— Нет... оттолкнуть пистолет. А обезоружить... не знаю даже, как это делается.

— Я думал, ты, чтобы описывать драки, брал какие-нибудь уроки, — сказал Питер.

Сет покачал головой.

— Ни разу в жизни не дрался. До вчерашнего вечера.

— Потрясающе, — сказал Коди. — Рискнул жизнью во имя любви.

Пока вампиры восхваляли «подвиг» Сета, я смотрела на них с удивлением. Потом, когда они стали выспрашивать у него подробности, снова начала злиться. Нифон, сидевший через стол, слушал и ухмылялся. По лицу Картера, как всегда, было не понять, о чем он думает. И не будь я так возмущена историей с Сетом, меня, пожалуй, заинтересовало бы, почему он здесь, а не с остальными ангелами. Но на странное поведение Хью я внимание все-таки обратила. Он сидел молча и, похоже, злился не меньше моего — вместо того, чтобы восторгаться вместе с вампирами героизмом Сета. С каменным выражением лица он уставился в карты.

— Парень наверняка был пьян, — заявил Питер. — Поди знай, чем все могло кончиться. Ты поступил круто, как подумаешь...

Тут я не выдержала.

— Ты поступил глупо!

Все мгновенно развернулись ко мне, но я смотрела только на Сета.

— Как последний дурак и идиот, и... и... — Больше у меня синонимов не нашлось. — Не нужно было этого делать. Со мной ничего не случилось бы. Меня он не мог убить. Зачем ты влез, спрашивается?

Чего я никак не ожидала, так это того, что тихий, сдержанный Сет ответит мне взглядом не менее яростным.

— Джорджина... на темной улице стоял человек с пистолетом. И целился в тебя. Ты всерьез думаешь, что я способен был в тот миг рассчитывать, как мне поступить?

«Ну, что мы имеем? Она — бессмертна. Значит, если в нее выстрелят, то и ничего страшного»...

— Да, — прорычала я. — Именно так тебе и следовало думать.

— А я думал: «Женщине, которую я люблю, угрожает опасность. Я скорей умру, чем позволю, чтобы с ней что-то случилось».

— Но со мной ничего не случилось бы!

— Основной человеческий инстинкт — защищать тех, кого любишь. Даже если они бессмертны.

— Глупость полнейшая!

— Ты забыла, как это бывает, потому что давно не человек, — огрызнулся он.

Меня словно ударили.

Я вскочила и ушла в ванную. Из глаз брызнули гневные слезы, не хотелось, чтобы друзья их видели. Прижавшись лбом к зеркалу, попыталась успокоиться. Глубоко подышала, посчитала до десяти. Не помогло.

Сета я понять была не в силах. Совершенно. Он меня, видимо, — тоже. Но почему? Для меня выстрел — хоть в грудь, хоть в голову — был пустяком. Да, боль причинил бы сильную. Но уже через день-другой я оправилась бы. И жила дальше. А он — нет. Как он этого не понимает? Того, что смерть — это навсегда?

Я крепко зажмурилась, пытаясь отогнать видение мертвого Сета. Холодного. Неподвижного. Карие глаза погасли. Рука никогда больше не ответит на мое пожатие... Слезы подступили снова, и я с трудом загнала их обратно. Еще раз глубоко подышала. И пришла в себя наконец достаточно, чтобы вернуться к остальным. Но когда вышла из ванной и свернула в кухню, до меня донесся громкий гневный голос.

Хью... Я остановилась.

— Да, смело, не спорю. Благородно. Героически. Хоть золотую звезду вручай. Но она права. Это было глупо. Невероятно глупо, и ты и впрямь дурак, если не понимаешь этого.

— Понимаю, — сказал Сет устало и раздраженно. — Я мог умереть. Все понимаю. Но в тот момент меня это не волновало. Я думал о ней.

— Нет, — возразил Хью, — не думал ты о ней. Мне уже осточертело слышать, как тебе, бедненькому, нелегко приходится. Все только и талдычат, какой ты молодец, выдерживаешь эти непростые отношения с ней... Но объясните мне, что в них такого уж тяжелого? У тебя красивая, потрясающая подружка, которая не стареет. Она любит тебя. Да, вы не можете спать друг с другом. Так что, это — конец света? Она не запрещает тебе спать с другими. Сдается мне, не больно-то ты и страдаешь.

