Доротея и Геката видели только молодую женщину. Они не имели ни малейшего представления о том, с кем связались на самом деле.

— Идем со мной, — произнесла Джанелль, легонько коснувшись его руки и выходя из комнаты.

Однако даже сквозь пиджак и рубашку он почувствовал пронизывающий холод, исходивший от ее ладони.

Старательно сохраняя непроницаемое выражение лица, Деймон покосился на Сюрреаль — и ощутил некоторое беспокойство, прочитав в ее ответном взгляде неприкрытую ярость. Только тогда он осознал, что, несмотря на охвативший его пронизывающий холод, в комнате было тепло.

Джанелль не обнаружила ни единого внешнего признака охватившего ее ледяного гнева, бушующего у самой поверхности, не выдала ни единой искры силы, собираемой для решающего удара. Ничего.

Он снова покосился на палец и, почувствовав тошноту, вышел из комнаты.

Будь они оба прокляты! — зло думала Сюрреаль, глядя на мизинец, лежащий в шкатулке. О, разумеется, на лице Сади на мгновение промелькнуло беспокойство, когда он впервые взглянул на это, с позволения сказать, содержимое, однако оно так же быстро исчезло без следа. А Джанелль? Ничего. Огни Ада! Она продемонстрировала куда больше гнева и беспокойства, когда Аарона донимала Венья! По крайней мере, тогда был этот ужасающий ледяной гнев, замораживающий все вокруг. А сегодня женщина получила частичку собственного отца — и ничего! Ничегошеньки! Никакой реакции!

Что ж, пускай. Если эти двое собираются играть в игру по таким правилам — их дело. Она носила Серый Камень и была весьма умелой убийцей. Нет никаких причин, способных помешать ей осторожно проникнуть в Террилль и вырвать Повелителя и Люцивара, а также Деймонара и Мэриан из рук этих сучек.

Сюрреаль прикусила нижнюю губу. Да, пожалуй, попытка спасти их всех может оказаться провальной.

Пусть даже и так. Придется немного поразмыслить, выработать какой-то план. По крайней мере, она сделает хоть что-то!

И возможно, пока она будет обдумывать этот план, можно поведать об этом небольшом эпизоде Карле и посмотреть, поведет ли себя Черная Вдова так же, как раньше, и будет ли она по-прежнему уверена, что эти двое собираются сделать хоть что-то.

К тому времени, как Деймон добрался до ее рабочего кабинета, лед, застлавший сапфировые глаза, успел разбиться на острые как лезвия осколки. И он увидел в них нечто страшное: холодную, неприкрытую ненависть.

— Что, по-твоему, произойдет теперь? — с внешним спокойствием поинтересовалась Джанелль.

Деймон засунул руки в карманы брюк, чтобы скрыть их дрожь, и аккуратно прочистил горло.

— Я сомневаюсь, что произойдет что-то еще, по крайней мере пока посланец не вернется в Хейлль и не отчитается о выполненном задании. Время близится к полудню. Они не ожидают от тебя немедленного принятия решения. Поэтому пара часов у нас есть. Может, даже немного больше.

Джанелль принялась медленно мерить комнату шагами. Казалось, она спорит о чем-то сама с собой. Наконец девушка вздохнула, словно признавая поражение, и перевела взгляд на Деймона.

— Ткачиха Сновидений прислала мне сообщение. Она сказала, что треугольник должен оставаться вместе, чтобы выжить, что у двух других сторон не хватит сил без помощи зеркала — и зеркало сохранит их всех.

— Зеркало? — насторожившись, переспросил Деймон.

— Ты — зеркало своего отца, Деймон. Ты — третья сторона треугольника.

В его сознании вспышкой промелькнул образ Терсы, которая много лет назад вычерчивала линии на его ладони, объясняя сложное устройство четырехгранного треугольника Крови. Отец, брат, любовница. Только не о любовнице шла речь. Терса ошиблась в маленькой детали — не Джанелль была зеркалом отца, а он сам. И в центре стояла не Тьма и не мечта, как он полагал. Ведьма.

— Отец, брат, любовник, — пробормотал он.

Все стало на свои места. Три стороны и четвертая — центр треугольника, — которая правит всеми остальными.

— Именно, — отозвалась Джанелль.

