедшее может быть шуткой.

Нет, это же Митя, какие шутки?

Он не поступил бы так со мной, правда?

Из нас двоих только я делала гадости, а он только упорно терпел… улыбался, терпел и… любил?

В груди все сжалось, перехватывая дыхание; Митя был совсем близко, и я похлопала себя по щекам, приказывая успокоиться и прийти в себя.

— Тебя не заметили?

— Сомневаешься во мне? Не хорошо…Я же как мышь, — заверил Митя, улыбаясь во все выбеленные зубы. Счастливый кот, которому вместо воды в миску молоко налили.

Он вернул свою очаровательную улыбку, меня это обрадовало и успокоило, заставило в ответ улыбнуться. Наши взгляды встретились, снова напоминая о вчерашнем вечере.

— Чего ты такой счастливый? — Возмутилась его лучезарностью.

— Нельзя, командир Дана? — спросил, еще шире растягивая уголки рта.

Снова это «Дана», теперь он говорит: «Дана». За годы я была для него кто угодно: «Данька», «Данчик», «братуха», но «Дана» — никогда. Стоит ли мне волноваться из-за этого или просто оставить эту мелочь на время?

— Что с Наилем?

— Дома. В целости и сохранности, как ты, собственно, и просила.

— Угу. Еще что-нибудь?

Казалось, было еще что-то чего он не договаривал. Или мне уже чудится? Не под пытками же выбивать информацию. Этот орешек вряд ли расколется.

— Поехали?

Митя, судя по всему, был в прекрасном настроении. Вдохновлен, полон сил и энергии. Счастливчик. А я тут мысленно с себя кожу сдираю, изображая мученика.

— Поехали, я уже окоченела. — Митя передал мне шлем и для вежливости протянул руку в приглашении. — Мерси.

Скрестив руки на торсе Мити, я подумала о Наиле, о том, что сейчас происходит в его мыслях. Какими теперь он будет видеть наши лица? Будет ли думать о том, что мы чужие? Станет ли искать биологических…Наш бедный, Наиль. Мой брат, ты не должен был даже на секунду сомневаться в семье… в нас.

Митя гнал Кавасаки окольными путями через поля и леса; мы планировали сократить путь, и быстро вернутся домой. Дорогу размыло, мотоцикл вяз в грязи и время пути увеличилось вдвое; вернулись мы поздно.

Тетя Лена была сердита увидев нас и мотоцикл по уши и по двигатель в грязи. Отправила самостоятельно отстирывать вещи, а за одно и двухколесного.