Сегодняшний вечер оказался просто невероятным. Все песни были новыми, я ни одной прежде не слышала. И господи, что это были за песни! Потрясающие. Невероятные. В десять раз лучше, чем старые, хотя прежде я считала, что лучше невозможно. Я гадала, когда Даг успел сочинить столько. Он писал большую часть их песен, и в последний раз я видела их выступление около полутора месяцев назад. Без посторонней помощи он бы просто не справился так быстро. Я знала, что обычно он тратил немало времени на каждую композицию, снова и снова совершенствуя текст. Сочинительство не давалось ему легко.

А исполнение… Конечно, Даг всегда зажигал будьте-нате; в этом была его изюминка. Но могу поклясться, сегодня он двигался вообще без остановки. Чистая энергия в человеческом обличье. Он танцевал, фланировал, ходил колесом. Он уморительно болтал между песнями. Его пение превосходило все, что я от него слышала прежде; богатство и глубина голоса, пронизывающего все мое тело, были просто поразительны. Публика неистовствовала. Они любили его, и понятно за что. Никто, даже здешний персонал, не отводил глаз от сцены.

Кроме одного человека.

Там, вдалеке, где кончалась толпа, некто прокладывал себе дорогу к выходу. Видимо, он не считал «Ночной доступ» столь неотразимым. Когда я заинтересовалась им настолько, чтобы оторвать взгляд от сцены и присмотреться, меня еще больше поразило его одеяние.

Издавайся журнал «GQ» во времена викторианских поэтов, этот тип украсил бы обложку. На нем были безукоризненно сшитые черные слаксы и в пару к ним длинный черный фрак, полы которого доходили чуть ли не до колен. Под фраком изумительная волнистая белая рубаха, надо полагать, шелковая. Какой бы она ни была, хотелось потрогать ее, чтобы узнать, насколько она тонкая. В отличие от Горацио, чья демоническая одежда была просто старомодной, этот парень взял прошлое и присвоил себе. Сделал из него модного исторического модельера. То, чего так стремится добиться современное движение готов. Он расстегнул несколько верхних пуговиц, обнажив гладкую загорелую кожу. Этот цвет в сочетании с блестящими черными волосами, струящимися до середины спины, натолкнул меня на мысль о ближневосточном или индийском происхождении незнакомца.

Дойдя до выхода, он остановился, повернулся к сцене и несколько мгновений наблюдал за группой. На губах его заиграла легкая довольная улыбка, а потом он вышел вон.

Странно, подумала я. Кто бы это мог быть? Возможно, их будущий агент? Или кто-то, не переваривающий такого рода музыку. В конце концов, он выглядел как тип, обладающий полным собранием сочинений Шопена. Я подумала о нем еще немножко, а потом снова обратилась к сцене. Сделав короткую передышку от новых вещей, группа выдавала кавер-версию одной из моих любимых песен — «Наин Инч Нейлз». Нет ничего лучше, чем слушать тексты Трента Резнора под аккомпанемент саксофона.

— Просто поверить не могу, — сказала я Сету, пробравшись к нашим.

Остальные были настолько загипнотизированы происходящим на сцене, что мы с Сетом могли поговорить, не привлекая всеобщего внимания.

— Это… невероятно.

— Вот именно, — согласился он. — Кажется, для них это необычно?

— Еще как! Но надеюсь, теперь будет обычным.

Мы замолчали, обратив глаза и уши к исполнителям. Однако Сет положил мне руку на спину — совершенно невинный, дружеский жест, — и я тут же потеряла всякий интерес к музыке. И это кое о чем говорило. Моя блузка была, в общем-то, не блузка. Это было что-то вроде сверкающей туники, закрывавшей меня только спереди и завязанной сзади на шее и под лопатками, так что его пальцы касались голой, ничем не защищенной кожи.

Меньше недели тому назад я была в номере отеля с парнем, который всю меня умастил ароматическим маслом, а затем принялся вылизывать так, что я забилась в судорогах. И все же могу поклясться, это несравнимо с пальцами Сета на моей обнаженной коже. От его прикосновения пробудилось все мое тело, тут же возжаждав большего. Когда кончики его пальцев опустились к пояснице, я ощущала каждое место, до которого он дотронулся, словно там оставались ожоги. Волшебные пальцы. Обольстительные пальцы. Мои жадно пульсирующие нервы требовали действия, желая еще и еще. Когда рука его, наконец, достигла копчика, как раз там, где начинались джинсы, я прошептала:

— Давай ниже, если хочешь.

