– Не пойму я её, – произнёс он задумчиво. – Какой леший в неё вселился?

Рядом с ним остались только двое: Влас и Захир.

– А что т-тебя не устраивает? – спросил первый, потирая остывшим угольком татуировку рыбки на руке, чтобы подчеркнуть её пеплом. – Ну, б-бывает дурной, д-даже очень иногда (Влас ухмыльнулся), но нам она т-такой и нравится, если честно.

– Да не, всё устраивает. Хороший вожак должен быть в меру сумасшедшим. Просто чисто по-человечески я её не понимаю до конца. Она девка. Зачем ей лезть с головой в это грязное дело?

– А ты спроси её.

Влас поднялся и помог встать Захиру, которому рана на ноге всё ещё не давала покоя.

– Наверное затем, зачем и тебе это нужно, – сказал старик, который за время похода осунулся настолько, что действительно походил на сухарь. – Ты обожди, она ещё не такое выкинет.

– Думаешь?

Захир усмехнулся с чувством превосходства. Зная характер её родителей, он считал себя по праву единственным, кто мог позволить себе подобное изречение.

– Такие бабы не для того, чтобы их было приятно валять на тюфяке, и чтобы дома было что вкусно пожрать. Они для того, чтобы не подохнуть от скуки.

Новость о том, что сутемьские бойцы набирают войско, мгновенно разлетелась по городу. Уже на следующее утро в лагерь пришли первые мужчины, чтобы убедиться в серьёзности публично прозвучавших намерений. Они неторопливо шли через лагерь, внимательно смотря вокруг и отмечая про себя разные детали, по которым можно было сделать свои выводы. Например, что никто из сутемьчан не сидел и не слонялся без дела. Женщины, собравшись группами, латали прохудившуюся одежду, обувь и заготавливали еду. Мужчины мастерили и точили оружие, перетаскивали разные вещи. Даже раненые, которые шли на поправку, и дети помогали в меру своих сил, заготавливая стрелы. Лагерь с утренних до вечерних сумерек гудел и кишел, как муравейник.

Посмотрев на эти приготовления, потенциальные добровольцы подходили к штаб-квартире, где весь день дежурил новоявленный полководец, чтобы принимать любопытных посетителей. Кратко отвечая на вопросы, Кира одновременно занимала свои руки каким-то полезным делом вроде закрепления наконечников на стрелах. Одного взгляда хватало, чтобы понять, что этот человек не умеет сидеть не то, чтобы вальяжно – что можно было бы ожидать от женщины с таким статусом, – а вообще сложа руки. У этих рук была привитая с детства хозяйская сноровка, которым были нипочём натертые мозоли и обломанные ногти.

Кира ни с кем не начинала разговор первой. Гость, изучающе посмотрев на неё и выдержав ответный испытующий взгляд, спрашивал формальное «что и как». Что идти в поход следовало с собственной экипировкой, было и так каждому миракандцу понятно, ибо даже если сутемьчане и могли предложить оружие, никакой уважающий себя столичный воин не принял бы его. Но важно было увидеть, с кем придётся идти в бой плечом к плечу.

Как полагается предводителю, у которого все руки заняты, Кира редко пребывала в одиночестве и рядом всегда находился кто-то из приближённых, который мог запросто ответить за неё или сменить на посту при необходимости. Эти доверенные лица то и дело встревали в разговор, считая естественным такое компанейское поведение. Но всё это делалось с уважительным отношением к посетителям, без ухмылок и прочих недружелюбных замечаний.

Многие посетители даже не начинали разговора. Постояв в стороне и понаблюдав за всеми (в особенности за одной), их взгляд невольно скользил по женственной фигуре, которой очень не помешало бы немного прибавить в весе. «А что ты ожидал после года плена, скитаний по лесам, боёв и походов по горам? – беззастенчиво отвечал её взгляд. – Ты сможешь столько же вынести? Или ты приходил только для того, чтобы посмотреть, насколько я привлекательна?»

