«Я пришлю тебе красное платье. Пожалуйста, надень его ради меня», – сразу вспомнила Деметра и не испытала ни малейшего желания заглянуть внутрь. Она и так знала, что там увидит, и у нее не имелось ни настроения, ни желания примерять роскошный наряд и вертеться в нем перед зеркалом. Неясно, на что рассчитывала Рубина своим подарком, но сейчас было явно не до него.

Деми попросила Рут упаковать эту коробку для предстоявшей поездки и облачилась в поданную кружевную ночную сорочку.

Не собираясь сдаваться, уже перед самым сном она зажгла свечу на маленьком письменном столе и принялась писать Рицци. По задумке Деметры, конверт с письмом и вложенной запиской должна была отправить экономка, а подруга – рассказать обо всем Дориану.

«Рицци, есть один секрет, о котором ты должна узнать», – торопливо выводила она на дорогой бумаге с монограммой Далгартов. Слова приходилось подбирать так же тщательно, как и при разговоре, – рука отказывалась сообщать на бумаге хоть что-то конкретное. – «Прочитай это и…»

Вдруг дверь в спальню отворилась, и на пороге показался сам Дориан. Испугавшись неожиданного звука, равно как и нового приступа головной боли в случае, если пришлось бы объясняться, Деми торопливо убрала незаконченное письмо и записку в ящик.

– Сегодня ты рано, – непринужденно сказала она, отворачиваясь от стола. – Обычно до двенадцати тебя не дождешься.

– Сегодня стоит выспаться. Ведь уже завтра нам нужно будет ехать в Эмайн, на свадьбу к братцу, – сказал Дориан с обычной насмешкой, но Деми отметила, как глаза его скользнули по столу за ее спиной, и это ей не понравилось. Она не хотела вызывать у него ненужные подозрения.

Незаметно задвинув ящик до конца, Деметра поднялась и подошла к парню. Перехватив взгляд, все еще изучающий стол, она с улыбкой обвила руками шею Дориана и спросила:

– Ты уверен, что нам стоит выспаться?

Ночь была мрачной и тихой. Дориан лежал неподвижно рядом с Деметрой, наблюдая, как ее скрытая одеялом грудь мерно вздымалась и опускалась, свидетельствуя о глубоком сне. Он же не мог заснуть. Тьма окружала его, как непроницаемая пелена, приглушающая звуки и усиливающая мысли.

Загадочная болезнь, о которой поведал ему главный лекарь Нью-Авалона мистер Флеминг, проявлялась все ярче. Она медленно, но верно лишала девушку памяти, словно беспощадный призрак, пожирающий ее прошлое и мгновения их недолгой радости.

«По моим данным, этой болезни подвержены люди… чувствительной натуры, наиболее эмоционально привязанные к нашему миру. Это какой-то новый вид психического отклонения или серьезного невроза, возможно, на фоне всех стрессов последних лет… Конечно же, данных пока недостаточно», – попытался объяснить лекарь. Но Дориану объяснения были не нужны. Он и без того понимал, отчего Деметра стала одной из первых жертв этого недуга… Ведь кто, как не обычный человек без волшебных способностей, мог быть наиболее подвержен магии архипелага? Кто, как не она, застрявшая здесь, мог быть более «привязан» к этому миру?

Осторожно, словно бы касаясь крыльев бабочки, Дориан провел кончиками пальцев по ее щеке и волосам. Он боялся, что в конце концов наступит момент, когда Нью-Авалон из тюрьмы общего режима станет для Деметры карцером, а то и вовсе – эшафотом. Предсказание, сделанное жрецом Артуром, лишь усиливало эти опасения. Землетрясение – подтверждало их.

Он боялся, что… потеряет ее. Как уже потерял однажды ту, с которой представлял совместное счастье и связывал дальнейшую судьбу. Он боялся, что потеряет Деметру, с того самого момента, когда тайком поклялся себе ее защищать.

Сердце Дориана билось в такт с бескрайней тишиной, и каждый его вдох был наполнен тревогой. Эта ночь, как и все прочие, обещала стать бессонной. Очередной ночью, когда ум окутывали только сумрачные мысли, а будущее казалось почти потерянным и не предвещающим ничего хорошего. Таких за последние годы накопилось слишком уж много. Можно было сказать даже, что он к ним привык.

