Из катуна высунулся усташ, но тут же нырнул обратно, прячась от очереди. Теперь стереги его, чтобы не подхватил пулемет — у нас огневая мощь всяко больше, но зачем давать лишний шанс противнику?

Не знаю, кто там такой умный, но из-за стенки катуна метнули грабли на веревке. Промазали, втянули обратно, кинули еще раз… и зацепили-таки пулемет. Медленно и осторожно потянули, но доволокли только до трупа — ствол уперся и грабли соскочили.

Упорные, суки.

Еще несколько попыток — и они втащили пулемет в хижину.

— Тромблоны к бою! — рявкнул я, не скрываясь.

— Отставить! — тут же закричал капитан. — Живым! Он нужен живым!

Да хрен с ним, с эмиссаром, мне ребята важнее.

Тем более они спокойно выполнили мою команду, зарядили гранатометы и ждали сигнала.

— По левому катуну, залпом, огонь!

Винтовочная граната по сравнению с минометным снарядом — плюнуть и растереть. Но когда в избушку разом попадает штук пять, то получается почти голливудский фильм со спецэффектами.

Взрыв! Взрыв! Взрыв! Языки пламени! Дым, пыль, доски в разные стороны! Крики! Еще взрыв!

И два наших пулемета с правого фланга почти в упор дырявили сложенный из плитняка и крытый ветками неглубокий погреб. От его стенок летела каменная крошка, от стропилец щепки, от крыши листья и труха…

Усташи, кого не убило сразу, щемились в любые укрытия и пытались отползти в сторону, а то и просто закрывали голову руками и прятали лицо. Минута шквального грохота винтовок и автоматов — и почти все сопротивление подавлено, огрызался только самый большой катун с узкими оконцами между крепких бревен. На него постепенно переносили огонь вся наша группа и я опустил «беретту», чтобы оглядеться.

Снаружи три десятка тел, так и не утащенный в катун пулемет, обломки граблей… Краем глаза засек шевеление за вторым погребом — серое сукно почти сливалось с бревнами и камнями. Высунулась и тут же скрылась голова, потом еще раз, уже в другом месте.

Матерый, сука.

Словно звериным нюхом, он почуял самое тонкое место в нашей линии и рванул! Да не один — вперед вытолкнул щуплого парнишку, а сам несся следом, даже не отстреливаясь, а топая сапогами по камням.

Пока я перекатывался, пока вскидывался, они почти добежали до кромки леса, но вслед им стреляли, парнишка вдруг засекся и упал на колени, упираясь рукой в землю. Бежавший сзади даже не остановился, а перескочил через него, бросил раненого!

Вот же сволочь! Я стиснул зубы, прицелился и медленно повел строчку справа налево, навстречу бегущему. Он в нее и вломился… Пули выдрали клочья из бушлата, тело рухнуло за валун, сапоги по инерции нелепо задрались вверх и упали обратно.

Я вскочил и помчался к нему, держа ноги на прицеле, но он не двигался.

Стрельба в катуне затихала, шагах в десяти от лежащего я остановился и на всякий случай пнул небольшой камень прохрустеть по осыпи. Ноль реакции, тело даже не шевельнулось.

Все еще выставив вперед ствол, я обошел валун.

Наповал.

И поделом, не бросай раненых товарищей.

Носки сапог неестественно вывернулись внутрь, на подошве даже шипов нет, кавалерийские, в таких по горам бегать — дурацкое занятие. Я поддел тело ногой и перекатил беглеца на спину — морда ободрана при падении, руки тоже, но это не коренастый. Обернулся вниз — наши обложили большой катун и капитан кричал, высовываясь из-за полуразваленной каменной стеночки погреба.

Побежал вниз, выбирая дорожку в мертвой зоне большого катуна, по дороге проверил парнишку — вокруг все пропиталось кровищей, не жилец, да и глаза уже стеклянные. Совсем молодой, за каким только хреном в крижары подался?

Плюхнулся за погреб где сидел капитан.

— Сдавайтесь! — надрывался он. — Вы окружены! Добровольно сдавшимся народная власть гарантирует жизнь!

В ответ жахнула очередь.

— Ну-ка, капитан, в сторонку, — я отодвинул его и пролез вперед. — Как звать его?

— Кличка «Ранко».

