— Розовый фламинго, дитя заката! Розовый фламинго, тут танцевал когда-то! Может, в жизни прошлой, мне трудно вспомнить! Думай о хорошем, я могу исполнить! Фу бля, баста, карапузики, перекур на обед!

Павел Петрович, немного опешивший от такого порыва энтузиазма, сопровождаемого песней поинтересовался у Серёги:

— А кто это, розовый фламинго? Зверь али птица какая?

— Птица, Ваше Величество…

— Эвон как рычит, видать зело та птица страхолюдна и опасна! — Сделал вывод император

— И злоебуча вдобавок! — Подтвердил его догадки участковый.

В подъехавшей повозке обнаружилась Маня и председатель. Мария щедро оделяла проголодавшихся работников порциями, поторапливая: «Давайте, пошевеливайтесь! Мне ещё к солдатикам заехать надо! Миски не растаскивайте, соберите в кучу как поедите, на обратном пути заеду заберу!»

А Серёга принялся подкалывать Захара, намекая на то, что как какая работа всем миром, так у того то поясницу прихватит, то сердечко шалит, то ещё какой геморрой. Михалыч, обычно не чуждый самоиронии — неожиданно принял всё близко к сердцу и разобиделся не на шутку. И высказал накипевшее в лицо участковому, начав почему-то издалека и немного сумбурно, предварительно убедившись, что Маня занята раздачей пищи и его гневную тираду не слышит:

— Распустили вы, Серёга, Марию Сергеевну свою! В край! И не тебе меня болезнями укорять! У меня сегодня и впрямь с утра в груди покалывало, пошел к врачам, по человечески проверится. Они завсегда давление померят, по результатам и таблетку отщипнуть могут. А от вашей Мани меня прямо в кабинете чуть инфаркт с инсультом не пизданул по настоящему! До сих пор в себя прихожу, то слабость накатит, то испарина холодная!

— Так, чо случилось⁈ — Насторожился Серёга.

— Чо, чо, Маня мне мерит давление, накачала манжетку, сверяется с показаниями приборов, я у ней спрашиваю: «Ну чо, жить буду, можно на работу выехать?» И тут эта ваша Маня, которая хоть тактом и не отличается, но всегда была вежливой и воспитанной девочкой, прикрывает рот ладошкой и потрясенно произносит: «Вот нихуя себе!» Я от этих слов так и обмер, сердечко прихватило! Если уж медсестра такое говорит, явно дело не ладно. А с медициной у нас сам знаешь как, я там уже всё, мысленно с жизнью распрощался…

— Чо вы такой впечатлительный, Захар Михалыч! — С укором заметила незаметно подобравшаяся Маня и объяснила специально для отца, переваривающего эту историю. — Я Лешку простить вчера не успела, а тут вижу, он за окном с Дилей чуть ли не под руку идет, с Айратовской. И о чем-то оживленно беседуют! Вот и вырвалось, непроизвольно! Но ничего, оказалось он у ней интересовался, как со мной помириться! Уладили всё, простила я его!

— Простила она его! — Продолжал ворчать Председатель, массируя рукой правую сторону груди. — Серёга, Христом богом тебя прошу, не мучай молодых, пусть поженятся! Или окружающих пожалей, ослобони от страстей этих! Мы то ведь ни в чем не виноваты! А она и в поварихи напросилась, чтоб лишний раз с Ермоловым увидеться!

Глава 10. Люди встречаются, люди влюбляются, женятся!

Южный Урал, июнь 1797 г.

Маня договорилась с Галкой на вечер четвертого июня — устроить тематическую вечеринку в честь дня рождения Ермолова в харчевне. Сам Лёха к празднованию своего тезоименитства не стремился, отнекивался всячески, пораженный масштабом устраиваемого невестой. Вплоть до членов августейшей семьи в качестве гостей. Даже Егору жаловался, что ни к чему всё это дело, могли бы тихо и по семейному посидеть за деревней, поближе к оврагу, подальше от чужих глаз. «Да не спорь ты с ней, покорись неизбежному!» — Посоветовал Егор: «Она свадьбу предстоящую репетирует, вот увидишь, ещё великих княжон мелких к тебе на днюху притащит, всех в белом и в образе ангелочков!»

