Я крепче сжимаю палку и отворачиваюсь. Эванс заметил и посмотрел на него, как на какого-то чертова божественного идола.

— Мы играем? — Я щелкаю.

Мы возвращаемся в игру, но я чувствую, как Кевин смотрит на меня лазером. Что он здесь делает? Я проигрываю вбрасывание. Когда я, наконец, отбиваю шайбу назад, я пробиваюсь, но промахиваюсь по крайней мере на метр. Его голос звучит у меня в голове: «Ты знаешь этот прием, Хейден. Мы это практиковали. Держи клюшку на льду».

Тепло поднимается к моему лицу. Я чувствую, как его глаза следят за каждым моим движением: как я скольжу, как держу палку, как поднимаю голову. Он сцепил пальцы под подбородком, наблюдая, решая, оценивая…

— Не возражаете, если я это сделаю!

Сакачелли озаряет меня своей скользкой ухмылкой и легко снимает шайбу с моей клюшки.

— Понюхай позже!

Он хихикает и поворачивается, забирая шайбу с собой.

Я смотрю на свою пустую клюшку, потом снова смотрю на брата на трибуне. Глупый Кевин. Его голос снова звучит у меня в голове: «Ошибка новичка, Хейден. Думаешь, сможешь попасть в НХЛ, когда так легко теряешь шайбу?» Если бы он не пришел сюда, я бы не потерял шайбу!

Я реву, и мои мышцы содрогаются подо мной, когда я бросаюсь вниз по льду с такой яростью, которой не было все лето. Сакс идет впереди, все еще смеясь, готовясь отдать пас Эвансу, у которого точный удар по воротам.

Да пошло оно.

Я бросаюсь всем телом на Сакачелли. Он плывет по льду, как тряпичная кукла.

Мне все равно. Это хоккей. Шайба прямо передо мной. Я оттягиваю клюшку и ударяю ею по шайбе.

Шайба летит по льду, не задев сетку на фут.

— Ааа! — Я кричу, швыряя палку на землю и срывая шлем.

Эванс роняет свою палку и бросается к Саксу.

— Чувак!

Я бросаю один взгляд на Сакса, который сжимает окровавленный нос, но в остальном выглядит нормально. Эванс держит перчатку, чтобы его.

Дерьмо.

Я сделал это снова.

Все слова тренера и Кевина из прошлого сезона обрушились на меня. Каждая их лекция разочаровала.

Я сбегаю со льда и иду в раздевалку. Быстро бросаю все в спортивную сумку. Я хочу выбраться отсюда, пока мне не пришлось ни с кем поговорить. Особенно с Кевином.

Но, конечно, мне не повезло. Как только я выхожу на парковку, я вижу, как он прислонился к моему джипу.

Кевин всегда был быстрее меня.

— Мне не хочется говорить, — кричу я через парковку.

— Это прекрасно, — отвечает он, — потому что я это делаю.

Все мое тело напрягается, и я избегаю зрительного контакта, приближаясь к нему. Взгляд Кевина настолько напряжен, что, как только он попадает на тебя своим притягивающим лучом, ты не сможешь убежать.

Я стою рядом с ним и возюсь с моими ключами. Кевин может быть старше меня, но он немного ниже, даже немного меньше. Это не имеет значения. Стоя рядом с ним, я всегда чувствую себя в три фута ростом.

— Что ты здесь делаешь? — Я ворчу.

— Я беспокоюсь о тебе, — говорит он.

Голос у него низкий, урчащий, как двигатель автомобиля или кофемашина.

— Я не видел тебя около нашего дома.

— Ты имеешь в виду свой дом? — Говорю я.

— Ты же знаешь, что мы с Элеонор всегда хотим видеть тебя наверху.

Он чешет свою густую светлую бороду.

— Хорошо. Спасибо.

Жизнь в подвальном помещении моего брата должна была дать мне независимость. Мне не нужно, чтобы он и его невеста нянчились со мной. Я перестал быть ребенком больше года назад, когда мама и папа…

Я качаю головой. Я не собираюсь доставлять Кевину удовольствие от настоящей задушевной беседы.

Кевин обходит джип с другой стороны и садится.

Я бросаю сумку в багажник и хлопаю дверью.

— Где твоя машина?

— Элеонора меня подбросила.

Конечно, он все это спланировал.

Я завожу джип. Он скрипит, стонет, тарахтит и издает всевозможные звуки, которые напоминают старика на смертном одре. Это добросовестный кусок дерьма, но я заплатил за него сам, и будь я проклят, если позволю Кевину владеть еще одной частью меня. Возможно, мне придется полагаться на него в еде и жилье, но чем меньше он чувствует себя спасителем моего мира, тем лучше.

