Церемония проходила молча, без надрывного плача. Город в лице табора уходил с тяжёлыми ранами, омывая их тихими слезами и мысленными проклятиями в адрес отступивших врагов.
– Тебе помочь бросить камень? – спросил Рустам.
Он обратил внимание на то, что Кира стояла в стороне и не бросила ни единого камня. Этому богатырю нипочём было поднять даже глыбину, и он предлагал свою помощь, понимая, что женщине с ободранным боком, поцарапанной шеей и отбитой рукой не особо полезно и удобно поднимать булыги.
– Здесь нет таких больших камней, – ответила Кира с печальным вздохом.
Рустам понял. По-свойски стукнул легонько кулаком по плечу.
– Жаль, что ты не знала его раньше. Многие считали его сволочью, но он был классный парень. Ларс никогда не сдавался и шёл напропалую. Мне будет его не хватать.
Рустам шмыгнул и вытер скупую слезу. Это был первый раз, что он с ней заговорил. «Орешек» – прозвал его Аскар. Это ему подходило. Крепкий и простой. Его не смогла сломить вражеская ватага, хотя очень старалась. И не только в физическом плане его трудно было сломить, но и в моральном. Весь его облик говорил, что это человек без особых хитростей, простой и доверчивый – как ребёнок, который повзрослел только телом. А таких простяков, не испорченных искушениями взрослых, очень трудно заставить пойти против однажды принятых принципов. Если ты друг, он никогда не отступится от тебя и не оставит в трудную минуту.
В одном только он ошибся – что Ларс не сдавался. Свою последнюю партию он не доиграл до последнего хода. Пусть он видел своё стратегическое поражение и оценил мастерство соперника, но он мог не опрокидывать своего короля раньше времени.
Возможно Ларс возразил бы здесь тем, что в этом и был его подвиг того момента – пойти против закостенелой привычки и сдаться. Против женщины, едва державшейся на ногах, это было справедливым поступком. Он хотел не повергнуть человека перед собой, а испытать его – что и сделал. Драться с женщиной на руках – глупое дело, поэтому он вызвал её на поединок другого рода. И она его приняла.
«Чтобы понять ценность одной победы, нужно несколько раз проиграть», – говорил ей в детстве отец, утешая расстроенную дочь.
Теперь об этом только и оставалось размышлять, стоя перед братской могилой. После первого проигранного боя год назад, уже не на доске неживыми фигурами, а в действительности, после потери близких и унизительного пленения, – где сейчас была ценность одержанной победы? Кира не чувствовала никакой эйфории или хотя бы маленькой радости. В лучшем случае – облегчения, что всё не повторилось и она не совершила тех же ошибок. Она не выиграла, а всего лишь отстояла право на жизнь. Ничья, не больше. Победить – это вернуть себе всё проигранное ранее. Вернуть семью.
Кира не стала уходить со всеми жителями, которых повёл за собой Арест по обследованной тропе, и осталась с мужчинами. Уговаривать её на стали. Рустам жестом предложил, на что она так же молча отказалась, помотав головой. Внутри себя скауты, наверное, облечённо вздохнули. Их порывало тоже пойти, но после вчерашнего похода и сегодняшней битвы, после которой пришлось ещё таскать разные вещи и тела, ноги просто не несли. А ведь ещё нужно было как-то тащить тяжело раненых на себе по горам. Скауты решили на ночь остаться здесь, а как только забрезжит небо утром, уходить. Место, где состоялась битва, было удобным для обороны: местность далеко просматривалась (и простреливалась), баррикады стояли, и всё, что нужно было дополнительно сделать – это забраться выше на второй уступ, а перед первым развести костры, чтобы осветить склон и не дать врагу возможности подкрасться в темноте. Кустарников, деревьев и сухих сучьев здесь было достаточно и три кучи дров на склоне к вечеру удалось без большого труда насобирать.
