— Макс, держи-и-и! — подбадривая товарища, я перехватил ленту на локоть.

Патроны цеплялись за рукав, то и дело срываясь за счет тяги, но теперь я освободил руку и мог так крутить рукоять в ускоренном темпе.

— Давай, бесожопые, Пробоина вас задери! А ну, выжимайте! В бою он у вас сам со станка слетит… Противник прет! Рота снежков в атаке, херачь давай по ним! Ну, ну, води по сектору, — и сержант, совершенно не чувствуя накала ствола, схватился за ствол почти у самого раструба.

И начал толкать, дёргать, водя ствол из стороны в сторону. Максу пришлось покачиваться влево и вправо, чтобы не порвать мышцы.

— Давай, давай! Вы у меня еще с рук будете стрелять! Стоя! А-ха-ха-ха!

— Последние! — в исступлении заорал я, когда почувствовал, что крайний патрон сорвался с моего локтя вместе с парой ниток. Даром что форма такая прочная, а все же порвалась местами.

— На станок, мать твою! Лента-сто, красный. Заряжай! — командовал Контуженный, подталкивая Максона в спину, чтобы тот не расслаблялся.

Первый номер расчета установил пулемет на треногу и дрожащими руками пытался закрутить гайки, но у него не получалось. Пот так и струился у Сапронова, окропляя короб пулемета.

Тем временем я уже выдернул крайнее пустое звено, откидывая матбазу в сторону и подавая в окно новую сотку. Протянув ленту и дослав первый патрон на линию заряжания, я глянул на товарища.

Сапронов, запыхавшийся, нервно моргающий от перенапряжения, с трудом смог зафиксировать один болт.

— Макс, крути! — ухватив его за правую руку, я положил ее на рукоятку досылания.

Сам при этом начал быстро наживлять второй болт, попросту навалившись на тело пулемета и свободной рукой подавая ленту. Да, я закрыл прицельную линию первому номеру, но я прижал-таки эту стальную дуру к станку. По моим расчетам, трясти нас должно поменьше.

Сержант, отвлекшийся было на стрелков, взглянул на меня с интересом.

Сапронов, даже не вдумываясь в то, что я делаю, вдавил спуск. Пулемет, зафиксированный лишь на одном пальце из двух, дернулся куда сильнее, чем до этого. Но я все же смог удержать эту дуру на станке!

— Крути, мать твою! Давай, чушка ты гребаная! — заорал уже я напарнику, наконец насадив болт и закручивая его. О, да-а!

Макс, наконец осознав, что от него требуется, принялся крутить рукоять, при этом продолжая вдавливать гашетку. Получалось паршиво, и едва ли мы выдавали скорострельность хотя бы на уровне пяти выстрелов в секунду. Но это все равно было лучше, чем у отделения стрелков.

Наконец я зафиксировал грёбанное оружие на станке и сменил Сапрона у рукоятки. Скорострельность вновь возросла до восьми-девяти выстрелов в секунду, но сказывалась наша усталость.

— Молодец, бесожопый, — усмехнулся Контуженный, похлопав меня по плечу.

— Рад стараться, господин гвардии сержант! — отозвался я, зло оскалившись и чувствуя, что капли пота стекают по лицу и падают прямо на пулеметные ленты.

Сейчас мне было абсолютно насрать на все его похвалы, лишь бы отстреляться и забыть про это все. Длинные очереди на износ попросту выбивали мышцы, словно отделяя их от костей. Все тело ныло, просясь на такую удобную и родную кушетку казармы.

— Прекратить стрельбу! — вдруг приказал Контуженный.

Он довольно хмыкнул, когда мы с Максом единовременно отпрянули от проклятого оружия, шумно вздыхая с облегчением.

— Значит так, бесожопые. Вы уже прочувствовали, что такое стрельба, и даже чуть не сожгли к Пробоине ствол. И что вам стоит наконец понять?

Пытаясь отдышаться, мы с Максом беспомощно переглянулись. Чего там можно было понять, когда скачешь на этой дуре, как на обезумевшем «снежке».

— А понять вам надо, что в работе пулеметного расчета на семьдесят процентов приходится удержание орудия и его выверка. Двадцать процентов — это у нас подготовка позиции. Ну, и десять процентов — понимание чего? — Контуженный снова поднял палец, пытаясь донести важность своей лекции.