Красноватый свет из окна едва проникал в спальню, подсвечивая мебель зловещими силуэтами. Дориан подул на ладонь, и в камине, на прогоревших углях, вновь заплясали язычки пламени. Огонь и лунное сияние словно бы смешались между собой в одной точке у письменного стола, заставив его вспомнить о том, как необъяснимо повела себя Деметра, когда он зашел в комнату этим вечером.

Инстинкты охотника не давали ему забыть об умении считывать невербальный язык движений глаз, лица, тела. О способности, позволяющей ему легко угадывать ложь и манипуляции. Но даже не нужно быть охотником, чтобы догадаться о том, что девушка спрятала там нечто, о чем ему знать не полагалось. Спрятала, а затем попыталась отвлечь. Почти удачно.

Бесшумно, чтобы не разбудить ее, Дориан выскользнул из-под одеяла и прошел босыми ногами по ковру. Ни одна половица не скрипнула. Затем так же неслышно он выдвинул ящик и достал лежащие сверху чуть смятые бумаги. Движение рукой по воздуху над свечой – и загорелся еще один огонек, осветивший буквы, выведенные торопливо, единым почерком.

Смысл прочитанного еще не скоро дошел до него.

Дориан замер возле стола, в то время как его глаза беспрестанно скользили по строчкам. Как только слова заканчивались, он начинал читать сначала, снова и снова. И вот сам уже не мог понять или вспомнить впоследствии, сколько именно там простоял.

К горлу подступил комок. Сердце сбилось с привычного ритма.

Ни до, ни после в своей жизни охотник не испытывал настолько противоречивых чувств. Слова казались ему розыгрышем, нелепой шуткой, однако, написанные явно рукой Деметры, приобретали угрожающую правдивость. Почему она ничего не сказала ему, предпочтя вместо этого письмо подруге?..

Оставался единственный способ выяснить истину. И Дориан, наскоро одевшись, вышел из спальни.

Он знал, где проведет эту очередную бессонную ночь.

В Грейграунд-мэнор, в поисках оживших мертвецов.

Проснувшись утром в спальне своего таунхауса, чистой и прибранной, на свежем белье, Рицци Альфано поняла, насколько она отвыкла от подобного комфорта. Стоило вдохнуть запах кондиционера неизвестной марки, но истинно волшебного, который использовала при стирке лишь ее экономка, и становились очевидны преимущества холодного разума над вечно страдающим от чувств сердцем.

Она чуть не довела себя до настоящей депрессии, подумать только!

Даже самые прекрасные мужчины этого мира не стоят того, чтобы ради них разрушать себя. И потому Патриция гордилась тем, что провела вчерашний день в библиотеке, по крупицам собирая нужные ей сведения. Она тщательно сопоставила их и записала в тетрадь, лежащую сейчас на столе.

Однако голова после пробуждения все равно показалась какой-то ватной, и события последних двух дней будто бы начали вспоминаться с трудом. Списывая странное недомогание на последствия стресса, Рицци приняла ванну, плотно позавтракала и расспросила экономку, для того чтобы восстановить в своих мыслях полную картину воспоминаний. Это помогло, и наваждение рассеялось.

Приведя себя в презентабельный вид и надев одно из любимых платьев, на этот раз голубое, Патриция вернулась в спальню, чтобы перечитать сделанные заметки.

Итак, первые упоминания Старлинг значились еще в хрониках времен Войны роз – мужчины, носившие эту фамилию, сражались на стороне Ланкастеров. Кто-то из них погиб, кто-то выжил, но в новом мире, установленном победившим королем Эдуардом Йоркским, им места не нашлось. Семья Старлинг была лишена титулов и опозорена.

Следующие упоминания мелькали то в Лондоне, то в Корнуолле, то и вовсе – в Париже, однако ничего значимого не содержали. Пока, наконец, в восемнадцатом веке Старлинги не появились на Нью-Авалоне. А именно в самом центре Эмайна, где открылась небольшая лавка по изготовлению магических амулетов.

Ее владелец и мастер явно обладал талантом в искусстве чар или торговле, поскольку лавка скоро превратилась в преуспевающее предприятие, и амулеты, изготовленные Бастианом Старлингом, начали цениться по всей Англии. Его заслуги даже отметили в Верховном Ковене, где мужчина получил титул и место. Наверняка он был несказанно рад тому, что смог вновь придать своей семье статусность и всеобщее уважение.