Никто из нас не полетел в космос. Но эти мечты помогли мне проложить земные маршруты, ведь у меня с детства были – заправлены в планшеты космические карты…

Глава 9. «Тропинка первая моя»143

Как и все первоклассники, я с нетерпением ожидал 1 Сентября и готовился к нему заранее. И вот этот тихий солнечный день настал. Со всех сторон к школьному двору устремились счастливые мальчишки и девчонки. Из громкоговорителей по улицам Городка разливалась песня «Школьные годы»144:

С трудом удерживая в руках огромный дедов букет, из-за которого едва различал дорогу, я гордо шагал в школу. Василий Ильич сре́зал для меня свои любимые «Розы Мира»145, черенки которых привёз из Ессентуков. Дед сам прививал розы к шиповнику и готовил их к зиме: помещал в бочки, засыпал опилками, а потом и снегом, чтобы они не вымерзали.

Мои цветы благоухали на всю школу, вызывая всеобщую зависть и восхищение, ведь в то время в Городке ни у кого не было таких роз. Золотисто-жёлтые лепестки, более тёмные в центре и нежно-розовые по краям, завораживали своей красотой. Этот букет я подарил Надежде Фёдоровне Загнетовой – моей первой учительнице. Удивительно, но имя первой учительницы запоминается на всю жизнь, как и первая школьная линейка146:

В школе у меня появилось немало новых друзей. И важное занятие – делать уроки, когда так хочется погулять. Никто не ограничивал мою свободу, но личные амбиции требовали отличных оценок.

– Сделал дело – гуляй смело147, – повторяла мама Оля.

И я быстро убедился – гораздо спокойнее сделать уроки сразу после школы и с чистой совестью бежать на речку или кататься на велосипеде. От этого моя свобода становилась ещё свободнее.

Никакими словами не передать всех впечатлений того времени: мы любили друг друга, любили учителей, любили школу и верили в свою счастливую дорогу. И каждый класс открывал новые горизонты:

И стала счастливой дорогой – тропинка первая моя…

Гриша Григорьев, 1959 г.

Мы твёрдо верили, что уже в восьмидесятом году будем жить при коммунизме и все люди станут братьями – об этом говорилось в Программе КПСС148. Но никто не знал, как будет выглядеть коммунизм. И мы решили, что коммунизм – это бесплатное мороженое. Наше любимое эскимо в серебристой фольге стоило целых одиннадцать копеек. Привозили его в больших тёмно-зелёных фанерных ящиках со льдом. Карманных денег в то время мы не имели, зато надеялись: придёт коммунизм, деньги отменят, и мороженщица выдаст каждому столько эскимо, сколько он сможет съесть.

Из песни «Широка страна моя родная» мы знали, что Советский Союз – это самая большая и справедливая в мире держава. Песня эта ежедневно звучала из репродукторов149 и была позывными Всесоюзного радио:

И будущая жизнь при коммунизме, да ещё с бесплатным эскимо, представлялась нам просто райской.

В школе я учился так же хорошо, как и мои родители, выпускники филфака ЛГУ. Но, в отличие от них, с русским языком у меня иногда возникали проблемы: я терпеть не мог зубрёжку грамматических правил. Зато чтение для меня было столь же увлекательно, как и рыбалка.

Тогда в Советском Союзе – самой читающей в мире стране – бушевала книжная лихорадка. Эта «эпидемия» не обошла стороной и нас, детей. Все мои друзья читали взахлёб и наперебой пересказывали друг другу самые интересные книги. Читали и днём, и ночью, и в любое свободное время. Читали всё подряд: приключения и фантастику, сказки и былины, Гоголя и Пушкина, Андерсена и Джека Лондона. Читали, но не могли утолить свой книжный голод.

Я не был чисто «книжным ребёнком», как в песне Владимира Высоцкого «Баллада о книжных детях»151. Ведь у меня были и дед Василий, и мама Оля, и мама Дина, и бабушка Ирина Егоровна, и папа Игорь, и друзья, и леса, и реки, и рыбы… Но книги открывали передо мной волшебные двери, сквозь которые я проходил то в будущее, то в прошлое.

Иногда, чтобы взять в библиотеке нужную книгу, я записывался на неё в очередь и ждал неделями. А получив всего на два-три дня, читал запоем, забывая обо всём на свете.

Переполненный яркими впечатлениями, я превращался то в путешественника, то в учёного, то во врача, то в доблестного воина-рыцаря и даже в писателя… Именно тогда, под руководством папы Игоря, я начал сочинять стихи и рассказы. Самые ранние, записанные отцом, вошли в сборник «Первая тропинка»152. Отец мечтал, чтобы я стал писателем, а я хотел на всю жизнь остаться рыбаком.

Помню, как учительница русского языка и литературы Зоя Васильевна вызвала меня к доске и я поплыл153 на правилах. Мне подсказывал весь класс, отчего я ещё больше растерялся. И тогда наша классная руководительница решила помочь:

– Приведи пример существительного…

Но я молчал, как рыба. Пытаясь вывести меня из ступора, учительница задала наводящий вопрос:

– Скажи, Гриша, вот ты – кто? Ну, кто – ты?

– Я?.. Я – Гриша!

Класс покатился со смеху. Зоя Васильевна от души смеялась вместе со всеми и не поставила никакой оценки. Мне было невдомёк, что накануне многие ходили в кино на премьеру комедии «Семь стариков и одна девушка»154, где хулиган-громила155 повторял лишь два слова: «Я – Гриша!»…

Прошло много лет, но иногда мне снится сон, что я стою у доски и на вопрос «Кто ты?» – обескураженно отвечаю:

– Я – Гриша…

Глава 11. «Человек идёт за солнцем»156

«Милое, дорогое, незабвенное детство! Отчего оно, это навеки ушедшее, невозвратное время, отчего оно кажется светлее, праздничнее и богаче, чем было на самом деле?»157 – писал в рассказе «Архиерей» Антон Павлович Чехов158. Перед глазами главного героя, умирающего владыки Петра, проходят редкие в его жизни светлые мгновения… И дорогу в Царствие Небесное он видит как путь среди полей своего детства, по которым идёт с мамой, и та зовет его Павлушей… Так и хочется воскликнуть: «Боже, как хорошо!.. И как таинственно!..».