— Нет, — отозвался он.

Голос его звучал необычно хрипло, приобретя незнакомую глубину. Но в нем сквозило сожаление.

— Я действительно не могу.

Когда концерт подошел к концу, публика завопила, требуя играть на бис, что и было исполнено множество раз и с превеликим удовольствием. Вот это выносливость!

Я наблюдала, как они заканчивают выступление и покидают сцену, и мне в голову вдруг пришла идея. Сообщив, что мне нужно выйти, я направилась к гардеробной. В пустом коридоре я обратилась невидимой и проскользнула в комнату, по-прежнему недоумевая о причинах того жгучего, зудящего ощущения.

Его не было. Все в этой комнате оказалось совершенно нормальным. Чехлы и футляры для инструментов были свалены на полу бесцеремонными грудами, пустые красные пластиковые стаканчики вкупе с переполненными пепельницами покрывали все остальные плоскости. Я медленно обошла помещение, заглядывая во все углы, пытаясь отыскать что-нибудь — все, что угодно, — способное объяснить мои ощущения. И снова ничего. Все тихо и спокойно. Ни человеческое существо, никакая иная тварь не подстерегали меня, хотя я была уверена, что те ощущения вызваны чем-то неживым. Хотя оно и не походило на какое-либо заколдованное или зачарованное создание из всех мне известных. Если уж на то пошло, оно казалось чем-то средним: наполовину разумным, наполовину нет. Чушь какая-то.

Вернувшись к своим приятелям, я увидела, что они собираются уходить. Нам не терпелось обсудить прошедший концерт. Мы разделились, чтобы снова встретиться у Дага. Я уже бывала у него на таких послеконцертных вечеринках, но прежде никогда не видела столько народу. Было битком набито. Крепкие напитки и прочая выпивка текли рекой, но я остановилась после пары глотков — утром на работу.

В задымленной атмосфере музыканты обрабатывали толпу, словно всю жизнь занимались связями с общественностью. Они разговаривали с каждым, вдохновенно и дружелюбно, и при этом без всякой спеси или тщеславия.

Пока все это продолжалось, мы с Сетом держались друг от друга на почтительном расстоянии, изображая, будто мы не более чем друзья. Хотя я по-прежнему не сомневалась, что это правильно, но чувствовала себя так, словно мне втирают соль в открытую рану. Мало того что мы не могли друг друга касаться, теперь нам еще и не поговорить!

В какой-то момент столкнувшись со мной, Алек попытался возобновить разговор. Ударник протянул мне пластиковый стаканчик.

— Там один парень знает, как приготовить «гимлет» с водкой, — радостно заявил он.

Я понюхала стаканчик. Пахло чистой водкой. К тому же, кажется, дешевой.

— Спасибо, — сказала я, держа это пойло буквально на расстоянии вытянутой руки.

Алек прислонился к стене, упершись локтем, будто хотел отгородить для нас укромный уголок.

— Ну, как тебе концерт?

— Здорово. Вы были великолепны.

Он горделиво выпятил грудь:

— Спасибо. Мы и вправду выложились по полной. Скоро у нас будет еще несколько больших выступлений — надеюсь, ты придешь.

— Обязательно, если смогу. Последнее время у меня куча работы.

— С Дагом, в книжном магазине? Я этого понять не могу. Вы оба совсем не похожи на книжных червей. Особенно ты. Ты выглядишь отвязной. Такой, что всегда готова оттянуться.

Продолжая улыбаться, я, отступив на шаг, парировала:

— Конечно. Но только если завтра в школу не надо, понимаешь?

Не обращая внимания на мое вроде бы явное «отвяжись», он шагнул ко мне с улыбкой, которую, вероятно, считал обольстительной. Его неуклюжие попытки за мной приударить вдруг потеряли всякую прелесть.

— Давай, — усмехался он. — Завтра скажешь, что заболела. Я тут знаю… знаю одно место, куда мы пойдем, если ты хочешь повеселиться по-настоящему.