— Ты прошлый раз уже насоветовал, — тяжело сел обратно за стол Милован. — В Кремль вызывали нашего посланника, товарищ Сталин крайне недоволен, как он выразился, «самоуправством югославских товарищей в Албании».

Освободительное движение в Албании развивалось при поддержке и под руководством югославских товарищей: учредительный съезд компартии Албании организовали эмиссары Тито, партизанские отряды, бригады и армия создавались по югославским лекалам.

При этом коммунисты не передрались с националистами сразу, как партизаны и четники в 1941 году, а союзничали почти до конца 1943.

После освобождения страны почти исключительно силами НОАА, у власти естественно оказались коммунисты. Слом феодальной иерархии, социальные программы, равноправие женщин, аграрная реформа обеспечили им широкую поддержку. Компартия немедленно начала репрессии против националистов и оппозиции, что вызвало сопротивление, особенно в традиционно замкнутых католических общинах горного севера. Уже в январе 1945 года произошли первые восстания — Кельмендское и Копликское. Подавлением и террором после него руководили Кочи Дзодзе и Мехмет Шеху, но восстания продолжались до 50-х годов.

Борьба за власть в Албании почти до самого падения режима носила характер жестоких репрессий: приговоры Специального суда 1945 года, разгром «Депутатской группы» в 1947, «резня 1951 года», аресты и расстрелы участников партконференции в 1956, разрыв с СССР в 1961, «заговор» министра обороны в 1974, «заговор» Мехмета Шеху в 1981 и т.д.

Кочи Дзодзе (1911–1949) — сооснователь Албанской компартии, партизанский генерал, после освобождения — зампред временного правительства, министр внутренних дел и руководитель Сигурими (службы безопасности), второй человек в Албании после Энвера Ходжи и основной претендент на власть. Занимал строго проюгославскую позицию, пользовался поддержкой Тито, выступал за интеграцию Албании в Югославию и Балканскую федерацию.

Что ему и припомнил Энвер после ссоры Сталина с Тито — Кочи был арестован как троцкист и югославский шпион, осужден и повешен. Мехмет Шеху утверждал, что исполнил приговор лично.

Крижары (на хорватском — «Крестоносцы») — подпольная военная организация в Хорватии в 1944–1950 гг, аналог немецкого «Вервольфа».

Несмотря на военный, а не религиозный характер организации, имевшей целью восстановление Независимого государства Хорватия, она состояла преимущественно из рьяных католиков, отчего в ней господствовали идеи борьбы с «безбожниками» (коммунистами) и «отступниками» (православными).

Боестолкновения с НОАЮ начались весной-летом 1945 года, особенно серьезные в Истрии и Далмации. Как и любое подобное движение, крижары убивали депутатов, чиновников, военных, присланных учителей и полицейских, а также местных жителей, которые «поддерживали коммунистический режим». Производили диверсии (взрывы мостов, зданий), создавали укрепленные базы в труднодоступных местах.

«Одельенье за заштиту народа» создавало легендированные под крижаров группы, которые внедрялись в отряды и собирали информацию, армия проводила против крижаров войсковые операции. Также неоднократно объявлялась амнистия для добровольно сдавшихся. Взятых с оружием в руках командиров расстреливали на месте, рядовых отправляли в заключение, семьи выселяли.

В первый же год ЮНА и Корпус народной обороны уничтожили большинство групп крижаров и вытеснили их из прибрежных зон в Северную Хорватию. Полностью организация разгромлена к 1950 году, одиночные группы действовали еще пару лет, а отдельные члены скрывались до середины шестидесятых.

Командовал крижарами Векослав Любурич (в мире книги убит ранее), после разгрома бежал в Испанию.

Отличия в мире Юнака к весне 1945:

— война закончена в январе, Германия капитулировала;

— войска союзников оставляют в Италии только несколько временных баз;

— в Италии сильное политико-географическое разделение: «красный» промышленный Север против консервативно-монархического крестьянского Юга;

— в Греции коалиционное временное правительство с гораздо большей долей коммунистов;

— в Албании с подачи Югославии к власти пришла группировка Дзодзе;

— такое «самоуправство» вызвало недовольство в Москве;

— в Югославии готовятся свободные выборы в Учредительную Скупщину и проекты экономического развития.

