— Что ж, — заметил он рассудительно, — хотя все это малость осложняет дело, но ничего невероятного тут нет. Вполне правдоподобно.

— Когда эта версия вам надоест, дайте мне знать. Придумаю что-нибудь еще.

— За тобой не заржавеет, сынок, это уж точно! — сказал он и в первый раз за время нашего знакомства расхохотался.

Я попрощался и вышел, оставив его ворочать мозгами — ворочать с упорством, с каким переселенец выкорчевывает на своем участке пни.

Около одиннадцати я спустился с гор и поставил машину на диагонально расчерченной стоянке у гостиницы «Прескот» в Сан-Бернардино. Я вынул из багажника сумку, но не успел сделать и трех шагов, как ее подхватил коридорный в штанах с лампасами и светлой рубашке с бабочкой.

Дежурный администратор выделялся белым полотняным костюмом, похожей на яйцо головой и полным равнодушием ко всему на свете. Протянув мне самописку, он зевнул и уставился вдаль, словно решил вспомнить детство.

В большом лифте мы поднялись с коридорным на второй этаж и, поворот за поворотом, долго тащились куда-то в глубь здания. С каждым шагом становилось душнее. Наконец он открыл дверь в игрушечного размера комнатку с одним окном, выходящим на вентиляционную шахту. Решетка кондиционера в углу потолка казалась не больше дамского носового платка, а привязанная к ней ленточка шевелилась как-то совсем вяло, скорее, для виду.

Немолодой коридорный был высок, очень худ и холоден, как заливная рыба. Он поставил мою сумку на стул, бросил взгляд на решетку и, двигая челюстями, вперился в меня водянистыми глазами.

— Мне надо было требовать номер подороже, — сказал я. — Этот узковат в бедрах.

— Повезло, что нашелся хоть такой. Город от публики трещит по швам.

— Тогда принесите-ка нам имбирного пива, лед и стаканы.

— Нам?

— Если вы, конечно, не трезвенник.

— Ночью, пожалуй, рискнуть можно.

Он ушел. Я снял пиджак, галстук, рубашку, майку и попытался устроить хоть какой-то сквозняк. Воздух из раскрытой двери попахивал раскаленным железом. Боком мне еле удалось втиснуться в ванную комнату — такого она была размера — побрызгать на себя тепловатой водой. Поэтому, когда долговязый дистрофик вполз в номер с подносом, дышалось чуть легче. Он закрыл дверь, и я вынул бутылку виски. Смешав напитки в двух бокалах, мы, неискренне улыбнувшись друг другу, глотнули. По спине у меня тут же прокатилась струйка пота — от самой шеи и до самых носков, но почувствовал я себя лучше. Сев на кровать, я спросил:

— Сколько вы можете тут пробыть?

— А что надо делать?

— Вспоминать.

— У меня это плохо выходит.

— Я люблю тратить деньги на всякие глупости. — От заднего кармана брюк я отлепил бумажник и разложил по кровати утомленные на вид долларовые купюры.

— Вы, извините, не из полиции? — спросил он.

— Что за глупость! Где это вы видели, чтобы полицейский раскладывал пасьянс из своих собственных денег? Лучше называйте меня сыщиком.

— Тогда попробуем повспоминать, — сказал он. — От спиртного голова всегда работает лучше.

Я протянул ему купюру:

— А от этого? Кстати, можно вас называть каланчой из Хьюстона?

— Я из Амарилло. Хотя все это мелочи. А как вам мой техасский акцент? Меня самого от него тошнит, но публика клюет.

— Прекрасный акцент, — сказал я. — Но денег за это не ждите.

Он улыбнулся и засунул аккуратно сложенный доллар в кармашек для часов.

— Что вы делали двенадцатого июня? В конце дня и вечером. Это была пятница.

Он задумался, потягивая из бокала и легонько потряхивая в нем лед.

— Работал, в смену от шести до двенадцати.

— До ночного поезда в Эль-Пасо здесь, видимо, коротала время стройная, хорошенькая блондинка. Я думаю, она уехала именно ночным, поскольку утром уже была в Эль-Пасо. Прибыла она сюда на «паккарде», зарегистрированном на имя Кристл Грейс Кингсли, Беверли-Хилс, улица Карсон-драйв, дом 965. Администратору она могла, правда, сообщить другое имя или вообще не оформляться. Машина до сих пор стоит у вас в гараже. Мне надо поговорить с ребятами, которые ее принимали и провожали. Знаете их? Это будет стоить доллар.