Здесь и без слов было всё видно – люди не просто готовились идти в опасный поход, они всей душой горели своей идеей. А вдохновить их на это, объединить и толково организовать умудрилась вот эта хрупкая девушка, которая по слухам могла сбить воробья в ста шагах и загнать любого короля в безвыходное положение.

Мало кто из пришедших мужчин сразу заявлял о своём намерении вставать под её знамена. Подавляющее большинство разворачивались и уходили, не желая попусту отвлекать людей от важных дел. Но на второй день уже начали приходить первые добровольцы, от которых через другие уста до Киры дошли их обтекаемые слова, что в городе таких людей, которые сочувствовали смелой воительнице, не меньше, чем твердокаменному коменданту. Особенно после того, как узнавали, что она приходилась близкой родственницей определённых людей, уважаемых всеми в городе, и её по праву можно считать своей. Возможно, некоторые слишком пытливые взгляды мужчин изучали не заманчивые контуры её грудей под рубахой, а искали тот атрибут, который дозволено было носить на себе только лицам из правящих кругов. Если они были слишком молоды для того, чтобы помнить последнюю гордую амазонку города, оставившую своей дочери это украшение в наследство, то пожилые, будь это родители, дяди-тёти или знакомые, могли им её достоверно описать. Давно уже улеглись волны и поднятая муть от брошенных в воду камней, и время показало, что лежало на дне прошедших лет. И многие симпатизировали дочери несправедливо оскорблённой девы, внутренне желая искупить общую вину перед ней.

В городе почти на каждом шагу велись горячие дебаты на поднятую тему. Здесь личные отношения Назара даже не принимались как веский аргумент. Все давно знали как его характер, так и заслуги, но теперь ситуация требовала кардинально другого подхода, чем одно его мнение. Не настолько глупым он к тому же был, чтобы относиться к своим подчинённым, как к наивным юнцам, которые готовы сломя голову броситься в авантюру и оставить город без достойной защиты.

На этом месте следовало заметить, что разговоры об этом вела не только мужская половина населения. И среди женщин находились такие натуры, которым в душе перечила роль наседки и домохозяйки. Удивительная незнакомка из глухих лесов подала им яркий пример тому, что они вправе теперь выбирать себе и ту дорогу, которая была им недоступна при столичном коменданте.

Уже в первый день к Кире подошла одна из уже немолодых сутемьских женщин.

– Я тоже пойду с вами! – заявила она. – Они убили моего мужа, а детей у меня нет. Без него всё-равно что без одной ноги. Лучше буду мстить, чем дальше тухнуть. Я могу из лука стрелять, девкой была, неплохо получалось. В горах я тогда струхнула, да и выдохлась совсем от лазанья.

– На кой нам стрелки, которые метятся в одних, а попадают своим в спины? – грубовато возразил Захир, услышав это. – Нехай лучше помогает стрелы делать, чем их на ветер пускать! Тут любые руки в помощь нужны, чтобы собраться. Не идти же такими ободранными, да без припасов!

– Дайте мне лук, а стрелы я сама себе настрогаю! – обиженно потребовала женщина.

В этом споре теперь требовалось твёрдое слово командира.

– Нам везде нужны руки, – резонно заметила Кира. – Дайте ей лук и три стрелы, пусть покажет, что умеет.

Сутемьские мужчины не отличались слишком услужливым отношением к женским особам. Небрежный кивок в сторону склада «иди и возьми сама» был уже верхом вежливости.

– В чью задницу из ваших мне стрелять? – в традиционной манере сутемьских баб ответила женщина, когда вернулась с луком и стрелами, заставив мужчин одобрительно ухмыльнуться. Разговаривать как воин она несомненно умела.

– Вон в тот ствол. – Кира указала на дерево перед стеной более чем в полусотне шагах в той стороне, где почти никто не ходил среди развалин.

– Отсюда? – немного оторопела женщина.

– Откуда решишься, – пожав плечами, ответила Кира. – Сама должна понимать, что умеешь, а что нет. Сейчас у тебя есть ещё выбор, в бою его не будет.

Нерешительно потоптавшись, женщина направилась в сторону прилегающего пустыря, что-то бубня себе под нос. Рассуждала, видимо, вслух сама с собой, на что она способна.