Черешня и вправду хороша, холодненькая после ночи, сладкая с кислинкой, упругая.

— Все, хватит, а то грош тебе цена, как бойцу.

— Это почему же? — возмутился братец, пульнув косточкой в забор.

— Боеспособность нулевая, — объяснил я. — Либо жрешь, либо справляешься с последствиями.

Марко хохотнул, но от бадейки оторвался только когда во двор вошел посыльный Верховного штаба. Я приподнялся со скамьи, ожидая очередной пакости, на которые так богата судьба.

— Тебе письмо.

— Мне? От кого?

Но я уже увидел обратный адрес — Белград, Професорска колония. Даже не могу представить, какими путями оно меня нашло.

'Здравствуй, Володя!

Пишу наудачу, вестей от тебя совсем нет уже больше года, приходится довольствоваться слухами. Бог даст, письмо тебя найдет живым и здоровым…'

От письма отчетливо веяло растерянностью Ольги Борисовны — кругом буря, а она не знает, что делать дальше. Что она молится за здоровье Владимира и Сергея, как за живых. Что их младшей сестре Ольге уже шестнадцать лет, но у нее совсем нет приданого — все распродали, чтобы выжить. Что Ольгу Борисовну очень беспокоит положение, в котором окажутся две слабых женщины после неизбежного прихода красных.

Меж ровных строк старомодных оборотов, написанных округлым почерком, сквозило «Помоги!», но меня зацепило другое. «Как за живых» — и это означало, что Сергей, скорей всего, убит.

Не знаю, что подействовало — то ли свадьба, то ли полное отсутствие родни в этом времени (не считая собственного будущего деда, с которым я так и не пересекся) — но возникло устойчивое желание найти Сергея. Хотя бы могилу.

Алька мгновенно просекла мое смурное состояние и вывернула наизнанку, женщины умеют это не хуже Гестапо. Показал ей письмо и тут же получил:

— Надо искать Сергея.

С ее точки зрения все однозначно — это моя семья. А родная кровь для черногорцев — святое. С моей… вроде бы чужие люди, но Сергей первый, кто помог мне в этом времени. Да и от Ольги Борисовны и Ольги-младшей я зла не видел, к тому же, они-то на меня надеются, как на сына и брата.

Оставить их в беде… ну, не знаю, не по человечески это, совесть замучает.

Белград в осаде и вряд ли я что-то могу сейчас сделать, значит, в первую очередь Сергей. Расспросить Чудинова, он до сих под призором Федора Махина, наверняка знает, где служил Сергей Сабуров. Взять отпуск, найти машину, проехать по следам Русского корпуса, выяснить…

Проще всего оказалось с Чудиновым — до последнего времени Махин держал его на должности «живого справочника» при отделе радио и пропаганды Верховного штаба, а в Кралево полковник еще и в школу устроился преподавать.

Звонок тут самый настоящий — школьный сторож-инвалид с часами и колокольчиком, никаких электронных извратов. Но на перемену ребятня валит как и везде, сметая все на своем пути.

— Господине учителю! Господине учителю! — вокруг Чудинова вилось пять или шесть знаек, которым не хватило урока.

Полковник отвечал каждому, а я задумался — вот как так? Живут бедно, вон, у паренька опанаки дырявые, лица худые и бледные, едят уж точно не досыта, но такая тяга к знаниям! А у моих друзей в XXI веке дети закормлены-забалованы, гаджетами обвешаны и вся учеба со всеми знаниями им пофигу. Может, и не нужна человечеству сытая жизнь, если она ведет в болото? Голодные да злые всяко большего добьются, чем сытые да ленивые.

— Николай Алексеевич, прошу прощения, можно вас на пару минут?

Чудинов обернулся и, кажется, обрадовался мне. Он поправил пиджак, сменивший немецкий китель, в котором я его видел последний раз, и подошел. Мальчишки и девчонки смотрели на меня не слишком дружелюбно, но майорские нашивки произвели должное впечатление — мне позволили завладеть вниманием учителя истории.