— продолжается противостояние «стариков» и «младоюгославов» в КПЮ.

Американцы все-таки успели сбросить бомбу, одну, на неизвестный мне город Кокура. Причем дней через десять после начала операции Красной армии в Маньчжурии, в середине июня.

После таких новостей Арсо поглядывал на меня с опаской — так-то я о бомбе рассказывал всем понемногу, но большая часть моих «прогнозов» и «аналитики» досталась как раз ему — две семьи под одной крышей, куда он с подводной лодки денется? К тому же, именно Арсо я просил дать поручение военному атташе отследить перевозки войск СССР. Никакого шпионажа, просто внимательно читать газеты и смотреть вокруг — такой масштаб скрыть невозможно, тем более, если знать, куда смотреть.

С чем я промахнулся — с трехмесячным после капитуляции Германии сроком. Операция на Дальнем Востоке началась через пять месяцев, что логично — больше времени на переброску, да и в начале апреля дороги недостаточно сухие.

Недоверчивые ухмылки, с которыми Иво, Лека и другие слушали мои рассказки, пропали, а мои акции немного поднялись.

Может, поэтому, меня пригласили на перезахоронение Тито, но скорее по требованию американской киногруппы, которая возжелала увидеть «того офицера, что отдавал телу последние почести». Что характерно — киногруппа та же самая, которую мы за ширку вытаскивали в Ливно. Правда, мои наивные надежды что это такое проявление благодарности, рассыпались после разговора с режиссером. Он мне обрадовался, но немедленно начал распоряжаться, куда встать, как смотреть, чтобы получился идеальный монтаж — я над телом в Ливно, я на похоронах…

Хотел было опять выписать ему леща, но кругом официальные лица, от белых кителей в глазах рябит. Да, у НОАЮ, то есть Югославской народной армии, теперь есть парадная форма, очень напоминающая советскую, только белая. Даже мне приказали обзавестись такой, да где там! Все портные в Белграде заняты шитьем на генералов и полковников — разом потребовались десятки комплектов, ни ткани, ни фурнитуры не найти… А уж как фуражки делили — отдельная песня, я даже соваться не стал. Тем более, что с нас никто боевых задач не снимал и мы продолжали мотаться по всей стране.

За неделю до события добыл обычный офицерский мундир, Алька с Милушей подогнали по фигуре, нашили новые погоны вместо старых шевронов, вычистили, нагладили, прицепили все награды и в таком виде отправили на Топчидерский холм.

До мавзолеев мы еще не доросли, над склепом Тито построили брутальный павильон из грубого камня, с бронзовыми «Партизанской споменицей», серпом-молотом и другими положенными символами.

Гроб несли на руках ближайшие сподвижники, в основном из «молодых», Моше Пияде к такому важному делу вообще не подпустили — дескать, ростом не вышел, ну не анекдот? Нет, я понимаю, борьба за власть и все такое, но Пияде, как ни крути, один из старейших и с Тито работал как бы не дольше прочих.

Вот пока гроб снимали с лафета и несли к могиле, я мимо почетного караула, где попадались знакомые еще со времен Ужицкой штурмовой роты, проскользнул поближе к иностранным военным, чтобы не выделяться зеленой формой.

Генерал Коренев покосился на мою могучую грудь, украшенную наградами Югославии, Англии и США, и тихонько хмыкнул. Явная недоработочка — советские власти никак геройского героя в моем лице не отметили. А теперь, наверное, и не отметят никогда: «Красное знамя» или «Красную звезду» беспартийному сыну белогвардейца дать нельзя, «Отечественную войну» — так я не участник, даже «За освобождение Белграда» не положено, ибо вместо того, чтобы освобождать город, отсиживался в подвале у кровавой гебни. Ладно, так скажу, зачем мне орден? Я согласен на медаль — «За победу над Германией», например. Эту я заработал сто процентов.