— Тридцать второй, сержант опять во сне плачет, — сказал сидящий напротив откидного лежака клон-техник, откладывая горелку и бронепластину в сторону. — Может, разбудить? А то опять кричать начнёт, штабной вон перепугается да спишет.

— Не надо пока. Как только улыбаться перестанет, тогда и буди, — ответил ему второй клон, только уже с лычками лейтенанта. — А со штабным этим из юстиции я сам поговорю, если надо будет. Ему, — кивнув на спящего сержанта говорящий, — вся рота жизнью обязана и не раз. Не отдадим. Нельзя ему от нас отходить, — и ещё тише добавил, как будто самому себе. — Нельзя…

***

Клон КТ 5009\ 100–008. Казарма условный номер 27, планета Манаан (засекречено). 04:32 время местное.

Пальцы в странных перчатках с обрезанными концами впивались в холодную землю вперемешку со снегом. Голова осторожно высовывалась из-за земляного вала, родившегося от взрыва чего-то мощного, но невиданного ранее. Я знал, как называется эта артиллерийская установка, но не видел её ни разу. Из края вала торчала одинокая, жухлая травинка. Почему-то запомнилась именно она. Наверное, оттого, что каждый раз, уже третью ночь подряд, она задевает щеку. Соскальзывая с банданы, повязанной вокруг головы, за откинутый мохнатый капюшон. Оружие в руках. Жуткое. Незнакомое. Смертоносное. Холодное. Шаг. Запах собственного пота ударяет в нос. Надо пригнуться. Ещё ниже. Меедленно. Шаг. На краю восприятия что-то шевельнулось. Я падаю, вжимаясь в землю, и понимаю, что меня на моей текущей позиции можно увидеть только с двух удобных и ещё одной крайне неудобной точки для стрельбы. Взгляд мечется среди странных одноэтажных домов, задерживаясь на секунду всего на одном из окошек сразу под треугольной крышей.

Показалось. Это всего лишь порыв ветра шевельнул ленточку, которую я повесил на прошлой неделе ночью на ветку яблони чуть дальше. Рукава незнакомого и такого родного костюма, мохнатого, как странный, никогда не виданный мной зверь, отстёгиваются и соскальзывают на винтовку с гладким, но обвязанным сейчас бинтами и лентами стволом. Ничего лишнего. Эта завершенность и лаконичность конструкции поражает своей простотой. Я, который я, могу только изумлённо наблюдать, как я из этого странного видения, видимо, выругавшись, делаю перекат в сторону. На одних инстинктах. Просто на чутье. А в том месте, где только что лежал, в земле плеснул весёлый фонтанчик из грязи. И звук. Через секунду. Жесткий и хлесткий. Как плётка. Я не знаю, что это, но я знаю, что это.

Это игра. Игра ценою в жизнь, но я почему-то совсем не азартен, а сосредоточен до жути. Мой противник где-то там. А в голове возникает десяток возможных мест, где он может быть. И ещё пара десятков, где он точно есть или был. Теперь надо лежать. И по сантиметру, стараясь не пускать волну телом, беззвучно отползать назад, чтобы спустя час и десяток метров снова привалиться к краю того вала, с той самой травинкой, и осторожно заглянуть в старенький, самодельный перископ, вкопанный в вал и присыпанный сверху комьями травы с нетающим снегом. Прямо рядом с тем, что когда-то было человеком — настолько его смешало с землёй от взрыва. Я просто это знаю, ведь я это… видел? Издалека, прямо из того лесочка за спиной, за насыпью и капонирами для стоявшей там когда-то техники, где эта игра двух опасных противников только началась.

Я почему-то знаю, что те остатки странного сухпайка с "ненашей" системой саморазогрева — специально плохо спрятаны, чтобы я думал, что мой противник скоро пойдёт в туалет. А ещё я знаю, что он знает, что вон в том доме справа была моя позиция вчера, и он к ней подойти не может, потому что мой напарник следит за этим местом. Но я знаю, что он пока не знает откуда. А ещё я знаю, что нам сейчас не мешают, хотя по тому месту, где я нахожусь, могут в любой момент выстрелить из миномёта, и эти рубежи пристреляны. Я знаю, что я схожу с ума, потому что попросил командира о том же самом, и мы оба — я и мой враг — считаем друг друга хорошей добычей. Законной. Своей. Потому что я работаю с напарником, а он — я видел только его силуэт — в насмешку, той же ночью, что и я, привязал ленточку к единственному, чудом уцелевшему на этой улице столбу.

