Нет, ну чего она, спрашивается, ждет? Самое время отказаться и валить из этого гребаного места! Неужели она совсем не чует опасности? Хотя чего уж там говорить, она и меня в зверином обличии не испугалась.

Я, глядя на нее, хищно оскалился, пытаясь таким образом предупредить. Однако эта дуреха, продолжая кусать уже ставшие красными губы, несмело ответила:

— Хорошо, я прямо сейчас пойду читать договор и, как только разберусь со всеми пунктами, дам вам знать о своем решении. — Она закрыла папку и продолжила: — Как я понимаю, то, что произошло сегодня, я не имею права разглашать. Тогда и договор желательно держать подальше от посторонних глаз. Вы не против, если почитаю его здесь, в камерной?

Мерзкий тип пожал плечами:

— Да пожалуйста. Главное, не отвлекай меня от работы. Ну все, девонька моя, свободна.

Профессор кивнул ей, потом подошел к шкафу и распахнул двери.

Я снова оскалился на мою спасительницу, но та лишь бросила на меня виноватый взгляд и помотала головой: мол, решения своего не поменяет.

Вот же упрямая, в точности как ее мать! Весь совет двенадцатых твердил доктору Радовой, что ей не следует совать нос в политическую войну. Пусть сидит в клинике, лечит фиаров, проводит над нами исследования да бережет себя и свою семью… Но нет. И что теперь?.. Теперь весь мир считает ее мертвой, а мы, двенадцатые, со всеми своими связями, деньгами и властью до сих пор не можем найти пропавшую госпожу Радову.

Признаться, я думал дождаться, когда девчонка закончит свою смену, и свалить отсюда, но теперь даже не знаю, что делать. Оставить ее одну с этим мерзким типом не могу. Похоже, придется задержаться здесь ненадолго.

***

Моя спасительница покинула камерную, но далеко не ушла. Я уловил, как она протащила что-то нетяжелое по полу в соседней комнате и поставила этот предмет возле двери. Тогда я понял — то был стул, на котором девчонка потом уместилась.

Я перевел взгляд на профессора, наполняющего маленький, похожий на дротик шприц прозрачной жидкостью из пузырька. Наклейка на ампуле гласила: «раствор бензодиазепина крест-35». Я не имел ни малейшего понятия, как действует этот препарат, но по резкому химическому запаху, напоминающему ацетон, предположил, что ничего хорошего для меня, даже в звериной форме, этот раствор не обещает. Я оскалился и тихо зарычал.

Мерзкий тип взглянул на меня и с усмешкой произнес:

— Скалиться будешь еще недолго.

Потом он выбросил пустую ампулу в мусорку, подошел ко второму металлическому шкафу, открыв его. Полки были заставлены коробками с лекарствами и вещами для оказания первой помощи: бинтами, марлями, антисептиками с ярко выраженными запахами, которые мой звериный нюх учуял и в закрытых мензурках. Со внутренней стороны на дверцах шкафа висели несколько пистолетов. Я понял, что оружие не было огнестрельным. Ни запаха свинца, ни пороха — если предположить, что в этом месте где-то спрятаны патроны, — я не почувствовал.

Внимательно изучив оружие, профессор снял один пистолет с крючка, с щелчком открыл верхнюю его часть и, вложив в выемку шприц, захлопнул. После чего развернулся и нацелил ствол на меня.

Из моей груди вырвался злобный рык. Аппарат, показывающий мой пульс и дюжину других цифр и диаграмм, тихо запищал.

С одной стороны, ни профессора со взглядом самого настоящего маньяка, ни химического препарата я не боялся, да и клетка из бриллиантовой стали меня бы не остановила, пожелай я из нее выбраться. С другой — не хотелось провоцировать мерзкого типа, стоящего передо мной пусть и с детским на мой взгляд оружием. Ведь одному богу известно, на кого работает этот ублюдок и какие последствия повлечет за собой его скорая смерть от моих клыков. Последствия не для меня, нет, нет. Для той, что сейчас находилась по ту сторону двери и шепотом читала выданный ей контракт. Доктору Радовой я обязан многим, и ради безопасности ее дочери мне необходимо быть предельно осторожным.

