Мне очень понравилось наблюдать, как родные общаются с Генри, как он ведет себя с ними. С сестрами он неизменно держал оборонительную позицию, даже при мне они не уставали подкалывать любимого младшего братца, вгоняя его в краску. Девушки пытались и меня вовлечь в эту игру, при этом на своей стороне, но я предпочла помочь Генри с обороной, что, к моему удивлению, вызвало их явное одобрение. Словно проверку прошла.

С мамой и отцом Генри общался на равных, не заискивая, спокойно и непринужденно, хотя чувствовалось взаимное уважение между детьми и родителями. А вот к бабушке, да и к деду Генри относился с явным почтением, в ответ получая гордые лучистые взгляды от обоих.

К началу ужина успели еще мужчины и парнишка. Двое были мне знакомы: Оливер Сайверсон – дядя Генри, родной мамин брат, директор иллюзиума; и парнишка – сын Вивиан, старшей сестры Генри, имя которого я раньше и не спрашивала. Его звали Энтони, хотя парню больше нравилось, когда его называли Тони.

Джозеф – муж Вивиан чем-то напоминал мужчин семьи Сайверсонов, такой же высокий, стройный, темноволосый, но глаза не голубые, а серые. Не удивительно, что Тони так сильно напоминал Генри, все мужчины большого семейства были очень похожи между собой.

Люси – средняя между Вивиан и Генри казалась самой располагающей среди многочисленной родни, может быть мы с ней и подружимся.

Среди темноволосых родственников я смотрелась белой вороной в прямом смысле слова, мои светлые волосы отметили все женщины семьи, говорили, что таких золотистых богатств в их семье еще не было. Немного напрягало, что меня уже вписали в семью, но, с другой стороны, видя Генри в домашней обстановке, я будто его разглядела: бесценный внук, ненаглядный сын, обожаемый брат, уважаемый племянник и любимый дядя, и мой любимый тоже. Его семья не пыталась соревноваться в любви к их кровиночке, наоборот, они были готовы делиться этой любовью со мной.

Безусловно, первый ужин с Сайверсонами весьма меня впечатлил, вспоминалось, как мы ужинали с мамой у родственников в Тэлиме, но тут было все иначе и, конечно, интереснее. Столько типажей за одним столом. Пока я пробовала необыкновенно вкусные угощения и кивала, чаще всего таким образом отвечая на вопросы, в моей голове складывалась история о сироте, которому судьба подарила богатую семью. Но не богатство радовало героя, а то тепло, которое ему щедро дарили.

– Снова сочиняешь? – шепнул мне на ушко Генри, от чего по телу пробежала приятная дрожь.

– Немного, – с улыбкой отозвалась я. Мне нравилось перешептываться с парнем, складывалось ощущение, что мы с ним одни в бушующем океане разговоров и смеха.

– Люблю твою улыбку, когда ты придумываешь что-то, такая мечтательная и нежная, жаль не могу прямо сейчас тебя поцеловать, – снова жаркий шепот на ушко и теплая волна по позвоночнику.

– Что вы там задумали? – прервала нас Вивиан.

– Не задумали, а придумали, – отозвался Генри, – Эля пишет замечательные истории и ставит их на сцене.

– Ммм, вот бы глянуть хотя бы одним глазком, – проговорила Люси.

– Приходите на наши творческие вечера, теперь обещают делать их почаще, чтобы все желающие могли показать свое искусство.

– И нам можно? – спросила бабушка.

– Ты еще спрашиваешь, бабуль? – тепло отозвался Генри, а я закивала, улыбкой поддерживая согласие.

– Все приходите, это будет прекрасно! – предложила я.

– Давно я не был в академии, – проговорил дядя Оливер, – интересно, как там обстоят дела, что нового.

– Могу организовать вам встречу с профессором Кеншином, – снова мое предложение, – только приходите, когда у нашего потока будет лекция, может он нас раньше отпустит (чуть не добавила: найдя в вашем лице свободные уши).

– Хорошо, я постараюсь, – усмехнулся мужчина, уловив мой намек.

Вечером, все же добравшись до своей комнаты, я чувствовала себя на удивление заряженной и бодрой, мне понравился шумный и веселый ужин. На душе было тепло и приятно.

