– Чего сырость разводишь? – Муз был тут как тут.

– Пишу историю для новой работы.

– Ух ты! Поздравляю! Ты заслужила.

– Да уж, не все так радуются, как ты.

– Снова Генри обижает?

– Почему же снова? – неожиданно для себя стала на защиту парня.

– Он вечно то ревнует тебя, то не понимает, то сюрпризы его эти, из-за которых ты писать забываешь.

– Ты не прав! Любовь к Генри дает мне столько вдохновения. Даже нынешнее отчаяние дало мне почву для новой истории, – я указала наполовину исписанный лист.

Муз деловито слетел на него и принялся читать, смешно семеня от строчки к строчке маленькими лапками, которые он обычно поджимал в полете.

– Ну что ж, неплохо. Пусть отчаяние не покидает тебя. Не теряй его, тогда ты здорово пишешь!

– Ты, как всегда, кладезь мудрости и источник полезных советов, но как же любовь? – я абсолютно серьезно спросила Муза.

Мне так хотелось, чтобы он сейчас сказал в своей обычной манере, что любовь мешает моему творчеству, хотя я с ним никогда не соглашалась. Возможно, именно слова Муза о том, что, если я остепенюсь, заведу семью, то перестану творить, отталкивали меня от Генри. Умом понимала, что не быть такому, что он, наоборот, главный источник моего вдохновения, но душу все грыз и грыз червячок сомнений.

– Знаешь, – Муз сложил на сухой грудке передние лапки, приняв вид мудреца, готового делиться огромным жизненным опытом: – Любовь нужна так же, как и смерть, словно соль и перец для блюда. Иначе жизнь будет безвкусна.

Честно говоря, я не поняла, что он этим хотел сказать и уставилась на золотистого мотылька с вопросительным выражением.

– Ох, ну что непонятного?! – Муз всплеснул лапками. – Если не будет смерти, человек не будет так ценить жизнь, но опять же жизнь без любви будет бесцветным полотном, совсем без красок. Извини, но если бы не было любви, о чем бы ты тогда писала?

– Раньше ты другое говорил.

– Молодой был, глупый. Эх, а теперь влюбился в одну красивую бабочку, но она такая ветреная, прыгает с цветка на цветок и не обращает на мотыльков никакого внимания, – я затаила дыхание. Муз не любил рассказывать о своем мире, якобы это запрещено, но иногда его заносило и в такие моменты я превращалась в «большое ухо». – Она для меня мечта. Как далекая равнодушная, но такая яркая звезда. Любовь, как сладкая конфета с горькой начинкой. Но я бы не против съесть ее всю.

– Кого? – встрепенулась я.

– Да что ты будешь делать! Ты меня вообще не слушаешь?

– Наоборот, заслушалась.

– Ладно, лучше пиши давай. А то лишь бы не работать, – вот так всегда, сам заболтал, сам же и назвал ленивой. Вредный жук.

***

Всю ночь просидев над рукописью, легла под утро. Оставался последний экзамен, к которому надо было бы подготовиться, но ничего, прорвемся. Сдала не без приключений, но учитывая, что это был практикум по драматургии, мне было что рассказать профессору. И после экзамена, оставив все волнения на завтра, просто отправилась досыпать.

Завершение обучения маги нашего выпуска решили отпраздновать с размахом. Арендовали целый ресторан в центре Несанета. Идти мне не хотелось, но меня так активно уговаривали девчонки-актрисы. Да и парни моей группы тоже просили составить им компанию. Все же теперь не скоро увидимся. Так что согласилась.

Я уже знала, что Генри не пойдет на праздник, его одногруппницы доложили. Ну и пусть. Все еще злилась на его упрямство и уступать не собиралась. Наоборот, передала господину Нолану, что согласна на его щедрое предложение.

Позвала маму приехать и вместе пройтись по магазинам. Мне нужно купить праздничное платье и несколько новых деловых костюмов для уверенности. Хотелось спрятать свою неопытность за внешне спокойным фасадом.

Мы тщательно проштудировали все подходящие модные бутики, купили все необходимое и даже больше, и в итоге довольные покупками зашли в любимую кондитерскую. Эх, я буду скучать по этому столику у окна, успокаивающим запахам, по суете за окном и покою внутри уютного помещения.

