Момент для попадания тоже радовал, если это можно так назвать. Прежний обладатель этого тела — проигравшая сторона конфликта, ну или просто зажравшийся богач, не захотевший делиться с новой элитой. Такие, как правило, всегда уничтожаются, поэтому ничего удивительного, что мое (или, вернее, его) имя всплыло в проскрипциях.

Почему мне дали именно это тело? Вопрос интересный, я он стал заморачиваться и для себя ответил так — не будь меня, и реципиента гарантировано бы убили меньше часа назад. По факту же «смерть» случилась немного раньше, ведь в новом теле я не чувствовал никаких следов прежнего разума. Потому, кстати, особенно хорошо, что новая жизнь началась с этакой разделительной черты. Прошлое реципиента осталось по ту сторону моего Рубикона. И нас отныне ничего не связывало. Скажу больше, я даже имени своего не знал.

Так что, кто бы ни устроил мое чудесное воскрешение… спасибо огромное, жму руку. И обещаю новым шансом воспользоваться по полной.

Занятый такими мыслями, я выехал на большую, вымощенную камнем дорогу, немного возвышавшуюся над остальной землей. Как часто говорят, в России две беды — дураки и дороги. В Риме одну из этих бед удалось решить еще пару тысячелетий тому назад. Дорога была узкой, если судить по современным меркам, я прикинул, что в ней от силы метра два с половиной. Верхний слой дороги был вымощен плоскими плитами, но не просто так, а с умом — полотно получалось чуть покатое, так что с него явно отлично стекали все дожди.

Через несколько десятков метров я приметил вдалеке огни небольшого здания, скорее всего — каупоны, как здесь называли подобие гостиницы или почтового двора, такие время от времени встречались на больших дорогах.

В животе последние полчаса урчало, и я был бы не прочь подкрепиться как следует, а заодно задержаться на ночлег. Ну а главное, в такого рода заведениях часто собирался довольно специфичный контингент. Я бы даже сказал — выгодный своей разношерстностью. За рюмкой чая вполне можно будет побольше разузнать о современной обстановке, что пожалуй, даже важнее ночлега и ужина вместе взятых.

Тут все просто, я отдавал себе отчет, что все мои знания об эпохе прочно связаны с большими политическими играми, войнами и государственным устройством. Это всё важно, и даже помогает выжить, но не заменяет собой другое. За фактами о борьбе больших сил размывалась реальность, какая она на самом деле есть. А я человек маленький и живу вполне себе мирскими интересами. Мне надо знать, как тут себя вести, с кем и как общаться — и как не нарваться на пустом месте.

Каупона приближалась.

Сначала я услышал живую музыку и почувствовал запах съестного. Боливар довольно заржал, надо будет отблагодарить лошадь и заказать ей сена получше, или чем там эти четвероногие питаются.

Вскоре к музыке и запаху прибавились грубые мужские голоса, тянувшие песню. Слов разобрать не получалось, но я быстро смекнул, что впереди меня поджидает веселая ночка.

Каупона выглядела довольно нарядной — вход украшали каменные барельефы, застывшие над массивной деревянной дверью. Никто никого не встречал, значит ли это, что зайти может любой? Но мне повезло, дверь, скрипнув, открылась. Я подметил, что она открывается внутрь дома, а не наоборот. На пороге появился пошатывающийся мужчина, явно перебравший с вином.

— Слава… ик… Феликсу! Ура Луцию Корнелию Сулле! Память битве у Коллинских… ик… ворот!

Судя по внешнему виду, это был ветеран победившей стороны, сторонник Суллы. Солдатская туника и плащ мало отличались от одежды на «гражданке», воина в нем выдавал разве что военный пояс и сандалии из прочных ремней — калиги. Кожаный балтеус был надет поверх плотной тканевой повязки и украшен бронзовыми накладками.

Легионер, чтобы вернуть устойчивость ногам, уперся лбом в стену, и собрался справлять малую нужду.

Я остановил коня и окликнул его.

— Отец, подскажешь?

Легионер замер, напрягся.

— Ты что, мильный… ик… камень нашел? Осмелел? Я центурион самого Феликса Суллы!

Мне был ни к чему пьяный махач, на который легионер, судя по всему рассчитывал.