— Чего? — выдохнул Сапронов.

— Понимание баллистики. Пулеметный расчет считается умелым, когда всю серию выстрелов от первого до последнего, они укладывают в фигуру.

Его палец уткнулся в далекие мишени. Я чуть не проглотил свой язык, то ли от возмущения, то ли от растерянности… Просто вспомнил, как трясло Сапронова, и как я сам скакал на этой дуре.

Уложить? В фигуру⁈

— Есть много разных упражнений. Например, ростовая мишень — это одиночка-смертник в атаке. Группа ростовых мишеней — это отделение в атаке, — Контуженный перечислял без пауз, чуть закатив глаза, будто где-то под черепной коробкой у него была шпаргалка, — Одиночная грудная мишень у нас… у вас, то есть… разведчик противника или вражеский снайпер. Это все ваши основные противники, если мы говорим о людях.

— А если твари? — вырвалось у меня.

— А если брать тварей, — он указал ладонью в дальнюю бетонную коробку, — то вы гасите чисто в пролом вертуна. А что выживет, то добивается стрелками. Поняли?

— Так точно, — отозвался я, потряхивая левой кистью, которая уже болела от интенсивной крутки.

Да уж, Луну мою налево, так рука не уставала даже в одинокие юные годы, когда я лишь фантазировал о ласках кудрявой рыженькой Катеньки.

— Вот и отлично. А сейчас мы сразу подготовим следующую ленту…

Контуженный, не слушая нашего разочарованного вздоха, присел рядом на одно колено и ловко начал выдергивать патроны из звеньев, с одной лишь ему известной очередностью.

— Сейчас у вас обрывки лент по десять патронов. Сапронов, твоя задача — удерживать эту очередь, чтобы тебя не шкивало из стороны в сторону. А ты, Центров, крутишь их в едином темпе, а про себя считаешь парами.

Он показывал мне пальцы, дублируя все свои объяснения.

— Два, четыре, шесть, восемь, смена. Понял? — он ещё раз показал пальцами, — Учитесь работать очередями по десять.

Очередь по десять… Именно столько требовалось на поражение одиночной фигуры, и именно такая очередь была наиболее оптимальна, со слов сержанта.

С его же слов мышцы не успевали забиться, а глаз замылиться. Можно было корректировать огонь по трассерам, и, если надо, сразу смещаться по флангу, поражая противника, если тот дернется в сторону и начнет убегать.

— А он от вас драпать должен так, чтоб пятки, как Луны на небе, сверкали! Десять выстрелов — это полторы секунды, ну максимум две.

Получалось, что примерно столько же времени требовалось, чтоб среагировать на первый выстрел. То есть, упасть или побежать.

— Если я упал, работаете уже второй очередью, осмыслив, а надо ли расходовать на такого труса боеприпасы?

— Есть работать второй очередью…

— А если я побежал? — он хмыкнул, снова подловив нас на незнании матчасти, — А если побежал, то, значит, лупите с поправками на ход. Потом мы с вами постреляем еще короткими по пять и восемь патронов, но это уже когда Сапронов приноровится пулемет нормально держать. Так, все, приступайте! А я пока пойду стрелков погоняю, а то они чет расслабились.

Его голос звучал так буднично, но в нем сразу же послышалось предупреждение. Чтобы нам с Сапроновым сразу расхотелось тоже «расслабиться»… Иначе Контуженный вернется, и научит какой-нибудь стрельбе из положения типа «застала вас рота снежков на сеновале с девкой прям в процессе. Кто девку изображать будет?»

Сержант оставил нас с Максом наедине и пошел в сторону Черных. Пулеметчик устало на меня посмотрел и лишь одними губами прошептал: «Он не Контуженный… Он конченный! Я чуть не сдох.»

Я понимал, что у меня должность все-таки полегче, но расслабляться было нельзя.

— Давай, братан. Чем больше мы отдыхаем, тем меньше у нас шансов реально стать демонами, — усмехнулся я, хлопнув товарища по плечу, — Так что, храни тебя Луна, надо стрелять.

— И ты туда же! — простонал Сапронов, усаживаясь за станок поудобнее, — Ты тоже, Егорыч, конченный…

'Оказывается, что из ста бывших в прошлом вахмистров