– Эля, – мама завела разговор своим обращением тут же мне напомнив о Генри. Я вздохнула. – Ты уверена, что хочешь уехать так далеко? Наша семья только стала прежней, а теперь ты нас покидаешь.

– А стала ли она прежней? – не хотела поднимать эту тему, но мне было сложно забыть поступок отца. Удивляло, что мама так легко все забыла или снова хорошо играет свою роль. Хотелось разобраться.

– Не совсем, – грустная улыбка была мне ответом, – но все же мы снова счастливы.

– Я рада за вас, но не пойму, как ты можешь ему доверять?

– Как ни странно, теперь я доверяю ему больше, чем раньше. Мы ведь оба ошиблись.

– Твоя-то ошибка в чем? – мое удивление было вполне закономерным.

– В том, что раньше не нашла в себе сил простить. Он искал способ помириться, а я давно его простила, но не решалась сказать ему об этом, гордость мешала. Столько времени потеряли зря.

– Все равно не понимаю, как можно простить предательство?

– Можно, если рассматривать измену, как ошибку. Не бросайся громкими словами. Знаешь, что мне рассказала одна довольно пожилая актриса, которая работает в нашем иллюзиуме? В ее времена неугодных жен выставляли за дверь без средств к существованию. Вот это точно предательство.

– Да уж, хорошо, что времена изменились.

– Вот-вот, так что решай сама, как поступить. Используй возможности, которых у женщин раньше и не было. Я приму любое твое решение. Даже, если ты хочешь уехать так далеко.

– Спасибо, мамочка, мне очень важна твоя поддержка, – мы обнялись, не стесняясь других посетителей кондитерской.

Собиралась на выпускной бал без желания, но все же залюбовалась отражением в зеркале. На меня смотрела миловидная голубоглазая девушка со светлыми волосами, собранными в высокую прическу, только пара локонов щекотали своими завитками тонкую шею. Платье выбрала любимого голубого цвета, а люрекс добавлял блеска и праздничного настроения. Как же мне хотелось, чтобы в этот вечер Генри был со мной, мы бы танцевали, а он говорил бы мне комплименты, дразнил своими шуточками и улыбался. Тогда праздник действительно был бы праздником. Хотелось услышать его теплые слова и насладиться обожающим взглядом.

Не торопясь выходила из общежития и встретила Мелию, которая была одета повседневно, даже по-домашнему. Удивившись, остановила ее, спросила, почему та не одета к балу.

– Лита заболела, бегала ей за лекарствами, даже не знаю, пойду теперь на праздник или нет.

– Как жаль, – хотя я и отдалилась от девчонок, но все равно сочувствовала Лите. Надо же, заболела прямо на праздник, который будет-то раз в жизни. Обидно. – Попроси Генри помочь, он тоже на бал не идет, хотя я даже не знаю, может, он дома.

– Что у вас случилось? – Мелия задала явно интересующий ее вопрос.

– Размолвка, надеюсь, временная, – ответила так, не желая вдаваться в подробности.

– Я тоже надеюсь, что вы помиритесь. Ладно, побежала.

– Передай Лите мои пожелания скорейшего выздоровления!

– Спасибо! – и Мелия побежала внутрь через ступеньку.

У меня закралась мысль не идти никуда, что там делать без друзей, разве что скучать, но на меня налетели актрисы, которые тоже участвовали в моем представлении и стали тянуть в сторону выхода из академии со словами: «Ну и что ты стоишь? Так можно и опоздать!» Девчонки теперь относились ко мне намного лучше, еще бы, участие в моей постановке помогло им получить лучшие предложения от иллюзиумов. А парни из моей группы готовы были носить меня на руках за то, что показала, как расширить око и глас на зрителей.

Первые несколько часов прошли очень быстро, меня крутило-вертело в водовороте веселья и радости окружающих. Получилось отрешиться от грустных мыслей и погрузиться в атмосферу праздника, но потом, когда все тосты были сказаны, все вкусности были съедены, а ноги оттоптаны в бесконечных танцах, я нашла укромное местечко и снова загрустила. Правду говорят, что одиночество сильнее всего ощущается в толпе.