— К чему ты это говоришь? — спросил Сет.

— К тому, что страдает на самом деле она. Для нее твоя жизнь — словно бомба с запущенным часовым механизмом. Сколько тебе осталось, лет пятьдесят от силы? Если болезнь не унесет раньше или несчастный случай. Пятьдесят лет — и ты уйдешь. Каково ей сознавать ежечасно, что твоя жизнь может угаснуть в одно мгновение... вот так? — Я услышала, как Хью щелкнул пальцами. — И тебя не станет. Ей предстоит увидеть, как ты постареешь, станешь седым и дряхлым, умрешь наконец... и как-то после этого жить.

Наступила тишина. Потом Сет сказал неуверенно:

— Пятьдесят лет — ничто в сравнении с бессмертием. Когда-нибудь она забудет меня.

— Бессмертие означает только, что ей дольше придется горевать. Если бы ты о ней и впрямь думал, давно прекратил бы этот дурацкий роман. Не начал бы его вовсе. Она-то колебалась сперва. Но раз уж впуталась, не бросит тебя. Будь ты распоследним идиотом, не бросит — с ее-то романтическими идеалами. Она любит всем сердцем... и страдает всем сердцем.

Снова стало тихо. И я заставила себя наконец войти в комнату. В мою сторону никто не взглянул. Кроме Нифона — он наслаждался происходящим.

Я села за стол, и мы начали играть. Вяло, без малейшего интереса. Обстановка была натянутой, разговор не клеился. Все усердно делали вид, будто ничего не случилось. Но стоило Питеру намекнуть, что он устал, мгновенно сорвались с мест.

Когда я надевала пальто в прихожей, ко мне подошел Картер.

— Сет имеет право на собственный выбор, — тихо сказал ангел.

Посмотрел на меня тем особенным взглядом, от которого по спине всегда бежали мурашки. И который чертовски не сочетался с его кошмарной бейсболкой. Вечно на нем были какие-то замызганные шапки...

— Злись, не злись, но в конечном итоге смертные все равно проживают жизнь согласно своему выбору. А не нашему. И помешать им мы не можем.

— Еще как можем, — сказала я. — И твои коллеги постоянно занимаются этим. И мои. Это же суть битвы небес и ада — наше намеренное вмешательство в жизнь людей.

— Да, но здесь другое.

— То же самое.

Тут за его спиной я увидела Нифона, который что-то говорил Сету. Прекрасно. Наверняка предлагал продать душу. Чего-чего, а этого я никак не могла допустить. Поэтому быстро сказала Картеру:

— Извини, мне пора. Передавай привет своим деловым ребятишкам, когда увидишь.

Потом оттащила Сета от Нифона, и мы уехали.

Я думала, что хуже, чем за игрой у Питера, быть уже не может. Но ошибалась, как выяснилось. До поездки в гости Сет собирался переночевать у меня. В машине же вдруг спросил:

— Ты не против подкинуть меня домой? Хотелось бы сегодня еще немного поработать.

Итак... мы по-прежнему делаем вид, будто все в порядке. Не сводя глаз с дороги, я натянуто улыбнулась.

— Конечно. Нет проблем.

Войдя тем вечером в дом, я увидела, что домовая контора еще открыта, и удивилась. Обычно работавший там парень уходил в обед. Увидев меня, он просиял, отодвинул в сторону газеты, за которыми коротал сверхурочные часы.

— Мисс Кинкейд! У меня для вас кое-что есть.

Я озадачилась было. Потом вспомнила про почтовые уведомления — их накопилось уже три штуки.

— Ах да, — сказала я. — Извините, что до сих пор не забрала посылку. Все забываю.

Он уже шуршал чем-то у себя за окошком. И выложил на стойку огромную коробку как раз в тот момент, когда я подошла. Надпись на ней оказалась ко мне вверх ногами, но я все же прочитала: «Рождественское дерево. Австрийская сосна».

— Черт, — пробормотала я. — Кто же это додумался...

Тут на стойке появилась еще одна коробка, поменьше, с изображенной на крышке «Декорированной оптоволоконной елью». За ней — третья, размером почти с «австрийскую сосну». И четвертая, два на два фута. Две последние были упакованы в блестящую зеленую бумагу с таким искусством, каким на Земле владело лишь одно существо — Питер.