— Зачем вы сюда пришли? — риторически спросил Опти. — Зачем мы вообще сюда прилетели?

Но Бослору ответить нечего. Он молча глядит на Главного астронома, а в глазах — уже даже не растерянность, а что-то вроде понимания.

Весь путь до лечебницы он и сам задавался подобными вопросами. И странно, что ответы приходили на ум не совсем те. Рассудок отвергал предложения, исходящие от сердца, душа металась, что для ответственных и высокопоставленных офицеров — далеко не редкость.

«Да, вот так оно и бывает», — подумал Бослор с каким-то не к ситуации отвлечением. Живёшь-живёшь, к чему-то идёшь, стремишься, а жить-то, на самом деле, забываешь. Ставишь перед собой глобальные цели и высокие смыслы, а на себя места оставляешь ничтожно мало, считая своё, личное, чем-то незначительным.

Долг перед обществом, ответственность занимает главнейшую нишу в жизни, и некогда обернуться назад или взглянуть вперёд, оценить перспективу, то, что дало тебе прожитое и определиться, с чем идти в грядущее…

Бослору потребовалась ещё уйма времени на осознание. Несколько десятилетий в поисках ответа. Он тысячу раз задавался вопросом, но так никогда не понял, почему когда дверь вновь открылась и в палату вошли сотрудники клиники, он обернулся и тихо сказал:

— Можно ли мне тут остаться?

Человек в белом халате сначала посмотрел на него непонимающе, но через полминуты сообразил.

— Разумеется, — гостеприимно заулыбался он. — Вполне можете располагаться. Скажите только — на сколько?

Бослор молчит. Не просто сделать такой выбор.

— Дня на два? — переспрашивает учтивый доктор. — Или, быть может, на неделю?

Кажется, прошла целая вечность, прежде чем Бослор ответил:

— Навсегда.

Когда он закончил, было далеко за полночь. В окно заглядывали далёкие звёзды, со стороны Белореченского ущелья тянуло прохладой.

За увлекательной историей время летит незаметно. Хороший рассказчик — почти гипнотизёр, способный увлечь в дебри воспоминаний, увести тропинками добротного повествования.

Корреспонденты переглянулись.

В глазах мужчины мелькнуло удивление — кажется, не может поверить, что на несколько часов выпал из реальности. Поймал себя на том, что сидит развесив уши.

А вот у девушки взгляд довольный. История Раймонда Бослора пришлась по вкусу — внимала со свойственной прекрасному полу падкостью на всё романтическое. Когда речь идёт о любовных отношениях, женское сердце замирает, лицо пьянится блаженной улыбкой.

— Что было дальше? — тихо, с едва заметной, томной хрипотцой спросила корреспондентка.

Раймонд задумался. Хотел было сказать, но тут в зале появляется женщина с подносом.

— Быть может, гостям угодно ещё чаю? — мягко говорит она. Обходя стол, расставляет свежие чашки и новые угощения, водружает в центр горячий чайник.

Язык не повернётся назвать её пожилой, хотя определённо — ровесница Бослора. Настоящие романтики не стареют, а навечно остаются в юности. Космические мечтатели живут бесконечно, какой бы возраст их ни подминал.

Журналисты соглашаются на чай, а доктор Кетанов просит кофе.

Торопливый, не привыкший вникать в подробности и часто пропускающий важные детали корреспондент только сейчас замечает картину, что висит на стене. Маленькое судёнышко наконец пристало к берегу, и небо на полотне проясняется.

Журналист присматривается к женщине, которую весь вечер считал сотрудницей санатория. Вглядывается в загадочный блеск голубых глаз, а та кивает и возвращается в кухню за кофе — исполнять пожелание доктора.

— Что было дальше? — поторопила корреспондентка и даже слегка потрепала Раймонда за руку.

Бослор не спешит. С грустью размешивает сахар в чашке. Заглядывает внутрь, будто там можно найти что-то необычное.

— Хм… — многозначительно произносит он.

Все с нетерпением ждут, но командор и не думает продолжать. Лицо настолько прискорбно, что доктору не остаётся ничего другого как разрешить корреспонденту вновь прибегнуть к испытанному средству.

Кетанов молча кивает — и журналист живо лезет в карман. Достав оттуда фляжку, отворачивает крышку. После чего плеснул чуть доктору, особо задержался на чашке Раймонда, оставшиеся капли влил в чай себе и коллеге.

Раймонд сразу подобрел. Лицо расплылось в широкой старческой улыбке. Сделал пару глотков и оглядел гостей, давая понять, что готов к финальной стадии своего рассказа.

— Хм… — пожёвывая губами, размышляет Бослор. — А что было? — вернул слушателей к точке, на которой прервались. — Ничего, — без затей ответил он. — Через неделю они улетели, а мы остались… Ковчег отбыл в сторону Южного созвездия, оставив на Сампойе всех желающих. Да.

— Таких набралось… — Корреспондент обратился к документам, но Раймонд не желает слушать статистику.

— Карл, правда, умер… — с прискорбием дополнил он. — Через два года… Сказалось испытанное им потрясение… Сердце.

Журналист чуть было не сказанул, что на самом деле умерли уже все. Командор Бослор — последний из тех, кто остался на Сампойе. Поэтому-то пришли именно к нему — интервьюировать-то больше некого. Однако такое замечание, разумеется, было бы совсем не тактичным, и журналист промолчал.

Но Раймонд всё понимает. Будто читает мысли молодого и нетерпеливого корреспондента. Грустно улыбнулся, а тем временем в зал вернулась его верная спутница.

— Ваш кофе, — сказала Мирель, ставя перед доктором чашку.

Она глядит на Кетанова с лёгким упрёком, безмолвно выговаривая за нарушение режима в части употребления напитков.

Тот засмущался и через силу выдавил:

— Спасибо.

— Встретились два одиночества, — улыбнулась Мирель, встала возле Раймонда, обняла за плечи и ласково погладила по голове. — Но вдвоём — уже не так одиноко.

Командор стесняется проявленных чувств, но не может одёрнуть самого дорогого ему человека.

Женщину, которая тоже не из этого мира и времени. Ту, что всегда будет с ним.

Август — сентябрь 2016