— Эта печь создает жар в тысячу градусов по Цельсию, — пояснил Клингхаймер, шагая обратно к скамье. — Ее сделали за немалые деньги на фабрике, построившей крематорий в Уокинге. Я был вполне готов к тому, что на производстве поинтересуются, для какой цели она мне понадобилась, проявят определенное любопытство. Но они оказались нелюбопытны. Они просто назначили цену — и мы остались довольны друг другом. Люблю простые, ясные мотивы, профессор. Честное слово.

Клингхаймер указал на голову с длинными тонкими волосами и глазами, которые могли бы принадлежать исчадию ада или даже самому Сатане. Зрачки их то расширялись, то уменьшались до точки, словно что-то в мозгу было перевозбуждено.

— Мне нравится называть Мориса де Салля колдуном, — принялся разглагольствовать Клингхаймер. — У него непревзойденная репутация среди посвященных. Я узнал о его работах еще в ранней молодости и имел удовольствие наблюдать, как он без единого инструмента, одной лишь силой разума, убил мальчишку. Это у де Салля я, к величайшей своей удаче, купил бутылку эликсира, о которой говорил ранее.

— Вы имели удовольствие наблюдать убийство мальчика? Наконец-то вы себя разоблачили, — сказал Сент-Ив.

— О, разумеется, под удовольствием я подразумевал чисто научное удовлетворение. Никакого эмоционального наслаждения от созерцания умерщвления мальчика я не испытал, впрочем, и особого отвращения тоже. Кроме того, смерть — это судьба, ожидающая всех, пока не будут предприняты шаги для ее предотвращения. Де Салль был гением тайных учений, если не сказать больше. У меня большие надежды, что со временем он восстановит свои дарования. Его родство с Игнасио Нарбондо может привести к интересным результатам, когда их разумы удастся объединить. Но колдун, разумеется, не может говорить, разве что мысленно, а к этому вы глухи. Мысли у него примитивные — чистейший гнев, яростная ненависть. Некоторые назвали бы это идиотизмом, что очень возможно. Я связался с ним лишь однажды, и его разум оказался… могучей силой и даже немного больше. Но это была мощь, которую я могу… скажем, воспринять. Усилитель, вот что это было, словно в огонь плеснуть скипидара. Слушайте! Колдун пытается говорить!

Рот де Салля задвигался, пузырясь зеленой жидкостью, губы издавали ясно различимое шлепанье. Все, что Матушка Ласвелл говорила Сент-Иву о своем мертвом муже, было истиной в последней инстанции. Это было отчетливо написано на лице де Салля даже в его нынешнем сморщенном и иссохшем состоянии. Если какая голова и нуждалась в немедленной отправке в печь, то это была голова Мориса де Салля.

— Идите сюда, профессор, — сказал мистер Клингхаймер, показывая на сиденья для зрителей, — полагаю, со второго ряда вы насладитесь первоклассным зрелищем. Сядьте на два ряда впереди Джимми, если не трудно. Да, прямо перед ним, чтобы он мог со своего места всадить пулю вам в сердце, если в том возникнет нужда. Пьюл, окажите нам услугу, приведите мистера Феску. Не медлите. Открою вам, профессор, что намерен провести маленький эксперимент, пока доктор Пиви исполняет прочие обязанности безумного главы клиники. Могу вас заверить, что пациент, чей разум я намерен исследовать, никак не пострадает. Прошу вас не вмешиваться. Если Джимми придется вас застрелить, боюсь, Элис найдет вашу голову в тазике мистера Хэрроу. Мы все желаем более счастливого исхода.

А затем мистер Клингхаймер обратился к Джимми:

— У вас есть мой прямой приказ выстрелить профессору Сент-Иву в спину, если он решится на героические поступки, все равно на какие. Однако считаю не лишним напомнить вам, что голову мы должны сохранить.

Сент-Ив прикинул свои шансы застать Джимми врасплох, отобрать пистолет и отправить Клингхаймера дожидаться второго пришествия. Шансы были плачевными. Придется вскочить, повернуться, перемахнуть через кресла, а это даст Джимми достаточно времени, чтобы убить его или просто оглушить рукоятью пистолета.