Я выбрал из своей выставки еще одну купюру, и она с мышиным шорохом скользнула в его кармашек.

— Сделаем, — сказал он хладнокровно и, поставив бокал, вышел. Я прикончил свой и налил еще. Потом. отправился в ванную и опять побрызгал на себя водой. Когда я протискивался назад в комнату, зазвонил настенный телефон:

— Того, кто встречал, звали Санни, — сообщил голос с техасским акцентом. — Неделю назад его призвали в армию. А провожал ее Лас. Он здесь.

— Отлично. Присылайте ко мне.

Я уже допивал второй бокал и подумывал о третьем, когда в дверь поступали, и на пороге возник маленький зеленоглазый крысеныш с девичьим ртом. Пританцовывая, он вошел в комнату и чуть презрительно уставился на меня.

— Выпьете?

— А как же, — сказал он ледяным тоном и, налив себе чуть не полный бокал, добавил туда каплю пива и проглотил одним махом. Потом вставил в узкие губки сигарету, чиркнул спичкой чуть ли не прямо в кармане и выпустил облако дыма. Продолжая смотреть на меня, он уголком глаза заметил на кровати деньги. Вместо номера на кармане его рубашки были вышиты слова: «Старший коридорный».

— Вы Лас? — спросил я.

— Нет. — Он помолчал. — Нам тут детективы ни к чему. Своих не держим и чужих не жалуем.

— Спасибо, — сказал я. — Свободны.

— Как это? — Ротик у него неприятно скривился.

— До свидания.

— Сами ведь хотели меня видеть, — ухмыльнулся он.

— Вы старший коридорный?

— Точно.

— Я просто хотел угостить вас виски. И подарить доллар. Держите. — Я протянул бумажку. — Спасибо, что пришли.

Безо всякой благодарности он убрал доллар в карман и остался стоять, пуская дым носом и не отводя от меня настороженно-злобных глазок.

— В этом заведении мое слово — закон, — сказал он.

— Для кого — закон, для кого и нет. Выпивку и доллар вы получили? Получили! А теперь отваливайте.

Он повернулся и, нервно дернув плечом, бесшумно выскользнул из номера.

Через четыре минуты снова раздался стук, очень тихий, и ухмыляясь вошел долговязый техасец. Я сел на кровать.

— Значит, Лас вам не понравился? — спросил он.

— Нет. А сам-то он доволен?

— Думаю, доволен. Вы же знаете этих «старших». От своей доли никогда не откажутся. Так что, мистер Марло, зовите Ласом меня.

— Вы сами оформляли блондинку?

— Нет, я вас дурачил. Она и не регистрировалась. Но «паккард» я помню. Она дала доллар, чтобы я отогнал машину в гараж и присмотрел до поезда за вещами. Она тут обедала. Доллар в нашем городке не забывается. А потом еще пошли разговоры, что машину долго не забирают.

— Как она выглядела?

— Одета была в черно-белое, больше белое, на голове — панама, тоже с черно-белой лентой. Как вы и сказали — хорошенькая блондинка. На станцию поехала на такси. Я еще поднес ей сумки. На них были инициалы, но какие — не помню.

— И хорошо, что не помните, — сказал я. — А то я бы в вас засомневался. Налейте себе еще. Сколько лет вы бы ей дали?

Он сполоснул стакан и смешал себе нормальную, интеллигентную выпивку:

— В наши дни возраст женщины точно не определить. Что-нибудь около тридцати — чуть больше, чуть меньше.

Я вытащил из пиджака фото Кристл Кингсли и Лавери на пляже и протянул ему.

Он стал внимательно изучать карточку, отстранил от глаз, снова поднес ближе.

— Давать показания под присягой вам не придется, — успокоил его я.

— Я и не стану. — Он мотнул головой. — Эти маленькие блондинки все на один манер. Стоит переменить платье, освещение и косметику, как они становятся или очень похожими или очень непохожими.

Он разглядывал фото и мялся.

— Что-то тревожит? — спросил я.

— Я думаю про парня на карточке. Вас это интересует?

— В общем, интересует.

— Мне кажется, он разговаривал с ней в вестибюле, а потом они вместе обедали. Высокий, сложен, как боксер полутяжелого веса. И в такси вместе сели.