— Подскажи, уважаемый, места свободные в этой каупоне есть? Мне бы передохнуть с дороги. Если нет, дальше поскачу.

Центурион медленно развернулся и прищурился. В глазах наверняка двоилось после выпитого, но он хотел меня разглядеть. На секунду даже показалось, что он что-то заподозрил, как будто меня узнал… по крайней мере, лицо его посмурнело. Связываться с пьяным не хотелось, к тому же, легионер был немолод. В волосах блестела седина, а лицо было испещрено глубокими морщинами. Я решил спешиться и выяснить всё самостоятельно.

— Чьих будешь? — остановил меня центурион.

— А чьих надо? — невозмутимо спросил я.

Я приметил неподалеку подобие загона для лошадей и решил отвести туда проголодавшегося Боливара. Что и сделал. Других лошадей в загоне не было, зато хозяин очень кстати припас свежескошенной травы. Боливар сразу ею занялся. А вот мне такой скорый обед не светил.

Избавиться от легионера не вышло. Я развернулся, чтобы пройти в каупону, но центурион перегородил мне путь и даже положил руки на мои плечи.

— Не стоит, — предупредил я.

Оружия при нем не было, но заканчивать наше мимолетное знакомство мордобоем? К чему?

— Из города едешь? — поинтересовался легионер.

— Допустим. Вольноотпущенник я.

Я припомнил, что одет не в своей наряд. Вот оно что, во мне просто читается свобода — это не дает покоя вояке. Надо соответствовать образу. Я опустил взгляд. Может, хоть теперь отстанет.

— О как! — легионер смерил взглядом Боливара — уставшего и пыльного, но с гладкими боками породистого скакуна. — Неплохо для либертуса. Это ж кто тебя вместе с лошадью на волю отпустил… ик.

Да, лошади в Риме стоили немалых денег, так что понятно, чего центурион так удивляется. Тот даже будто протрезвел. Ненадолго, правда. Миг, и глаза его вновь собрались в кучу — хмель оказался сильней.

С конем мы, может, и разобрались, но к моему поясу был привязан мешочек, туго набитый серебром, потому легенда, откуда у меня взялись деньги и лошадь, родилась на ходу.

— Мой господин попал в проскрипционные списки, прикрепленные в эдикт и вывешенные на Форуме. А Сулла благороден и щедро платит тем, кто помогает выследить врагов Республики, — на ходу сочинил я.

— Так ты все-таки сулланец! Уважаю… ик…

Центуриона качнуло, но ногах он устоял — не в малой степени потому, что его руки всё ещё лежали у меня на плечах. В них он и сцепился, не желая падать в пыль.

— А что за про… списки такие? Ничего об этом не слышал.

Судя по всему, весть об эдикте Суллы еще не успела разлететься по Республике.

В век без интернета на то, чтобы какая-либо новость стала известна за пределами столицы, требовалось немало времени. Подчас даже недели и месяцы. Неудивительно, что об эдикте Луция Корнелия многие, даже не будучи самыми простыми гражданами, еще ничего не знали.

Узнают, проскрипции гремели ещё долго в годы правления Суллы, и, по сути, они стали первым юридически обоснованным способом сведения счетов с гражданами Рима. До этого ни один римлянин в статусе гражданина не боялся смертной казни. Но Сулла поступил хитрее — он сперва лишал людей Римского гражданства, отправлял в изгнание — и тем самым вышел из юридической петли. Все его действия, по факту, не нарушали саму букву закона.

— Расс… — я запнулся, чуть не выдал на ура фразу про расстрельные списки, надо бы фильтровать речь от греха подальше. — Кхм. Списки врагов республики. И личных врагов Феликса. За голову каждого положена награда. Деньги — и освобождение.

Я снова выпрямился и поднял на него взгляд.

— М-м… — протянул центурион. — Вот это я понимаю, решение! В легионах давно ходили слухи, что Сулла не простит врагов. Они ведь нашу кровь проливали. — Центурион дважды ударил себя кулаком по груди. — Таких надо вырезать, как гнойник! Выжигать!

Я коротко пожал плечами. Главное, что легионер поверил в выдуманную сказку. Представляю его рожу, если он узнает правду. Впрочем, вся моя прежняя жизнь прямо вопила, что эта самая правда никому вообще-то не нужна. Подчас даже даром.