— Прекратить стрельбу! — скомандовал я и заорал в сторону катуна: — Эй, Ранко! Тридцать секунд, потом закидаем гранатами. Выходи без оружия, с поднятыми руками!

В наступившей тишине оттуда послышалось глумливое:

— Кто это там псуется?

Ну, такого шанса я упустить не мог!

— С тобой, свинья, не лается, а говорит майор Сабуров! — и добавил, давясь от смеха: — Слыхал, небось?

А через пять секунд гаркнул так, чтобы услышали наверняка:

— Заряжай!

Ребята дружно лязгнули тромблонами и взяли их на руку.

Еще пять секунд — и на утоптанную площадку перед катуном выбросили автомат, за ним, задрав руки, вылезла первая фигура. Еще автомат, вторая. Еще… Еще… Наконец, выбрался коренастый, с поднятой левой рукой.

— Обе руки вверх!

— Не могу, ранен.

И точно — рукав набухал кровью, капли стекали по кисти и дорожкой падали на землю.

— Вяжи их, ребята!

Мы быстро подошли к сдавшимся, и тут я учуял запах гари.

— За мной! — только и успел крикнуть ближайшему бойцу, практически в прыжке прямо над порогом катуна.

Над головой бахнул выстрел, сзади вскрикнул боец, но я уже выдал очередь веером.

В углу запрокинул голову и хрипло булькал горлом мужик в крестьянской куртке-капоране, с пистолетом в руке, кругом валялось пять или шесть трупов, а в очаге дымилась пачка бумаг.

Обжигаясь, выдернул ее из огня и затоптал. Хорошо, что в суматохе не раздергивали по листочку, а сунули в огонь целиком, наскоро, а то хрен бы чего осталось.

Выбрался наружу — бойца уже перевязывали, живых усташей тоже, крутили им руки и усаживали спина к спине на землю, под охраной автоматчиков.

Коренастый, увидев у меня в руках обугленную по краям пачку аж перекосился и его рожа с широким носом и резкими складками к губам сморщилась в страшную гримасу. Да уж, дал бог морду, с такой хорошо мобилы в подворотнях отжимать, никто не откажет.

Бумаги эмиссара жгли руки не только буквально — в Белграде чрезвычайно возбудились и даже прислали за ними истребитель в Мостар. Сдали все добытые документы курьеру под расписку, всех пленных в местное отделение защиты народа, а вот эмиссара нам предписали доставить в столицу.

И должен сказать, что конвоиром работать нихрена не легко — вагонзаков тут нет, крутись как хочешь. Но работавший еще при королевской власти путеец подсказал, где на складе есть специальные комплекты решеток. Поставили в обычный вагон и получилась эдакая клетка, в ней и довезли за три дня, из которых я спал от силы часов восемь.

Довезли, сдали и только я вознамерился смыться домой, обнять и поцеловать жену, после чего сразу рухнуть в кровать, так хрен — немедленно явиться к Ранковичу!

Явился-то я немедленно, но секретарь усадил меня в приемной ждать. Ну раз так, действуем по-солдатски: можешь присесть — присядь, можешь прилечь — приляг, можешь заснуть — спи. Тем более последнее никаких усилий не потребовало, глаза закрыл и все.

Растолкал меня Слобо Крцун:

— Вставай, четыре часа дрыхнешь, мы больше ждать не можем!

— Дергаете туда-сюда, то Мостар, то Белград…

— Так столица тут, — весело объяснил Крцун.

— Ну и перенесли бы куда поближе, в Сараево, — и пошел я умываться, оставив Слободана недоумевать.

Со слегка посвежевшей мордой сидел и слушал, что еще там стряслось на мою голову. Над горелыми бумагами сейчас колдовали люди Павле Савича, начальника службы шифрования при Верховном, пардон, нынче Генеральном штабе. Но уже с первого взгляда вылезла связь и взаимное подтверждение с «архивом Люде Рукавины», а также с добытым в Салерно и Неаполе. Крцун воодушевленно излагал подробности Ранковичу и Славко, тому хорвату, с которым мы потрошили усташские нычки в Италии. Имена, адреса и подробности лились нескончаемым водопадом и я безобразным образом зевнул, рискуя заклинить челюсть, но следующие слова Ранковича взбодрили не хуже ведра холодной воды на голову:

— Надо бить в центр. Искать Павелича. Готовьтесь.