Оглядывая комнату, в которой я снова осталась одна, потому что моя соседка и подруга Расима, к сожалению, уехала, вспоминала, что произошло за этот год. В начале прошлого учебного года у меня была, по сути, только мама, с отцом мы почти не виделись, но теперь они снова вместе, но это не все. Помимо одной полной семьи у меня появилась вторая, еще более полная, я бы даже сказала расширенная, но от этого не менее ценная.

Теперь я не чувствовала одиночества, Генри даже не будучи рядом, все равно был невероятно близко. Прямо здесь, в моем сердце.

Я села за свой любимый стол-подоконник, взглянула сначала на звезды за окном, потом на потолке и начала писать.

– Ну наконец-то! – тут же услышала я. – Уж думал совсем ничего писать больше не будешь!

Муз еще долго возмущался, что со своими любовями оставила его без внимания, так что пришлось уделить ему побольше времени, а точнее всю ночь.

Летом меня вовсе не тянуло сочинять истории, а теперь отчего-то захотелось написать самую настоящую сказку, где принц должен спасти героиню из высокой башни, выстроенной из обид и печали. И он спасает. Он делает для нее все, чтобы не дать упасть с огромной высоты. Герой даже учится летать, нарушая все законы природы.

Ничего не могла с собой поделать, все мои мысли были только о Генри, мне уже не хотелось разлучаться с ним и идти ночевать в свою комнату. Мы теперь долго прощались вечерами, а в выходные пропадали в его фамильном доме или вместе гуляли.

***

Как бы не хотелось, но пришлось снова возвращаться к занятиям. Дик и Курт ждали от меня новых статей для вестника, профессор Кеншин рукопись сценария для следующего творческого вечера. Хотя именно разговор с профессором помог мне прийти в себя и вспомнить для чего я добивалась места в самой лучшей академии магии в Хилале.

Снова наступила вдохновляющая осень. Поймала себя на мысли, что соскучилась по прогулкам в одиночестве. Мне нравилось бродить по дорожкам Оуд парка, подбрасывая листву острым носком любимых ботинок, при этом находясь вовсе не в этом чудесном месте, а путешествуя по далеким мирам, по чужим жизням, по волнам памяти. Я то и дело улыбалась своим мыслям и победам во внутреннем споре с Музом.

Другим любимым осенним занятием было сидеть у окна любимой кондитерской и наслаждаться запахом свежеприготовленного кофейного напитка и тыквенного пирога. Идеально, когда в такие моменты накрапывает дождик, размывая линии за стеклом, создавая ощущение уютного одиночества, делая мир таким далеким и нереальным. При этом интересно наблюдать, как одни торопятся, пытаясь укрыться от холодных капель в теплых радушных домах, а другие не спеша идут под зонтами, наслаждаясь уединением этого полезного приспособления.

За прошедшее время обучение в академии стало казаться чем-то незыблемым. У меня было все: возможность получать новые полезные знания, развиваться в интересной конкурентной среде, и почва для творческого роста тоже нашлась – моя любовь к Генри стала источником неиссякаемого вдохновения. Чародей всегда был рядом, но старался не душить, отпуская мою творческую натуру прогуляться и помечтать в одиночестве. Мне нравилось, что он меня понимает и поддерживает, а еще больше нравилось наблюдать за ним на сцене: обычно уравновешенный и спокойный в жизни он раскрывался в роли, уверена, ему под силу любой персонаж.

Когда жизнь входит в привычную колею, сложно заметить ее течение. Вот еще один календарь теряет листок за листком, верно говорят, что у них вся жизнь – осень. Уже и второй год обучения подошел к концу, но это не так беспокоило, как начало третьего, и понимание, что это уже последний курс, что скоро и этот год пройдет, и последуют неминуемые перемены.

Мне так не хотелось что-то менять, в академии было интересно и спокойно, как в улиточном домике: все под рукой. Тревожила необходимость думать о том, где жить после выпуска, где работать, Генри все чаще стал намекать на совместное будущее, а я в принципе не была готова к будущему, уж слишком быстро оно возникло на горизонте, как гора, которую не обойти, а карабкаться на нее страшновато. Вот я и застыла в нерешительности.