Полковник слушал меня и кивал, и почти сразу ответил:

— Сергей, помнится, служил в пятом полку, у Анатолия Ивановича…

Заметив, что я чуть дернул уголком губ, пояснил:

— У Рогожина. Его полк из долины Ибара пробивался в Боснию, насколько я знаю, были тяжелые бои под Вышеградом, ваши взяли много пленных.

— И где они? — не стал я цепляться к «вашим».

— Не могу сказать точно, но нынешняя практика такова, что пленных используют на восстановлении дорог, — размеренно, как на уроке, ответил Чудинов. — Полагаю, нужно ехать в Вышеград, наверняка там найдутся сослуживцы Сергея.

Ну вот, с местом поисков определился. А вот с отпуском и, тем более, машиной все гораздо сложнее. Главная проблема — а кто мой непосредственный начальник? К кому идти с рапортом, докладной или заявлением? Задачи мне ставили и Джилас, и Ранкович, и Арсо и Рибар, но конкретного командира нет, статус наш все время был «нечто при Верховном штабе». Или вообще при американцах.

Чесал я репу, чесал, а потом решил, что в первом приближении главный надо мной Лека. Во всяком случае, о своих вербовках я докладывал ему. Не к верховному же команданту Джиласу за отпуском тащиться.

Ранкович, хоть и ведал в первую очередь разведкой и контрразведкой, занимался также «внутренними делами» и сейчас в его хозяйстве происходило нечто вроде пожара с наводнением. Слишком быстро партизаны заняли большие территории, слишком много где требовалось создать народно-освободительные комитеты, наладить общественный порядок, выловить активных коллаборантов и совершить еще три с половиной тысячи дел, не считая мобилизации.

Настоящей, полноценной мобилизации — партизаны переходили к фронтовым операциям, разворачивали полевые армии с пушками-танками-самолетами. Для этого мало переброски македонских и албанских дивизий, внезапно оказавшихся без дела, для этого нужны люди и оружие. И если трофейным оружием делился Советский Союз, да еще немало захватили после почти бегства немцев из Греции, то людей взять можно только здесь. И в городах и срезах, помимо комитетов, появлялись военные комендатуры и участки народной полиции.

Так что хрен мне кто отпуск даст, если я не извернусь.

В мозговом штурме приняли участие ближайшие соратники и мы выработали стратегию, воплощать которую я начал с Владо Зечевича, православного священника и по совместительству де-факто министра, а де-юре уполномоченного по внутренним делам Национального комитета освобождения Югославии.

После фокусов НКВД коммунист во главе такого ведомства пугал союзников до мокрых штанов. Вот по политическим соображениям, чтобы не спугнуть англичан, американцев и примкнувшие силы в Югославии, назначили Владо. Но не прогадали, человек он образованный и деятельный. Такой и нужен, когда приходится формировать почти с нуля не только полицию, но и пожарную службу, и пленных охранять и черт его знает чем заниматься.

Во френче поверх клетчатой рубашки, с зачесанными назад волосами, аккуратной бородой, столь редкой среди партизан, Зечевич излучал уверенность и распорядительность. Когда я вошел, он быстро просматривал пачку бумаг и тут же ставил резолюции, макая перо в основательную бронзовую чернильницу:

— А, тезка, привет! Дел по горло, времени не хватает, говори быстро…

…проси мало, уходи тихо.

— Меня тут Ранкович в сторону Сараево посылает, тебе в тех краях ничего проверить не надо?

Зечевич прищурил левый глаз и поднял подбородок, уставя на меня бороду:

— Чего это ты такой добрый? Все от лишних дел бегают, а ты наоборот, просишь?

— Да понимаешь, там… — я запнулся вроде как подыскивая слова. — Короче, будет лучше, если все вокруг будут считать, что я от тебя, а не от Леки.

— Шпионские страсти? — прицелился в меня пером Владо.

— Ну, что-то вроде, только никому.

— Само собой! — Зечевич выдернул из папки лист с шапкой «Повереника за унутрашне послове НКОЈ» и занес над ним ручку: — Тебе на сколько?

— Две недели. И напиши еще Жуйовичу просьбу на машину.

— Опять фракционные делишки у коммунистов? — хитро улыбнулся поп.