Профессор нажал на спусковой крючок.

Еще до того, как пуля в виде шприца вылетела из ствола, я звериным чутьем почувствовал ее траекторию и, когда шприц подлетел ко мне, отбил его легким, небрежным движением лапы. Тот упал на пол клетки и покатился к самому краю, но был остановлен стальным прутом.

Мерзкий тип присвистнул, удивленно меня разглядывая. Неужели я перестарался?

— Хм, какая удивительная скорость, — произнес профессор, убрав пистолет на полку. — Может ли быть, что вы, мой дорогой друг, фиар?

Я вновь оскалился, опускаясь на передние лапы. Похоже, перестарался.

— Что у вас тут происходит? — Из-за двери показалась головка моей спасительницы. Она встревоженно посмотрела на меня и, убедившись, что все в порядке, перевела взгляд на профессора: — Господин Змеев, могу я чем-то помочь?

Тот, не отрывая от меня пристального взгляда, ответил вопросом на вопрос:

— Вы договор прочитали, мисс Радова?

— Нет еще.

— Тогда не высовывайтесь из комнаты отдыха до тех пор, пока не примете решение. Идите, идите! — Он махнул на нее рукой, и девчонка вновь скрылась за дверью.

Профессор оказался довольно смышленым — он более не повторял попыток выстрелить в меня и вообще не приближался к клетке. Он анализировал цифры экрана, делал записи, снова анализировал и снова записывал. В то время как я, сидя по-медвежьи на полу, наблюдал за действиями мужчины, мысленно перенаправлял оставшиеся силы своего организма на быструю регенерацию уже почти затянувшейся раны на животе и одновременно прислушивался к тому, что происходило в комнате, где находилась дочь госпожи Радовой.

Время тянулось медленно. Часов в камерной не наблюдалось, но они мне и не были нужны. Я звериным чутьем чувствовал, как снаружи солнце уже давно перекатило через точку зенита и тени городских высоток стали удлиняться и увеличиваться по мере приближения солнечного диска к линии горизонта.

Вскоре из комнаты появилась моя спасительница со стопкой бумаг и ручкой. Быстро глянула на меня и направилась к профессору. Тот оторвался от своих записей и спросил:

— Ну и?

Девчонка протянула ему бумаги, а ручку спрятала в карман халата и серьезным тоном произнесла:

— У меня есть условия.

Профессор недовольно сощурился, принимая договор. Дочка госпожи Радовой пожала плечами.

— Соглашение о неразглашении на сегодня я подписала, насчет остального даже не заморачивалась. Так что смотрите сами, господин Змеев.

Ее сердце стучало быстро, и в лесном запахе, исходящем от нее, появились горькие нотки страха. Девчонка волновалась, и волновалась сильно. Однако не показывала своих эмоций. Ее лицо выражало лишь усталость и равнодушие.

— Ну и, профессор? — с легким пренебрежением в голосе спросила она и сложила руки на груди. Рукава белого, большого ей по размеру халата собрались складками.

Профессор уставился на девчонку совсем не по-доброму. От него веяло диким гневом. Несколько мгновений они оба молчали. А я чувствовал, ощущал всем своим существом, как в камерной накаляется воздух.

Моя спасительница вежливо улыбнулась и наигранно отвесила легкий поклон головой:

— Тогда я пойду. Спасибо вам за предоставленную возможность. И не забудьте напоить и накормить беднягу, а то ваш редкий экземпляр полакомится вами на завтрак.

Она развернулась на пятках и уверенно зашагала к двери.

Шаг, сердце стукнуло дважды, еще шаг, сердце стукнуло трижды, а когда девчонка остановилась и положила ладонь на ручку двери, ее сердечко, подобно испуганной до смерти птахе в клетке, неистово забилось в груди. Тихо скрипнул дверной замок, и пространство камерной заполнил голос профессора:

— Постойте!

***

Столица Бервест, Третий квартал, Парк Элитного спального комплекса

Мирослава

Моя любимица Маргошка резвилась на траве, гоняясь за пчелами, а я сидела на скамье и любовалась медленно расцветающим закатом.