— Ты хочешь, чтобы я отправился в Хейлль.

— Да.

Деймон медленно кивнул, внезапно почувствовав себя так, словно стоит на очень тонком, непрочном мостике в одно бревнышко и первый же неверный шаг отправит его в долгий полет в пропасть, из которой не будет возврата.

— Если я приду к ним и потребую очередного обмена, это может выкупить еще несколько часов.

— Я не сказала, что тебе нужно вручить себя в их руки, — резко оборвала его Джанелль. На ее лицо, побледневшее при первом взгляде на отрезанный палец Сэйтана, так и не вернулись краски. Напротив, теперь оно лишилось их окончательно. — Деймон, мне нужно семьдесят два часа.

— Семь… Но ведь все уже готово. Тебе осталось только собрать свою силу и выпустить ее на волю.

— Мне нужно семьдесят два часа.

Деймон уставился на нее, пораженный, понемногу начиная осознавать смысл услышанного. При сознательном погружении в бездну он мог дойти до своей ступени Черного за несколько минут и зачерпнуть всю доступную ему силу. Ей же, чтобы сделать то же самое, потребуется семьдесят два часа.

Огни Ада, Мать-Ночь, и пусть Тьма будет милосердна!

Но ведь никоим образом не получится…

Он прочел ответ и понимание в ее глазах — и попытался справиться с чувством стыда, которое вспыхнуло в нем. Нужно было сразу сообразить, что ему не удастся спрятать Садиста от Ведьмы. Деймон наконец-то осознал, о чем именно она его попросила.

Не в силах смотреть в древние, призрачные сапфировые глаза, он отвернулся и сам начал бродить по комнате.

Это всего лишь игра. Грязная, порочная игра — вроде тех, в которые с таким искусством играл Садист. Как только эта сторона его натуры обрела полную свободу действий, план созрел мгновенно.

Но… За все надо платить. Если он потеряет любовь и уважение почти всех, кто важен для него, награда должна соответствовать утрате.

— Я могу сделать это, — промурлыкал он, начиная медленно кружить вокруг своей Королевы. — Я сумею лишить Доротею и Гекату равновесия, застать их врасплох, сохранить другим жизнь и не дать этим леди возможность отправить в Кэйлеер терриллианские армии. Я могу купить тебе целых семьдесят два часа, Джанелль. Но это обойдется дорого, потому что придется сделать некоторые вещи, за которые я, скорее всего, никогда не получу прощения, поэтому я хочу попросить кое-что взамен.

Он практически ощущал ее недоумение на вкус.

— Хорошо.

— Я больше не хочу носить кольцо Консорта.

Всплеск боли, умело побежденной.

— Хорошо.

— Вместо него я хочу обручальное.

Вспышка радости, за которой тут же последовала глубокая печаль. Она улыбнулась Деймону, а глаза наполнились слезами.

— Это было бы чудесно.

Она говорила серьезно. Она действительно хотела этого. Так откуда печаль, почему такая мука во взгляде? Что ж, придется разобраться в этом уже после возвращения.

Его гнев постепенно нарастал, делая своего носителя опасным человеком.

— Полагаю, это значит «да». Однако для успешной игры потребуются кое-какие мелочи, которых я не могу сделать сам.

— Только скажи мне, что именно нужно, Деймон.

Он не хотел делать этого. Не хотел возвращаться к прежнему существованию, даже на семьдесят два часа. Ему придется изуродовать жизнь, которую он только начал строить здесь, и ковен, и мальчики никогда не…

— Ты мне доверяешь? — резко бросил он.

— Да.

Ни сомнения, ни колебаний.

Он наконец остановился и повернулся к ней:

— Ты знаешь, как отчаянно я люблю тебя?

Ее голос дрогнул, но Джанелль ответила не раздумывая:

— Так же, как я люблю тебя?

Он обнял ее, прижимаясь к ней, как к якорю, вцепившись в нее, как в спасательный круг. Все будет хорошо. Если она по-прежнему будет принадлежать ему, все будет хорошо.

Наконец он неохотно отстранился:

— Что ж, пора приниматься за работу. У нас еще много дел.

— Это последняя, — произнесла Джанелль несколько часов спустя. Она осторожно упаковала коробку, содержащую все зачарованные предметы, которые она только что сотворила для него. — Почти все готово.