— Маленький, с очень хорошей оптикой. Снимать можно при любом освещении. «Лейка».
Я полез в конверт и достал две небольшие, очень четкие фотографии.
— Снимки сделаны вовсе не «лейкой», — заметил я.
— Нет, нет. Его снимал Филип. Филип Андерсон. Молодой человек, с которым я одно время встречалась. — Орфамэй вздохнула. — Очевидно, потому-то я и обратилась к вам, мистер Марлоу. Потому что вас тоже зовут Филип.
Я буркнул: «Угу», но был слегка тронут.
— Что же сталось с Филипом Андерсоном?
— Но мы говорили об Оррине…
— Знаю, — перебил я. — Но что сталось с Филипом Андерсоном?
— Живет все там же, в Манхэттене. — Орфамэй отвела взгляд. — Матери он очень не нравился. Вы, наверное, знаете, как это бывает.
— Да, — ответил я. — Знаю. Можете заплакать если хотите. Не стану вас упрекать. Я и сам сентиментальный плакса.
Я взглянул на фотографии. На одной Оррин смотрел вниз, и она мне была ни к чему. Другая представляла собой вполне сносный снимок высокого угловатого парня с близко поставленными глазами, тонким прямым ртом и острым подбородком. Выражение лица было таким, как я и ожидал. Если забудете вытереть ноги, этот парень напомнит вам. Отложив снимки, я взглянул на Орфамэй Квест, пытаясь найти в ее лице хотя бы отдаленное сходство с братом, но не смог. Ни малейшего сходства, что, разумеется, ни о чем не говорило. И не могло сказать.
— Ладно, — вздохнул я. — Съезжу туда, полюбопытствую. Но вы, наверное, и сами догадываетесь, что случилось. Ваш брат живет в чужом городе. Какое-то время недурно зарабатывает. Может, побольше, чем когда-либо в жизни. Встречает людей, каких до сих пор не встречал. Притом в городе — поверьте, я знаю Бэй-Сити, — совершенно не похожем на Манхеттен в штате Канзас. Поэтому он пренебрегает всем, что ему внушали, и не хочет, чтобы дома об этом узнали. Хватит с него семейного гнета.
Орфамэй молча поглядела на меня, потом потрясла головой.
— Нет, Оррин не способен на это, мистер Марлоу.
— На это способны все, — сказал я. — Особенно такие, как Оррин. Набожный парень из маленького городка, всю жизнь прожил под каблуком матери и надзором священника. Здесь он предоставлен сам себе. У него завелись деньги. Теперь ему подавай развлечений и света, отнюдь не того, что падает из восточного окна церкви. Не подумайте, что я осуждаю добродетельную жизнь. Я хочу сказать, что она ему осточертела. Так ведь?
Орфамэй молча кивнула.
— И он начинает пользоваться благами жизни, — продолжал я, — но не знает, как это делается. Здесь ведь тоже нужен опыт. Сходится с какой-нибудь заурядной девицей, пьет дешевое виски и чувствует себя ужасным грешником. В конце концов, парню двадцать девятый год: хочет поваляться в канаве, пусть себе. Потом он найдет, на кого свалить вину.
— Я не хочу верить вам, мистер Марлоу, — медленно произнесла Орфамэй. — Не хочу, чтобы мать…
— Если я не ошибаюсь, вами было что-то сказано о двадцати долларах, — перебил я.
Орфамэй была потрясена.
— Платить сейчас?
— А как это принято в Манхеттене, штат Канзас?
— У нас нет частных детективов. Только полиция. То есть вроде бы нет.
Она снова полезла в свою уродливую сумочку, достала красный кошелек, а из него — несколько аккуратно сложенных по отдельности ассигнаций. Три пятерки и пять долларовых бумажек. Оставалось у нее, похоже, немного.
Орфамэй подержала кошелек, словно демонстрируя, как он пуст. Потом разгладила на столе деньги, сложила их стопкой и придвинула ко мне. Очень медленно, очень печально, словно топила любимого котенка.
— Сейчас напишу расписку, — сказал я.
— Мне не нужна расписка, мистер Марлоу.
— Она нужна мне. Вы не оставляете визитной карточки, так уж пусть у меня будет какая-то бумажка с вашей фамилией.
— Для чего?.
— При необходимости я смогу доказать, что представляю ваши интересы.
