— Как сказал один мудрый человек, — я поучительно поднял палец, — алкоголь, возможно, опаснейший враг человека, но в Библии сказано: возлюби врага своего. Ты, наверное, идешь по этому пути мудрости?

— Чего? Какая еще библия? И кто такое сказал? — уперевшись ладонями в колени, заинтересовался Пирамед.

— Фрэнк Синатра.

— А это кто? Имя довольно странное…

— Артист, пока неизвестный, — я пожал плечами. — Пойдем уже, опоздаем.

— Да идем, идем… — пыхтел тот. — Ты что, с актерами дела имеешь? — нахмурился грек.

Я не ответил. Знал, что актеров в Республике, мягко говоря недолюбливали, отсюда и недоумение грека. В профессию шли, по большей части, рабы и вольноотпущенники. Дело обстояло настолько худо, что свободный гражданин, становясь актером, лишался немалой части своих прав, например, военной службы. А еще исключался из трибов, лишаясь чуть ли не главного, чем гордились свободные римляне — права голоса.

Впрочем, каждому свое. Представляю, как бы удивился Паримед, узнай он, что в мое время актеры становятся губернаторами и президентами, используя, что называется, свою фанбазу. Но в древнем Риме такого не могло прийти в голову никому.

Я отодвинул эти мысли и смерил взглядом Паримеда. Для дня сделки, которой он уделил последние несколько недель своей жизни, грек выглядел откровенно неважно. При появлении на форуме на нас даже устремились косые взгляды. Легионеры, как и вчера, толпились в очереди у входа в городской совет. Судя по всему, очередь эта почти не двигалась, потому что я приметил несколько знакомых рож, которых видел здесь вчера. Меня они тоже узнали, поприветствовали кивком, приличия ради.

По пути мы прошли мимо рынка, и я не без удовольствия увидел своих рабов, бойко распродававших гарум. Не прошло и часа, а у них осталось две закупоренные амфоры и одна открытая — откуда соус продавали мерными горшками. Подходить я не стал, но ощутил на себе любопытный взгляд Паримеда, который все эти новости проспал. Но он, хоть и был выпивший, видел все. Да великой тайны из распродажи я, по большому счету, и не делал. И если бы грек меньше расслаблялся, то сам видел бы, как рабы выносят из виллы серебро и амфоры с гарумом.

— Ты чего затеял? — с подозрением спросил он.

— Имущество распродаю.

— Думаешь, что это понравится квестору?

— Не думаю, — я покачал головой. — Во-первых, я продаю ему землю, а не имущество, а земля останется неприкосновенной. Во-вторых, все это перешло де юре и де факто в мою частную собственность. И я волен распоряжаться серебром и гарумом на свое усмотрение.

— Рискуешь…

— Кто не рискует, тот не пьет… вино.

Грек промолчал, но по всему его виду было понятно, что затея ему крайне не нравилась. С другой стороны, попробуй еще разбери, что у него на физиономии написано. Лицо-то и без того от похмелья перекошенное. А вот за рабов я искренне порадовался. Отправляя их, я всё-таки думал, что со сбытом возникнут проблемы, и половина товара останется нераспроданной.

У входа в городской совет сегодня стерегли другие люди, головорез с не самыми лучшими манерами куда-то исчез. По крайней мере, видно его нигде не было. Это удивило Паримеда. Сказать грек ничего не сказал, но нахмурился и медленно облизал губы.

— Подожди-ка здесь, Квинт, я ненадолго отлучусь, — он двинулся ко входу в здание.

Пусть идет, заодно устроит нам проход, так сказать, по вип-коридору..

— Ну, как проходит сделка? — по правую руку от меня в этот момент вырос один из легионеров, тот, с которым я поздоровался.

Он отделился от своих.

— Своим чередом, — бросил я не поворачиваясь, давая понять, что не настроен продолжать разговор.

Легионер это заметил, помялся, переступая с ноги на ногу, но не ушел.

— А что вчера произошло? — все-таки выдал он.

— Что?

— Не расскажешь?

Я все же обернулся и посмотрел солдату прямо в глаза. Передо мной стоял опытный ветеран, с множеством шрамов, худой как щепка.

— Так ты и расскажи? Понятия не имею, о чем ты говоришь, у меня в жизни разное происходит.

