Он оттолкнул стул, встал, уронил смятую ассигнацию на стол и холодно посмотрел на меня.

— Пасть широкая, а мозги узкие, — сказал он. — Прибереги свои мысли до четверга, когда приезжает мусоровозка. Ты все-таки ничего не понял, друг. Я думаю, и не поймешь.

Он вышел, задиристо задрав башку.

Я дотянулся до смятой ассигнации, которую Гобл бросил на стол. Как я и думал, это был доллар. Человек с шарабаном, выжимающим аж сорок пять миль в час под гору, наверняка привык питаться в обжорках, где ужин за 85 центов подают только во время кутежа в ночь на воскресенье после получки. Официант подошел и обрушил на меня счет Гобла. Я расплатился и оставил доллар Гобла на чай.

— Этот парень — ваш близкий друг?

— Ближе некуда, — сказал я.

— Может, он бедный, — сказал официант великодушно. — Одна из достопримечательностей этого города — люди, которые здесь работают, но не могут позволить себе здесь жить.

Когда я вышел, в кабаке было уже человек двадцать, и их голоса отскакивали, как мячики от низкого потолка.

Въезд в гараж выглядел так же, как и накануне в четыре часа утра. Но теперь, спускаясь, я услышал звук текущей воды. В застекленной будке никого не было. Где-то кто-то мыл машину, но, наверное, не вахтер. Я подошел к двери, выходившей на площадку с лифтом, и открыл ее. В будке зазвучал сигнал. Я прикрыл дверь и отошел в сторону. Из-за угла вынырнул худой человек в длинном белом халате. На нем были очки. Кожа цвета остывшей овсянки, глаза — пустые и усталые. В его лице было что-то мексиканское, что-то индейское и что-то еще более экзотическое. Его черные волосы лежали плашмя на узком черепе.

— Машину, сэр? Ваше имя, сэр?

— Машина Митчелла здесь? Двухцветный «бьюик» с верхом.

Он не сразу ответил. Его глаза поскучнели, видно, ему этот вопрос уже задавали.

— Мистер Митчелл взял свою машину рано утром.

— В котором часу?

Его рука потянулась к карандашу, торчавшему из кармашка с вышитой пурпурной монограммой отеля. Он вытащил карандаш и посмотрел на него.

— Почти в семь утра. Я ушел в семь.

— Двенадцатичасовая смена? Сейчас как раз около семи.

Он положил карандаш обратно в карман.

— Мы работаем по восемь часов, по очереди.

— Вчера вы работали с одиннадцати до семи.

— Верно. — Он глядел через мое плечо в невидимую даль. — Мне пора уходить.

Я достал из кармана пачку сигарет. Он покачал головой.

— Мне разрешается курить только в конторе.

— Или на заднем сиденье чужой тачки.

Его правая рука согнулась, словно хватаясь за нож.

— Как со снабжением? Курева хватает?

Он уставился на меня.

— Надо спросить, «какого курева»? — сказал я.

Он не отвечал.

— А я бы сказал тогда, что речь идет не о табаке, — продолжал я жизнерадостно, — а о чем-то с таким сладким запахом.

Наши глаза встретились. Наконец он спросил тихо:

— А ты продаешь?

— Живо ты прочухался, если в семь утра был уже в фокусе. Я был уверен, что ты и к полудню не оклемаешься. У тебя, наверно, будильник в голове, как у Эдди Аркаро.

— Эдди Аркаро? — повторил он. — Да, да, конферансье. У него будильник в голове? Да?

— Так говорят.

— Мы могли бы договориться, — сказал он глухо. — Почем товар?

В будке опять зазвучал сигнал. Краем уха я уловил шум лифта. Дверь отворилась, и вошла парочка, которая держалась за ручки в вестибюле. Девушка была в вечернем туалете, а на пареньке был смокинг. Они стояли рядышком и выглядели как школьники, которых застукали за поцелуем. Вахтер посмотрел на них, вышел и подал машину — аккуратный новенький «крайслер» с откидным верхом. Паренек усадил девушку осторожно, как будто она уже была беременна.

Вахтер придерживал дверцу. Паренек обошел машину, поблагодарил его и сел за руль.

— Далеко ли отсюда до «Аквариума»? — спросил он робко.

— Недалеко, сэр. — Вахтер объяснил им, как туда добраться.

Паренек улыбнулся, поблагодарил его, сунул руку в карман и дал ему доллар.

— Я всегда могу подать вашу машину к парадному подъезду, мистер Престон, только позвоните и скажите.

