Краснощекого на месте не оказалось, но возле машины бдили три мальчика и важно прохаживался юркий. При виде нас он перестал проверять языком просвет между зубов и доложил по форме:

— Друже майор! Машина в порядке, происшествий нет!

— Благодарю за службу, другови!

Шустрик покосился на товарищей и деловито спросил:

— А можно гуднуть?

— Можно! Марко, покажи ребятам.

Каждый торжественно поерзал на кожаном сиденье водителя и надавил на клаксон, после чего компания восторженно откозыряла и удалилась, задрав носы.

И сразу же из переулка вышла Нина Кирсанова. От гранд-дамы остались только балетная осанка с развернутыми плечами и гладкая прическа. Ни жемчуга на шее, ни платья в пол — обычная блузка и серо-голубоватая юбка, белая косынка и такой же белый халат или фартук, перекинутый через руку.

— Нина Васильевна, добрый день!

Нет, остались и манеры, и величественный поворот головы:

— Молодой человек?

Она вгляделась пристальней и ахнула:

— Сергей? Сабуров? Вы же…

— Не Сергей, Владимир, — уж не знаю, успокоил я этим или заставил ее разволноваться еще больше. — Извините, что в прошлый раз не назвал свое настоящее имя, но…

— Да-да, я понимаю. У вас ко мне дело?

— Насчет сестры, Ольги, она хотела бы возобновить занятия…

— Студия закрыта, меня мобилизовали в госпиталь, — она слабо улыбнулась и чуть приподняла руку, показывая мне халат.

— Кому подчиняется госпиталь?

— Начальнику санитета армии.

Вот все и сложилось. Не сразу — Нина Васильевна, как человек ответственный, от немедленной демобилизации отказалась. Сейчас много раненых после взятия города, но как только схлынет поток, она обратится к доктору Папо и вновь откроет студию.

Но также она честно предупредила, что классическая балерина из Ольги вряд ли получится — хорошая координация, но слабая выворотность, неплохая прыгучесть, но ballon, то есть умение держать позу в полете, никуда не годится. Вот народный или характерный танец — вполне возможно, только придется много работать.

На том и расстались.

На прежнем месте Ранковича не оказалось — после взятия Белграда началась сущая вакханалия преобразований самодельных управлений НОАЮ в государственные ведомства и контора Леки получила новое название и новый адрес.

Название приличное, «Оделенье за заштиту народа», а вот адрес меня сильно напряг — улица Обиличев венац. Та самая, где сидела помянутая инженером Специальная полиция Белграда, ловившая при Недиче подпольщиков и фактически местный филиал Гестапо. Не дай бог Ранкович занял тот же самый дом…

Зря дергался, новая спецслужба вселялась в соседнее здание со своеобразным названием «Призад». Внутри никто ничего толком не знал, поверх старых указателей и табличек на дверях в лучшем случае болтались обрывки бумажек с надписями «Први одсек», «Секретариат», зато пропускной режим уже работал во весь рост.

Через полчаса уговоров, проверок, телефонных звонков (караул на входе несли совсем незнакомые ребята) мы просочились внутрь только благодаря пробегавшему мимо Крцуну. И еще полчаса искали, где Ранкович, а потом, взмокшие от поисков, торчали в «приемной», через которую тек неостановимый поток разведчиков, иследников, контриков, интендантов, водителей, грузчиков, посыльных… В середине этого круговорота плавился Лека, едва успевая выслушивать новости и подписывать бесчисленный требования. Один переезд равен двум пожарам, а переезд большой конторы — трем, если не четырем.

Наконец, поток на минутку ослаб и Лека приглашающе махнул нам.

— Мы тебе Рачича нашли, — зашел я сразу с козырей. — Владеет мельницей, живет на Господаря Евремова. Только чур, не расстреливать.

— Опять ты за свое? — дернул щекой Ранкович. — Это враг, его надо судить и наказать.

— Его уже один раз судили. Хреновенько, но судили, а дважды за одно и то же не судят.

— И что прикажешь с ним делать? — разозлился Лека.

— Да ничего, пусть живет. Сколько ему, шестьдесят? Долго не протянет.

— Может, и мельницу ему оставить? — сарказм пер из Ранковича во все щели.

— Оставить, если не подпадает под национализацию.