Но пояснять ветеран не спешил. С прищуром смотрел на меня, не отводя глаз. Разговор как-то не складывался, поэтому я воспользовался тем, что Паримед обернулся и энергично замахал рукой, подзывая меня.

— Опять без очереди? — забурчал всё тот же ветеран.

— Надо ли отказываться, если зовут?

Мой вопрос поставил его в тупик. Я тем временем двинулся ко входу, где таки нашелся один лысый головорез. Явился, не запылился. Они с Паримедом о чем-то даже активно спорили. Вернее, лысый что-то цедил сквозь стиснутые зубы, а грек лишь пожимал плечами, будто оправдываясь. Но прежде я услышал слова ветерана: «вообще-то они до полудня не принимают».

Как и вчера, я вновь подошел напрямую ко входу. Разговор у Паримеда и головореза как-то сразу оборвался. Наш «старый знакомый» лишь напоследок просверлил грека насмешливым взглядом, а потом перевел взгляд на меня.

— Контрактус подписан?

Я молча, также безо всякого приветствия достал документы. Головорез протянул руку, захотел взять, но я не позволил.

— Тебе они ни к чему.

Он хмыкнул и коротким кивком показал следовать за ним.

— Проходите, вас уже заждались.

На этот раз внутрь нас пригласили вдвоем, не оставили Паримеда загорать на входе. Я подметил, что досматривать нас не стали, и мне не пришлось сдавать гладиус. Интересно, а бородач в курсе о нашем недопонимании с карателями — которых они вежливо называют свидетелями? Спрашивать я все же не стал, а то мало ли, задену чьи-либо чувства. И вообще, любопытной Варваре на базаре нос оторвали.

А вообще, конечно, любопытно, что, фактически, городской совет не работал аж до обеда, но для меня окошко таки нашлось. Кому-то этот клочок земли, который достался мне в Помпеях, встал буквально поперек горла. Не все так было просто у господина Луца, как могло показаться на первый взгляд. Ой как не все…

— Проходите, оба, — распорядился лысый, заворачивая в проход к кабинету квестора.

А в здании-то ни души, как будто вымерло все. Почему бы это? Ведь в прошлые разы в коридоре слышались чьи-то разговоры, а теперь — тишина, и мертвые с косами стоят.

— Давай— Квинт, первый, — грек, смахивая со лба проступившую испарину, жестом пригласил меня в кабинет. Я пожал плечами, повторного приглашения не потребовалось. Лысый тут же как пантера проскользнул в дверь, встал у стеночки. Паримед уселся на скамью, вытянул ноги, с облегчением выдохнул. Как уже понятно, квестора в кабинете не оказалось.

— Где же квестор? — я резко повернулся к лысому полубоком, малость смущало, что вооруженный мужик с кинжалом находится на расстоянии прыжка.

Однако его рука спокойно висела на безопасном расстоянии от рукояти.

— Сейчас подойдет, присаживайся, центурион.

— Постою, — коротко отказался я.

— Как знаешь.

Провожатому, кажется, было всё равно, и это успокаивало. Но все-таки рисаживаться я не собирался, и, в отличие от грека, явно расслабленного, чувствовал непонятную тревогу. Почему? Я сам не знал. Вроде, всё идет почти так же, как в прошлый раз, и даже лысый куда более сговорчив. Но все же…

— Квинт, ты ведь все бумаги принес? — Паримед, наконец, пришел в себя, хотя руки грека до сих пор подрагивали.

Я не ответил, потому что в проходе появился квестор.

— Извините, прошу прощения за ожидание, господин Дорабелла.

Я насторожился. На магистре будто не было лица. И в целом он выглядел вовсе не таким самоуверенным хозяином, как вчера. Бледный, осунувшийся. Может, Диний понял, что не так просто садиться на квесторскую должность без должного опыта? И Помпеи довольно далеко от Рима, пожаловаться Сулле надо еще в принципе успеть… Хотя… возможно, случилось что-то этакое, что пошатнуло только только установившийся порядок? Чем не шутит Юпитер, «тогда» у того же Офеллы ни черта не вышло, а теперь?

Мысли проскользнули, а я мигом вернулся в здесь и сейчас. Сулла, Офелла, Помпей, да пусть они себе хоть головы пооткручивают, меня это касается едва ли.