— Спасибо, и так хорошо, — сказал паренек поспешно. Он осторожно поехал вверх по скату.

— Молодожены, — сказал я. — Какие милые. Просто не хотят, чтобы на них пялились. — Вахтер сонно смотрел на меня.

— Но в нас нет ничего милого, — добавил я.

— Если ты сыщик — покажи свои документы.

— Думаешь, что я сыщик?

— Я думаю, что ты любопытный сукин сын. — Что бы он ни говорил, тон его голоса не менялся, застыв на одной ноте.

— Да, я такой, — согласился я, — и я правда частный сыщик. Прошлой ночью я следил за одним человеком и зашел сюда. Ты сидел в этом «паккарде». Я подошел и открыл дверь; так и перло дурью. Я мог бы угнать четыре «кадиллака», а ты бы и глазом не моргнул. Но это твое дело.

— Назови цену, — сказал он. — О прошлой ночи не говорим.

— Митчелл уехал сам? — Он кивнул. — Без багажа?

— С девятью чемоданами. Я помог ему погрузиться. Он выбыл окончательно.

— Сверился с портье? Доволен?

— У него был счет с собой. Оплачено и заштемпелевано.

— Конечно. С таким количеством багажа ему должен был помочь коридорный.

— Лифтер. Коридорные приходят в семь тридцать, а это было около часу ночи.

— Какой лифтер?

— Мексиканец по кличке Чико.

— А ты не мексиканец?

— Я немного китаец, немного гаваец, немного филиппинец и немного ниггер. Ты бы сдох на моем месте.

— И еще один вопрос. Как тебе удается не подзалететь? Я имею в виду дурь. — Он огляделся.

— Я курю, только когда мне совсем паршиво. Какое твое собачье дело? Какое собачье дело вам всем? Может, меня засекут и выкинут с этой непыльной работенки. Может, бросят в тюрьму. Может, я был в ней всю жизнь, ношу ее с собой. Тебя устраивает? — Он слишком много говорил. Так всегда у людей со слабыми нервами: то односложные ответы, то — поток сознания. Он продолжал усталым голосом:

— Я ни на кого не держу зла. Я просто живу, ем, сплю. Загляни ко мне как-нибудь. Я живу в клоповнике на аллее Полтона, хотя на самом деле это тупик, а не аллея. Я живу прямо за скобяной лавкой. Туалет во дворе. Я умываюсь на кухне, в жестяном умывальнике. Я сплю на диване с продавленными пружинами. Всему барахлу лет сто. Это город для богачей. Приходи, навести меня в моей конуре, которая тоже принадлежит какому-то богачу.

— Только одного ты не сказал мне про Митчелла, — сказал я.

— Чего еще?

— Правды.

— Сейчас гляну под диваном. Может, она там, только чуток запылилась.

Раздался рокот автомобиля, ползущего вниз по скату. Он отвернулся, я вышел на площадку и нажал на кнопку лифта. Хорош гусь, этот вахтер. Очень странный. Однако занятный, в своем роде. И грустный.

Лифт долго не приходил. Тем временем мне составил компанию высокий, крепкий здоровяк примерно шести футов роста. Кларк Брандон был в кожаной куртке, голубом свитере с высоким воротом, в поношенных вельветовых брюках и высоких ботинках со шнуровкой, из тех, что носят геологи в непроходимой глуши. Он выглядел как босс поисковой партии, а через час, я не сомневался, он будет сидеть в «Аквариуме» во фраке и будет и там выглядеть как босс, да, наверное, и небезосновательно. Масса денег, масса здоровья и масса времени, чтобы насладиться и тем и другим. Куда бы он ни пошел, он везде будет боссом.

Он глянул на меня и уступил мне дорогу при входе в лифт.

Парнишка-лифтер уважительно приветствовал его. Он кивнул. Мы оба вышли в вестибюле. Брандон подошел к конторке и получил от нового портье — я его раньше не видел — широкую улыбку и пачку писем. Брандон прислонился к конторке и вскрыл конверты один за другим. Он бросал их в урну, стоявшую рядом. Туда же пошло большинство писем. На конторке стояла стоечка с рекламными проспектами. Я взял одну из брошюр, закурил и принялся изучать ее. Брандон нашел письмо, которое его заинтересовало. Он перечел его несколько раз. Я увидел, что оно было написано от руки на бланке отеля. Это было все, что я смог разглядеть, не заглядывая через плечо. Затем он сунул руку в урну и выудил конверт. Он внимательно рассмотрел его, вложил письмо в конверт и подошел к конторке. Протянул конверт портье.