Моя охота сегодня только началась. Мигает прошедшее время, и уже вечер, сумерки наползают на этот район, растворяя силуэты и смазывая контуры. Но не для меня. Ошибка врача, лечившего мне зрение в детстве, дала мне преимущество в сумерках. Я вижу очень чётко, хоть и не должен. И вот я уже на одной из позиций. Просто жду его хода. Просто смотрю в прицел. Не такой, как в тех фильмах, что нам показывают, он проще. Хуже. Но надёжней. Замечаю, как что-то шевельнулось в темноте. Быстрый поворот ствола и выстрел.

Я даже не столько вижу, сколько чувствую, куда упадёт этот тяжелый кусочек металла, выпущенный со страшной силой из ствола. Плечо и щеку больно дергает от сильной отдачи. Я сменил винтовку на более мощную и без прибора, заглушающего шум выстрела. Ночью это минус, но таковы условия нашей негласно объявленной игры. Дразнилка вспышками. Напарник скорректирует, если увидит движение или ответные вспышки, ведь иногда в нашу игру вмешиваются другие. Те, кто не знает наших правил, и поэтому умирает. Глупо. И страшно. Это страшно, когда не видишь свою смерть. Перекатываюсь за старый тракторный ковш, оказавшийся здесь по чьей-то прихоти, и замираю. Минута тянется как кисель. Я знаю, что меня не видно здесь и сейчас, поэтому медленно начинаю перемещаться к тому месту, куда стрелял.

Следующая вспышка — я стою над погибшим врагом в темноте, осторожно старым шампуром обшаривая его тело между землёй и животом. Гранаты вроде нет. Значит, можно осторожно переворачивать. В уже спустившейся темноте на меня смотрит красивое женское лицо, скрытое под слоем тактического макияжа, с накинутым таким же мохнатым капюшоном… Я закрываю ей глаза рукой в странной, с обрезанными пальцами перчатке. Глаза моего врага. И просыпаюсь.

Ровно за три минуты до сирены побудки. Уже неделю. А внутри только пустота и собранность. Странно… и жутко.

***

А вообще — жутковатое впечатление производит эта серия новичков. Угрюмые, молчаливые, исполнительные. Только меня не обмануть. Я вижу в них то, что не видел в себе уже очень давно и даже не в этой жизни.

Ярость.

В качестве закрепления навыков погнал их в конце недели на Цитадель в три партии. Одна проходит, две смотрят и комментируют.

Комментариев я, впрочем, так и не дождался. Точнее, не так. Назначенные командиры взводов очень сухо и коротко обозначали ошибки тех, за кем наблюдали, по завершению испытания, и, что особенно страшно — ни разу не повторялись. Единственный недостаток — не всегда они внимательны. На Цитадели, или когда им полосу препятствий смодулировал — машины. Прям вот страшновато даже. А так — даже некоторое раздолбайство проглядывает.

Я не клон как личность, поэтому понятия не имею, как к ним относиться, и, кажется, стал понимать Джанго и Кэла с Вэйлоном и Наруном.

На меня лично клоны производили впечатление детей, которых только что разморозили. Но в то же время их соображучесть и рассудительность пугала и подавляла. И вот это вот — я? Да ну нафиг, быть не может. Спокойные и рассудительные между собой, они впитывали информацию как губка, показывая результаты выше среднего по статистическим данным ВАР. И, наверное, мои черты всё же переняли — с техникой они дружили на уровне уверенного пользователя, но дальше их интересы не распространялись.

В принципе, за три недели, что я их натаскивал и развивал физически, прививая, а точнее — оттачивая правильные реакции и помогая рефлексам "забиться в мыщцу", мы с наблюдавшей за тренировками начальницей СБ пришли к выводу, что можно смело вызывать инструкторов и разворачивать массовое производство.

Доктор Фы ушел в исследования с головой, и на все вопросы или попытки выкурить его из лаборатории, в которой он окопался — отвечал стандартным "мне некогда", хотя присадку для развития тонуса мускул он всё же выдавал в пищу, за счет чего клоны быстро приобрели достаточно высокую выносливость и силу. У такого ускоренного метода был и недостаток — срок жизни клонов этой партии был очень невелик. Всего пять лет, после чего нервная система не выдерживала и быстро регрессировала, превращая бойца в овощ и убивая отказом органов. Протокол для их модификации на продолжительность жизни Фы разрабатывать отказался наотрез, мотивируя тем, что "Республике и так хватит, а у него работа". Козёл. Тот геномодулятор, что был у меня, их бы просто убил, что наглядно продемонстрировал на одном из образцов его лаборант, после чего вопросы у меня отпали, а вот злость и иррациональная привязанность к этим… мальчуганам?… только возросла.