Сначала приснился семинар в Кайлаше.

Мы рассматриваем какую-то матрицу, похожую на китайскую игру «ГО». Перекладываем квадратные фишки из одной ячейки в другую. На фишках, в отличие от китайской игры, изображены не цифры, а какие-то рисунки. То ли орнамент фольклорный, или стилизованные лица, как на рисунках индейцев мая. Лица эти живые, они реагируют на наши перекладывания по ячейкам. Это похоже на эмоции. Они как бы радуются или огорчаются.

Л. М. говорит:

– Мне нужно провести сто человек через…

Я не очень-то расслышал, через что. Кажется, она сказала: «Через портал».

Однако здесь не принято переспрашивать, поскольку слова не имеют значения, они, как говорит Л. М. «не существенны». Здесь слова только повод обратить внимание на то, что показывают. При этом людей поощряют что-то проговаривать. Но когда они это делают, то звучит так: «Мне показывают…» – и дальше идёт какой-то текст, который скорее задаёт тему просмотра. Например: «Мне показывают футбол», а каждый дальше смотрит свой репортаж, кто-то с хоккейного матча, кто-то бокс, кто-то вообще шахматы. Кому не свезло и нет своего телевизора, тот вместе с говорящим смотрит футбол. Конечно, тема «спорт» – это скорее фигуральное выражение. На самом деле семинар перекладывает по матрице на квадратных фишках из китайской игры «ГО» другие темы: «Иерархии», «энергии», «канал», «метакультура», «раса»…

Конечно, во сне никакой такой болтовни не было. Там махом блымнуло – и всё, смыслы выстроились. И когда я ещё раз нырнул в разглядывание тем на фишках и на то, как они реагируют на наше прикосновение, Л. М. переключила вопросом:

– Сколько у нас сейчас людей в семинаре?

– 57, – говорю, – на последних «футбольных» прививках было по 57 человек. Если посчитать не приехавших, то наберётся около 65.

– Ну вот, – говорит Л. М., – видите, сколько ещё работы. Ничего, сейчас на августовской прививке я вас отпущу. Будем собирать новую группу, по новому принципу.

Я как-то сильно забеспокоился. Как это новую группу? По какому принципу? А как же я?

Хотел проснуться, но не получилось, сон перешёл в иную фазу. Не знаю, связано это с семинаром или нет, но приснилось так.

Мы с семинаром едем на автобусе в какую-то промзону. Здесь как будто работает Анатолий, и у нас здесь семинар. Он показывает стройку новых корпусов по типу Москва-Сити среди старых советских цехов завода «Прогресс». Я ещё думаю, как он одновременно работает и здесь, и в «Проект-технике»?

Л. М. говорит:

– Скоро здесь всё будет перестроено.

Поднимаемся на пятый этаж, коридор, актовый зал. Корпус старый, линолеум горбылём, стены облезлые, перегородка от коридора стеклянная, прикрыта скукоженными жалюзи. Начинается медитация. Народ в коридоре пытается заглянуть внутрь, что там? Анатолий выходит в коридор:

– Проходите, проходите не мешайте.

Л. М.:

– Ничего уже не помешает.

Выхожу к Анатолию, нужно пойти поискать туалет, людей-то много. Идём с ним в конец коридора. Там, где положено быть туалету, какая-то то ли котельная, то ли просто трубы, как вены вздулись сквозь стены. Один унитаз по крышку провалился в пол, другой вообще на вертикальной перегородке. Возмущаюсь сначала: «Как они себе это представляют?», потом доходит, что здесь, в «месте слива», пространства поплыли в первую очередь. И правда, из-под пола сливная вода проступает, Анатолий суетится с местными сантехниками, но их инструменты уже не подходят.

– Пошли, – говорю, – здесь уже не помочь.

А сам понимаю, что и незачем.

И действительно, и в коридоре, и в остальных комнатах уже работают специальные службы. Все в комбинезонах со специнструментом ловко вскрывают полы, снимают отопление, рушат перегородки. Мы заходим в актовый зал, семинар закончился, все оживлённо болтают. Анатолий разводит руками, говорит:

– Ну и что, вы хотите сказать, что это не ваша работа?