— Ну ты… — начал вставать Лека с явным желанием выставить меня за дверь.

— Ладно, не кипятись. Вот честное слово, законами, налогами, постановлениями и предписаниями человека можно так замордовать, что расстрел за счастье покажется.

Особенно если специально написать их на юридическом волапюке, из которого простой человек не всегда поймет, «да» ему ответили или «нет». Мне ли не знать, как приходилось изворачиваться Федерации в потоке законотворческой инициативы властей, между стремлениями все запретить и все регламентировать!

Лека плюхнулся обратно, а я объяснил бюрократическое ноу-хау:

— Смотри, инспекция по условиям труда. Строительный надзор. Профсоюзы. Инспекция по безопасности. Пожарные. Санитарный врач. Представляешь, если у него проверки каждый день будут?

— Ну ты иезуит! — ахнул и заржал Ранкович. — И откуда такой взялся?

Откуда, откуда… из XXI века, у нас все такие. Лека отсмеялся:

— Не хочешь, значит, чисток и расстрелов?

— Не хотел и не хочу.

— Тогда держи, — и Ранкович сунул мне в руки приказ.

«Назначить майора Владо Мараша-Сабурова командиром отдельной роты 1-й Белградской бригады Корпуса Народной Обороны».

— Так, давай подробности, что за бригада и чем народно-оборонительный корпус отличается от народно-освободительного…

Ну меня и порадовали — на базе полукустарных «батальонов против пятой колонны» и «рот народной обороны» НОАЮ сколачивает «Корпус народне одбране Југославије», самые натуральные «войска по охране тыла фронта» для борьбы с подпольем, диверсантами и прочими неприятными людьми. И уже сейчас численность Корпуса, без дополнительных мобилизаций, почти восемь тысяч человек. На минуточку, это больше, чем всех партизан в Болгарии.

Сунул Лека мне и приказ Верховного штаба о создании Корпуса, с перечислением наших задач: очистка освобожденной территории от групп противника, обеспечение безопасности, контроль освобожденных территорий, помощь местным властям, охрана границ по мере выхода к ним… Прямо-таки войска КГБ и Погранвойска в одном флаконе. Впрочем, погранцы тоже числились за госбезопасностью.

Белградская бригада пока существовала только в виде предписания о формировании, я вообще оказался в ней первым офицером, не считая свеженазначенного команданта, занявшего угловой кабинетик на втором этаже здесь же, в здании Призад-а. Название, кстати, вполне приличное: сокращение от «Привилеговано извозно акционарско друштво», то есть полугосударственное экспортное АО. Мое новое начальство, зарытое по уши в бумаги со штатной структурой, потребностями бригады в оружии, помещениях, снабжении, глянуло на меня безумным глазом:

— А, Владо… Собирай своих, ищи себе помещение, сейчас ничем не помогу. На довольствие поставлю не раньше, чем через три дня. Так что не торопись, неделя верная у тебя есть.

— Может, помочь чем?

— Да чем ты поможешь? В интенданта гранату бросишь? Тут другой опыт нужен, — и командант нырнул обратно в пары канцелярской фразеологии.

Здрасьте, нафиг, с новым годом. И что теперь делать? Где жить, что есть? Ладно, мы с Марко как-нибудь вывернемся, а если я «соберу своих»? Самозахватами заниматься как-то неохота. Поплелся обратно к Ранковичу, посидел еще полчасика, выплакал горе ему в жилетку. Лека к тому моменту малость разгреб текучку, почесал в затылке и командировал меня с глаз долой, к Пеко Дапчевичу на Сремский фронт.

Там после взятия Белграда успешно огрызалась сборная солянка, натуральный Вавилон. В основном, конечно, немцы — недобитые дивизии Ваффен-СС «Принц Ойген» и «Ханджар», остатки армейских групп «Сербия» и «Греция». К ним прилепились хорваты, как собственно домобраны, так и «легионеры» Вермахта. Туда же отошли остатки Русского корпуса из Чачака, Рипани, Вальево и Белграда, но кроме них была и еще одна «русская» часть — казаки Паннвица. Все это, несмотря на полное отсутствие панцеров, называлось «2-я танковая армия» и подчинялось Группе армий F. Там же болтались отдельные части недичевцев и даже итальянцев, в основном, чернорубашечников.