— Что скажешь, если мы сегодня поужинаем? Расскажешь о новом сезоне. «Соколам» предстоит многое доказать.

Пузыри негодования проносятся сквозь меня.

— Тебе не надоело говорить о хоккее? Это пресс-релиз за пресс-релизом.

— Да ладно, — говорит он, улыбаясь мне той улыбкой, которую так любят газеты. Ту самую, которую они поместили на обложку «Хоккейных новостей» с надписью «Трембли назван самым молодым капитаном в истории НХЛ». «Вы знаете, нам никогда не надоедает говорить о хоккее».

Моя хватка на руле крепче.

— Говори за себя.

— Хейден, — говорит Кевин и кладет руку мне на плечо.

— Поговори со мной. Мы почти не говорили о предстоящем сезоне.

Я бросаю на него взгляд. Рот опущен, карие глаза сузились. С каждым днем он все больше похож на папу.

Я ненавижу это.

— О чем тут говорить? — Я огрызаюсь.

— Забински собирается выбрать нового капитана, — говорит Кевин.

— Давай я тебе помогу. Мы могли бы тренироваться вместе. В этом сезоне везде будут скауты НХЛ. Я действительно думаю, что у тебя есть то, что нужно…

Мои костяшки пальцев теряют цвет, а спидометр подскакивает еще на пять миль.

— Я знаю, что у меня есть все, что нужно. Что, думаешь, из-за того, что ты теперь большая шишка в НХЛ, я не могу делать это здесь? В прошлом году я лидировал по голам среди «Соколов»…

— Хейден, — говорит он, — «Соколы» не вышли в плей-офф.

— Это не моя вина. Я не играл в последние несколько игр.

— Точно, — мягко говорит он.

— Вы были отстранены. Тебя не было рядом, чтобы возглавить свою команду, когда они нуждались в тебе. Ты должен сосредоточиться.

Я сворачиваю на бульвар Ридж и пытаюсь сосредоточиться на дороге.

— Ты уже говорил все это раньше.

— Затем слушать.

Его спутанные светлые волосы падают ему на лицо.

— И не…

— Не делай этого. Я понял, хорошо?

— Не перебивай меня.

Я чувствую, как его взгляд пронзает мою голову. Я действую ему на нервы. Я чувствую, что могу быть единственным, кто может. Вечно спокойный, сосредоточенный, бесстрастный Кевин. Капитан.

— Если вы сосредоточитесь в этом сезоне, вы можете побить рекорды и выиграть…

— В прошлом сезоне я побил рекорды, — бормочу я.

— Побить рекорд по количеству боев за сезон — это не то, чем ты должен гордиться.

— И какие рекорды я должен побить, о славный капитан?

Мы сворачиваем с автострады на дорогу, заполненную рядами красивых элитных квартир и домов.

— Все рекорды, которые ты уже побил?

Я въезжаю на подъездную дорожку. Каменный дом с идеально уложенным газоном и крутой крышей вырисовывается передо мной как моя личная тюрьма. Я выдергиваю ключи из замка зажигания, и они падают мне на колени. Кевин проводит руками по лицу и откидывает голову на спинку сиденья.

— Послушай, — говорит он, — знаешь, если бы ты не хотел играть в НХЛ, я бы просто оставил тебя в покое, верно?

— Ты никогда не оставишь меня одного, — бормочу я.

— Я имею в виду, Хейден, меня не волнует, играешь ли ты в НХЛ. Мама и папа… им тоже было все равно. Но ты мой младший брат. Я знаю тебя. И я знаю, что это твоя мечта. И смотреть, как ты просто выбрасываешь это…

— Как я брошу это? — Плюю я.

— В прошлом сезоне я сыграл все, что мог. Я приходил на каждую гребаную тренировку.

— Я просто хочу посмотреть, как ты попробуешь еще раз, — говорит Кевин, его руки беспокойно лежат на коленях.

— В прошлом году вы просто проплывали мимо, и вам это сойдет с рук, потому что ваши 60 % так же хороши, как и все остальные на 100 %.

Любимая вещь Кевина на свете — это проценты. Я почти уверен, что он не спит по ночам, просто думая о том, как добавить проценты в повседневную беседу.

— Но я знаю, что вы можете сделать на 100 %. Черт, я видел, как ты выкладываешься на 200 %! И как будто ты только что сдался. Может быть, ты злишься на меня или злишься на мир за то, что он сделал с нами. Но разве ты не видишь? Ты только наносишь себе вред.