Взяв квитанционную книжку, я заполнил бланк и протянул ей, чтобы Орфамэй подписала дубликат. Помедлив, она неохотно взяла жесткий карандаш и аккуратным секретарским почерком вывела на дубликате: «Орфамэй Квест».
— Адреса вы так и не указываете? — спросил я.
— Я бы не хотела.
— Тогда звоните в любое время. Номер моего домашнего телефона тоже есть в справочнике. «Бристол апартментс», квартира четыреста двадцать восемь.
— Вряд ли я пойду к вам в гости, — холодно сказала Орфамэй.
— Я вас пока и не приглашал. Если хотите, позвоните часа в четыре. Возможно, я что-то разузнаю. А может, и нет.
Орфамэй поднялась.
— Надеюсь, мать не сочтет мой поступок дурным, — сказала она, почесывая губу ногтем без маникюра. — Я имею в виду мой приход сюда.
— Только не рассказывайте мне, чего не одобряет ваша мать, — сказал я. — Просто опускайте эти подробности.
— Ну, знаете ли!
— И перестаньте говорить «Ну, знаете ли!»
— Мне кажется, вы очень неприятный человек, — сказала она.
— Нет, вам этого не кажется. Вы находите меня очень симпатичным. А я нахожу вас очаровательной лгунишкой. Неужели вы думаете, что я берусь за это дело ради двадцати долларов?
Орфамэй обратила на меня немигающий, неожиданно холодный взгляд.
— Тогда почему? — И не получив ответа, добавила:
— Потому что на дворе весна?
Я опять промолчал. Она слегка покраснела. Потом хихикнула.
У меня не хватило духу сказать, что я просто устал от безделья. Может, какую-то роль сыграла тут и весна. И кое-что в ее глазах, гораздо более древнее, чем Манхеттен, штат Канзас.
— Я нахожу вас очень славным, право же, — негромко сказала Орфамэй.
Потом быстро повернулась и чуть ли не бегом бросилась из кабинета. В коридоре ее ноги издавали легкий, резкий, отрывистый стук: так стучит, наверное, по столу ее мать, когда отец тянется за вторым куском пирога. А у отца больше нет денег. Нет ничего. Он сидит в кресле-качалке на веранде в Манхеттене, штат Канзас, держа во рту пустую трубку. Раскачивается легко, спокойно, так как после удара нужно ко всему относиться легко, спокойно. И ждать следующего. С пустой трубкой во рту. Без табака. Ничего не делать и ждать.
Я положил двадцать заработанных тяжким трудом долларов Орфамэй Квест в конверт, написал на нем ее имя и бросил в ящик стола. Выходить на улицу с такой большой суммой денег в кармане не хотелось.
Глава 3
Можно долгое время знать Бэй-Сити, не зная Айдахо-стрит. И многое знать об Айдахо-стрит, ничего не зная о доме номер 449. Площадка перед ним неравномерно вымощена булыжником. К потрескавшемуся тротуару на другой стороне улицы примыкает покосившийся забор лесосклада. Чуть подальше ржавые рельсы подходят к высоким, скрепленным цепями деревянным воротам, похоже, не открывавшимся лет двадцать. Ворота и забор мальчишки исписали и разрисовали мелом.
На низкой некрашеной веранде дома в беспорядке праздно стояло пять деревянных и тростниковых кресел-качалок, скрепленных проволокой и влагой океанского воздуха. Зеленые потрескавшиеся жалюзи нижних окон были опущены на две трети. У парадной двери красовалось печатное объявление «Свободных мест нет». Висело оно, видимо, уже давно, так как выгорело и было засижено мухами. За дверью тянулся длинный коридор, из него наверх вела лестница длиной в треть коридора. Справа от двери находилась узкая полка с подвешенным на цепочке карандашом. Там же была пуговка звонка, а над ней приколотая тремя разными кнопками черно-желтая бумажная табличка «Управляющий». На противоположной стене висел телефон-автомат.
Я нажал пуговку. Звонок раздался где-то поблизости, но за ним ничего не последовало. Я позвонил снова. Опять ничего. Тогда я подошел к двери с черно-белой, теперь уже металлической, табличкой «Управляющий». Постучал.
Потом ударил в дверь ногой. Обратить на это внимание, похоже, было некому.
Я вышел, свернул за угол на узкую бетонную дорожку и направился к служебному входу. Для квартиры управляющего там, казалось, самое место.