За охрану жителей тоже не стоило чрезмерно переживать. Часть мужчин ушла, пообещав к утру вернуться и помочь оставшимся. Острую нехватку защитников в таборе восполнили подростками, которым всучили трофейные арбалеты – из них было легче стрелять и запас добытых болтов был большим. Заряжать было трудно, но с этим худо-бедно справились. Сведущие мужчины показали, как их взводить при помощи гафы. Воины в Сутеми пользовались луками, арбалеты были редкостью, поэтому с ними не все умели правильно обращаться. Мало кому из подростков это удалось, но потом подошла Кира и показала другой способ взведения: не путём рывка ногой в стремени вниз (несколько мальчишек повалились, попрыгав на одной ноге и потеряв равновесие), а путём прижимания к земле, когда стоишь на колене и поднимаешься, опираясь на арбалет. Более медленный способ и требует больше движений, но для неопытных и более слабых – как женщины и подростки – идеально подходящий. Тоже не у всех сразу получилось – недоросли волновались и, наверное, боялись насмешек, что у них руки не из того места растут. Терпеливо дождавшись, когда с нелёгкой задачей справится самый неумелый (потому что младший), Кира подошла к нему и подняла пальцем подбородок, склонившись ниже.
– Если вас схватят…
Она машинально вытерла мальчишке мокрую щёку рукавом. Спохватившись (стыдно мужчине плакать, сделайте вид, что не видели), мальчишка сразу вытерся. Кира осмотрела остальных, проверяя – слушают ли они своего нового командира.
– Если вас схватят, то не будут пытать. И наказывать не будут. Наоборот. Они сделают то же самое, что мы сейчас делаем – дадут арбалеты и будут учить, как из них стрелять. И похвалят, какие вы молодцы. А потом предложат перейти на их сторону. Пообещают свободу и всего, чего душа желает. Правда! Мне тоже предлагали. Я отказалась, поэтому меня бросили в темницу, чтобы я днями и ночами плакала, пока не передумаю. Вместо этого я придумала, как другим способом вернуть себе свободу. А ведь я могла сейчас стрелять в вас, а не в них.
Мальчишки с серьёзными лицами слушали Киру, которая медленно ходила перед ними и смотрела каждому в глаза. Они не совсем понимали, зачем она говорит это всё и чего ожидает от них. Любой мужчина на её месте сейчас бы рассказывал, какие вражеские люди плохие и уродливые – и делал это не таким спокойным тоном, а очень суровым, чтобы никто не сомневался в искренности его слов, – а всё для того, чтобы в заключении, расхрабрившись перед публикой, чуть ли не кричать в злобной эйфории, как надо поступать с ненавистным врагом. Странная тётя, которая вызвалась быть командиром над всеми, вела себя совершенно иначе. С одной стороны – как типичная женщина, которая пытается успокоить напуганную ребятню. А с другой стороны в её словах не чувствовалось слащавого потворства, коим всегда пытаются обмануть доверчивые детские души. Мальчишки верили – наверное, не столько её словам, – сколько рукам, хотя она ими никаких особенных действий не производила. Правая ладонь была обхвачена простенькой мокрой повязкой, крови на ткани не было видно, но на открытых пальцах заметны были красные следы ожога. На левой же ладони, в которой она небрежно держала арбалет за дугу, виднелись шрамы, при виде которых любого мальчишку в дрожь бросит. Не потому что их больно было получать, а потому что это жуть непереносимая – когда тебе сшивают иглой живую кожу, а ты сидишь с зажатой палкой в зубах и тихо воешь, терпя боль изо всех сил и стараясь не отдёрнуть руку. А потом ещё ходишь неделями однорукий с ноющей болью, пока рана не начнёт срастаться. Обладателю такой руки верят на слово, а уж тем более если это – женщина, которая не хныкает и не жалуется, как ей больно и что у неё теперь руки на всю жизнь уродливыми останутся. Да и весь остальной вид никаким образом не украшал девушку: вся одежда замызгана грязью и кровью, талия перетянута платком, на котором тоже проступали бурые пятна, волосы небрежно свисают запыленными прядями, вокруг шеи повязка с алеющим пятном, которая заметно мешает двигать головой.
– Я дам вам один совет, вслушайтесь в него! – Кира опять склонилась перед мальчишкой, который чувствовал себя последним неудачником (потому что зарядил последним), и показала глазами на арбалет в его руке. – Если трудно заряжать, цельтесь лучше!