Дверь в коридор открылась, и Пьюл ввел в зал человека в феске. Тот украдкой осматривался кругом. Голова его непроизвольно дергалась, и он пытался заговорить, но мог издавать лишь какие-то гортанные звуки. Прежде, когда Сент-Иву показывали клинику, этот пациент выглядел более спокойным. Пьюл довел несчастного до кресла, которое недавно занимала Клара, и, положив руки ему на плечи, заставил сесть. Затем пристегнул его запястья и щиколотки, закрепил в кресле поясом на уровне талии и ремнем охватил его лоб.

— Этого парня зовут Кейрн, — сообщил мистер Клингхаймер Сент-Иву. — Доктор Пиви говорит мне, что его счет исправно оплачивается в первый день года неизвестной стороной — банковским переводом. Никто не навещал беднягу последние восемь лет, увы. Другими словами, никто не интересуется, жив он или мертв, а если мертв, то как именно умер. Он ужасно боится крыс, этот мистер Кейрн. Доктор Пиви проверил его, видите? Запер в комнате с полудюжиной этих тварей. Результат был невероятный. Бедняге это стоило языка, который он в ужасе себе откусил. Крысы были совсем кроткие и ничем не угрожали мистеру Кейрну — всего лишь вознамерились устроить гнездо в его шляпе. Другими словами, в поведении животных не было ничего, что могло бы вызвать страх. Он был полностью придуман, как и большинство наших страхов, увы. Мне любопытно узнать, смогу ли я привести его в то же состояние просто с помощью ментального внушения.

Клингхаймер занял место в той части зала, которая была не видна Кейрну, надел очки для рассматривания ауры и замер в полной неподвижности, чуть склонившись вперед в очевидном сосредоточении. Кейрн замолчал и вцепился в деревянные подлокотники так крепко, что костяшки пальцев побелели. Две или три минуты ничего не происходило. Рот Клингхаймер слегка приоткрылся, а дыхание сделалось еле различимым, словно он провалился в самонаведенный транс.

Внезапно тело Кейрна напряглось. Глаза широко открылись, а голова задергалась вверх и вниз, будто сквозь тело пропускали электрический ток. Потом бедняга издал горлом высокий, напряженный звук, постепенно перешедший в пронзительный визг, и беспорядочно закрутился всем телом.

Сент-Иву пришла в голову дикая идея сломать заклятье; он встал и запел «Боже, храни королеву» так громко, как мог, но не успел продвинуться дальше строки «Шли ей победные…», как Клингхаймер поднял руку и, метнув в профессора бешеный взгляд, мотнул головой в сторону Джимми, который вскочил и навел на Сент-Ива пистолет. Кейрн потерял сознание, а может, и умер, и только ремни удерживали его тело на месте. Потом несчастный дернулся, открыл глаза и стал оглядываться с безумным видом. Пьюл неторопливо освободил разразившуюся рыданиями жертву отвратительного эксперимента и, поддерживая, вывел из анатомического театра.

— Ну что ж, — с натянутой улыбкой, жутко исказившей его лицо, сказал Клингхаймер Сент-Иву, — если вы окажете мне услугу и сядете в кресло, которое только что освободил мистер Кейрн, мы сделаем то, что должны.

Сент-Ив ощутил дуло пистолета, вжавшееся в его спину ниже правой лопатки, и, когда Джимми сгреб его воротник, чтобы вздернуть на ноги, встал сам. Сент-Ив решил, что лучше дойдет до кресла с каким-никаким достоинством и сохраняя рассудок, чем под принуждением. Пьюл вернулся через минуту и занялся пристегиванием Сент-Ива к креслу. Сент-Ив, со своей стороны, занял свой ум тем, как расстроить попытки Клингхаймера поработить его разум, поскольку тот явно намеревался проделать именно это.

Однако Клингхаймер пересек комнату в сторону собрания механизмов и выкатил откуда-то из глубины тележку на колесах. То, что лежало на ней, было скрыто тканью. Когда непонятное оборудование оказалось в центре зала, вернулся доктор Пиви. Не произнося ни слова, он направился к раковине и принялся мыть руки. Клингхаймер установил тележку прямо перед Сент-Ивом и театральным жестом сдернул покрывало.

Под ним обнаружилось устройство, назначение которого Сент-Ив поначалу не определил. В центре его, бог весть каким образом, висел в воздухе металлический цилиндр такого диаметра, чтобы его можно было надеть на человеческую голову, а под ним имелось деревянное сооружение с опорами, со всей очевидностью предназначенными для размещения на плечах жертвы.