— Что же сейчас Офелла? — уточнил я, стараясь следовать тону капитана.

Ведь для него я — его соратник и единомышленник.

— Он вернулся в Рим и ожидает церемонии триумфа, а заодно ведет консультации с Флакком, хочет стать консулом на следующий год, — подтвердил мои мысли капитан. — Ходят слухи, что Сулла назначит ему триумф уже в ближайшие недели, взамен на претендентство на высшую магистерскую должность.

Я поймал себя на мысли, что, для триерарха не самого большого судна, этот мужик разговаривает чересчур складно. Надень на него тогу — и он сам будет готовый магистрат. Правда, рожа у капитана все-таки была, как говаривал старина Глеб Жеглов, протокольная. А еще мне не очень нравилось, что мой кинжал всё ещё висел у него на поясе, и он не спешил его отдавать.

К уже к сказанному триерарх добавил то, что заставило меня задуматься еще крепче.

— Офелла — один из немногих, кто все еще трезво мыслит и понимает, что Сулла, опьяненный властью, убивает великую Республику, а не возрождает ее. Он как Митридат, Счастливый в плену азиатского влияния и ставит себя выше законов предков… — торжественно произнёс капитан, как будто с трибуны заученную речь, и, сжав кулаки, прохрипел: — Ничего, на триумфе Офеллы все встанет на свои места. Мы перережем этих подонков, как грязных свиней!

Вон оно как. По всему выходит, что Квинт Дорабелла был среди зачинщиков покушения на Суллу. О том, были ли покушения на этого диктатора в реальной истории, я ничего не слышал. Однако хорошо помнил один любопытный факт. Сулла, когда отходил от дел, якобы вышел к народу совершенно один, без оружия и телохранителей, и предложил людям спросить с него за время, проведенное у власти. Летописи — на то и летописи, что они всегда пишутся победителями, да и к тому моменту Сулла вполне себе мог перерезать всех недовольных его политикой, так что возмущаться было просто некому. Но налицо вывод, что ни одно покушение на Луция Корнелия не закончилось удачно. Сулла умер естественной смертью, и не сейчас, а годы спустя.

А значит, у Офеллы и его сторонников ничего не получится. И триерарх, у которого глаза блестят в ожидании свершений, жестоко обманывается сейчас. Эх, парень, тебе прямая дорога в проскрипции с такими инициативами, декабрист ты этакий, спаситель государства… Интересно, зная, что дело обречено, как бы он рассуждал?

— Поэтому я отвечу на твой вопрос про Рим. Все в силе, — подтвердил капитан. — Хотя ты представить себе не можешь, каких трудов мне стоило заполучить гарум, найти бочки и не вызвать ни у кого подозрений… когда все это должен бы делать ты!

Триерарх со злостью ударил себя кулаком в ладонь.

— Сам знаешь, что обстоятельства изменились, но главное, что все получилось, — ответил я и коротко пожал плечами.

— Если бы мы не получили гарум Луца, Офелла уже спустил бы с тебя шкуру и посадил на кол!

— Если бы да кабы, то в лесу росли грибы, — буркнул я, прекрасно зная, что он меня не поймёт. Мне нужна конкретика, о каких изменениях я еще должен знать?

Я не знал, у кого из нас двоих выше «должность» в этом заговоре, поэтому хотел прощупать реакцию капитана. Он нахмурился, сплел пальцы и выгнул вперед ладони, хрустя костяшками.

— Мы обязаны доставить гарум на триумф Офеллы.

Далее он рассказал, что сам гарум должен быть именно из Помпей, потому что соус Луца — лучший в Италии. И якобы иного гарума Сулла не признавал. Ну а моей задачей было не допустить, чтобы эта тухлятина попала куда-либо, кроме этого корабля. То есть, расчёт был на очень уж невероятное стечение удачных обстоятельств с виллой Луца — вспомнить только кровожадный энтузиазм команды свидетелей… но, допустим, поверил. Иных вводных все равно нет.

— И еще, до передачи бочек людям Счастливого, в них должен оказаться яд, — продолжил капитан. — Потом это сделать не получится.

— Почему? Может быть…

Я сделал вид, что хочу что-то предложить, уже понимая, что план переделке не подлежит.