Л. М.:

– Наша, наша, успокойся.

Все уже на улице. Л. М. раздаёт всем карточки с изображением каких-то нейтральных сюжетов: цветы, сирень, море. Но главное не в этом, в каждой карточке проперфорирована середина в виде листа экзотического дерева. Я выдавливаю свой листочек, на карточке проступает имя. Никак не могу прочитать. Обращаюсь к Л. М.:

– Это у тебя тут не до конца проявилось.

Берёт мою карточку и прикладывает к своему смартфону. По экрану пробегают молнии. На карточке и на вложенном листочке проявляются фамилии: «Киселёва» и «Басинорукашвилли».

– А как это эти фамилии написаны старательным детским почерком Виктории?

– Виктор, не будь наивным, – Л. М. отвечает.

Понимаю, что мы теперь разделены на тройки для дальнейшего прохождения. Иду искать свою тройку.

Все семинарские поднялись и пошли прогуливаться по горному плато. Низкорослые кручёные деревца, жёсткая трава. Да, это точно в горах.

Почему-то я отделился и стал спускаться по склону. Это оранжевая, иногда с серыми прожилками глина. Довольно гладкий, вымытый дождями и крутой склон. Но не скользко, поскольку на мне ковбойские, из сыромятной кожи, проклёпанные полусапожки на модном завышенном каблуке. Каблук очень кстати впивается в податливую глину, создавая устойчивость при спуске. Знаете, во сне часто так бывает, что запоминаются какие-то мелочи, врезаются какие-то детали.

Склон заканчивается руслом пересохшего ручья, который чуть влево, метров через сто вливался в большую спокойную реку. Там за деревьями не видно, где-то купаются дети. Слышен только их весёлый гомон, который обычно доносится с реки, где купаются дети.

То, что я уже спустился на дно, стало понятно по чавканью моих понтовых сапог, провалившихся в глинистую жижу. Эх, жалко сапоги, как теперь выбраться? О! Вспомнил! Я же могу взлететь.

И самое время, поскольку сверху с гор хлынул поток воды. Я взлетаю над ним, сразу вспомнив всю технику полётов во сне. Пытаюсь обмыть сапоги, но горный поток окатывает почти до пояса. Нужно взлететь повыше. Здесь ветер действует заодно с потоком и сносит меня вниз. Как планета Земля вращается под напором ветра, так, похоже, и этот поток разгоняется ветром. Нужно взять ещё повыше. Всё! Наконец-то можно перевести дух и покувыркаться в воздухе, наблюдая, как ручей закружился в объятиях с рекой, как давно не видевшиеся родственники.

Полечу-ка, посмотрю, что там за детский гомон.

Это оказался огромный белый дирижабль в форме полярного медведя. Звуки и голоса доносились оттуда. Но теперь, вблизи, это было похоже, скорее, на радио или телепередачу. Я попытался заглянуть в окошки и рассмотреть там происходящее. Окна оказались мутными и непрозрачными, как будто ты заглядываешь в парную. От этого смущения медведь начал сдуваться и оседать. И когда его четыре лапы уже коснулись земли, отвалилась вдруг голова. Белобрысый худощавый мальчик лет шести, выскочивший из головы, держал в руках собственно источник звуков, напоминающих то ли хохот, то ли детскую телепередачу. Это был странный аппарат, похожий на космический лазерный бластер, только в плохом, китайском, поддельном исполнении.

– Спасибо, Витя, что ты меня выручил, – радостно узнал меня мальчик. – Смотри, нам с родителями уже давно пора ехать на Нижегородскую ярмарку.

Вижу, из парадной дома, возле которого обмяк дирижабль, вышла семья мальчика. Папа, мама и ещё двое братьев постарше. Все четверо из фарфора. Знаете, если долго ждать без движения, то сначала деревенеешь, потом костенеешь – и вот всё, теперь ты элитная гжельская фарфоровая статуэтка. Я полетал перед семьёй. Нет, похоже, они меня не видят, только младшой с бластером наперевес продолжает что-то оживлённо трендеть. Да уж, внутри дирижабля не наговоришься.