Разговор этот происходил вечером третьего, и если честно, Егора занимала только одна мысль — добраться до дома, ополоснуться и спать. А впереди ещё неизвестно сколько таких трудовых будней, дернула его нелегкая в харчевню припереться. Вот так всегда с кабаками, принаряжаешься, идешь в праздничном настроении, а на выходе мордобой и вытрезвитель. О чем и не преминул заявить племяшке, посоветовав дождаться, когда с санитарной обработкой закончат, тогда и устраивать такие мероприятия.

— Щас! — Не согласилась Маня. — Я уже и Азата позвала, он завтра Айшат привезет. Маленького своего на плановый медосмотр и к нам на день рождения!

Вот по этой оговорке: «к нам на день рождения», а не к Алексею Петровичу — Егор понял, что судьба подполковника отныне в надежных руках. Скорее даже в ежовых рукавицах на изящных Маниных ручках. А по поводу тяжелой работы Маня сказала не париться, порешает, пораньше их завтра отпустят, чтоб успели привести себя в порядок. Егор ещё подивился, как быстро племянница сориентировалась во всех этих околопридворных тонкостях, такие вопросы решает! Потом вспомнил Марию и Екатерину, ходивших за ней хвостиками и попросил: «Ты уж посодействуй, Манюнь, чтоб прям пораньше-пораньше отпустили!» — Поскреб заросший подбородок, содрогнулся при мысли о опасной бритве и добавил. — «Помыться по человечески не мешает и побриться, не каждый ведь день у великого русского героя день рождения!»

Маня, закончив с дядькой — милостиво отпустила его отдыхать, а сама сверилась с записной книжкой и отправилась дальше, заниматься подготовкой. С императором все действительно было улажено, обещая Егору завтра послабление — ничуть не кривила душой. Да и с организацией праздника всё, так — мелкие штрихи остались. Кого успела — пригласила лично, остальные были оповещены через сарафанное радио. Ограничиваться помещением харчевни Маня не собиралась, планировалось вытащить на улицу колонки и там же поставить столы. День рождения грозил затмить по размаху открытие «Трёх пескарей». Кроме разве что драки, Павел Петрович лично предупредил, что в случае повторения подобного — на исправительные работы отправятся все причастные, включая зрителей.

А вот в лаборатории и конь не валялся, Маня нахмурилась — нехорошо перекладывать свои должностные обязанности на других. Вопреки наветам Председателя, ездила она сегодня, раздавать обед — не из желания лишний раз Лёху увидеть. А повторно растолковать, что всех пойманных в течение рабочего дня клещей не стоит сжигать, а надлежит аккуратно переместить в стеклянную тару с плотной крышкой и вечером сдать врачам. Заодно и бутылки привезла, полулитровые, а то розданные вчера фунфырики непостижимым образом частично были утеряны, остальные разбиты — со слов работников. Ладно хоть несколько привезли, и не пустых.

Маня в сердцах бросила: «Вы в натуре русские, или разобьете, или потеряете!» Крестьяне разводили руками, как бы говоря: «Что есть, то есть, не гневайтесь, барыня!» А Анатолий Александрович её просветил, развеяв иллюзии: «Это миф про русских, тщательно культивируемый и поддерживаемый самим же народом. Спиздили они для своих нужд, какой разбили и уж тем более потеряли!»

Клещей, вопреки ожиданиям — собрали не так, чтоб уж и много. Олег смущенно скреб в затылке: «Походу, мы все сливки сняли, когда для первоначальных опытов семьдесят штук три дня собирали, около трех сотен человек занято на работах и чуть больше ста особей вчера привезли, сегодня дай бог семьдесят, и не факт, что из двадцать первого века. Клещи с мобильниками и в джинсах не ходят, чтоб на глаз отличать местных от наших. Однако это не повод забивать болт на санобработку лесов и полей! Один заразный, оставшийся в живых и на свободе — таких дел натворить может, так что продолжаем нагнетать истерику про клещей дальше, чтоб не расслаблялись!»