— Продавец предупредил, что время его действия — всего несколько часов, — капитан резко повернулся и проскрежетал: — Мы обездвижим и перережем всех подонков, подрывающих устои республики. Не допустим ослабления и падения Рима.

— Обязательно, — я не отвел взгляда.

Звучало устрашающе. Хотя, на мой взгляд, в плане страдала реализация. Сулла ведь понимал, что в Республике есть недовольные, готовые дорого заплатить за голову диктатора, отделенную от плеч. Поэтому охрана его на триумфе, если тот состоится, не даст ни птичке пролететь, ни мышке проскочить. Ворваться туда вооруженным людям не получится просто так — будет бойня. Даже если подействует яд.

Другое дело, что считать за идиотов Офеллу и людей, которым он доверился, точно не стоило. Существовал способ обойти охрану, о котором триерарх не упомянул. Уточнять я не стал, понял задумку сам.

К нам подошел один из моряков, все время нашего разговора возившийся с бочками с гарумом.

— Готово, можно проверять, — доложил он.

— Пойдем, Квинт, — капитан кивком пригласил меня к бочкам.

Я обратил внимание, что на палубе под бочкой был расплескан драгоценный гарум и лежали опилки, нарезанные мелкой стружкой. Моряк нагнулся к бочке, что-то подковырнул и вытащил затычку, совершенно неприметную на первый взгляд. В доске было проковырено отверстие, небольшое, но достаточное, чтобы гарум вытекал наружу тонкой струйкой. Бочки, как бы ни были они законопачены, всё равно воняли, так что этого бы никто не заметил.

— Покажи, что это работает? — сухо велел капитан.

Он взял пробку, повертел в руках и вставил обратно, плотно закрыв отверстие. Гарум перестал течь, а самой пробки было не разглядеть, если не знать, к чему присматриваться. Моряк разделся, снял с бочки крышку и залез в нее. От гарума пахнуло тухлятиной. Я поморщился и предусмотрительно сделал шаг назад, изо всех сил сдерживая рвотные позывы. В руках у матроса оказалась трубочка, которую я не заметил сразу. Он задержал дыхание, зажал нос пальцами и погрузился в гарум с головой. От подобного у меня по спине пробежал холодок — нырять в эту жижу даже хуже, чем в сточные воды. Секунда, и пробка выпала на палубу, соус не успел разлиться, из отверстия тотчас появилась трубочка. Моряк не выныривал за глотком воздуха, а дышал через трубочку. И, судя по всему, получалось у него хорошо.

Капитан скрестил руки на груди, критически наблюдая за экспериментом. Удовлетворившись, он постучал по бочке, давая понять моряку, что можно вынырнуть. Понятия не имею, как он заставил себя сидеть в бочке с тухлым соусом, потому что меня подташнивало от одного запаха. Трубочка исчезла, и моряк вынырнул. Я внимательным взглядом оценил его состояние. Дыхание не сбилось, а значит, моряк мог сидеть там и дальше без проблем.

— Работает, — уверил матрос, вытерев рот рукой и протерев глаза от жижи.

— Вижу, делайте то же самое в остальных бочках, — распорядился капитан.

Матрос согласно покивал и продолжил работу.

Я, хоть и остался впечатлен увиденным, поспешил внести свои коррективы.

— Во-первых, пробки должны открываться вовнутрь. Во-вторых люди Суллы, очевидно, проверят товар, прежде чем он попадёт на торжество, — озвучил я свои мысли.

— Насчет первого соглашусь, — кивнул капитан. — Эй, Авн! Пробки вставляй изнутри! — распорядился триерарх. — а вот насчет второго…

Он достал из-под пол одежды небольшое восковое клеймо.

— Гарум будет запечатан. Никто не рискнет его открывать.

— Хорошее решение, — я согласился с доводами. И, помолчав, добавил: — Не боишься, что можешь отравить других людей,?

— Могу, но не боюсь, — триерарх даже не стал спорить, а расхохотался. — Меч Юпитера им в зад, пусть передохнут, как мухи. Или ты беспокоишься за Офеллу, центурион?

Я не ответил, только медленно покачал головой. Нет, беспокойства за Офеллу у меня не было и быть не могло. Мой тезка — ещё один мясник, при осаде Пренесте не побрезговавший обезглавить врагов. Собаке — собачья смерть, и все такое, тут важно иное.