Здесь много говорили о варварстве эфиопов, о том, что они не цивилизованы. Скажите, господин Криспи, а разве цивилизованно убивать медицинский персонал под флагом Красного Креста – я имею в виду разгром русского госпиталя возле Мэкеле, чему сам был свидетелем. Чтобы вам напомнить, передаю вам фотографии и вам, господа журналисты – здесь несколько комплектов, если кому не хватит, передайте название вашей газеты, ваше имя и вам отпечатают их в таком же качестве. – С этими словами я передал пачку фотографий журналистам.
С места крикнул генерал Балдисерра:
– Это еще неизвестно, кто убил этих людей, почему вы думаете, что это итальянцы?
– Господин генерал, вы же военный человек, посмотрите на голову врача, разрубленную сабельным ударом. Такой удар мог нанести только всадник или великан трехметрового роста. Великанов в армии негуса я не встречал, а вот итальянский конный полк под Мэкеле видел, поскольку мои люди уничтожили там не менее двух эскадронов вашей конницы, остатки полка просто бежали от моих пулеметов и ручных бомб. В этом полку служили лишь итальянцы, в чем я имел честь убедиться, осматривая место сражения. Остальные медики и раненые, погибшие в госпитале, были также зарублены, среди них священник, пытавшийся с крестом в руках образумить белых дикарей.
Со стороны прессы послышался возмущенный шум, люди встали и что-то сердито говорили, обращаясь к итальянцам, из чего я сделал вывод, что многие эти фотографии раньше не видели.
– Кстати, для представителя Святейшего престола, назвавшего эфиопов дикарями-язычниками. Это древняя нация, ведущая свой род от племени Соломонова и уже более чем полторы тысячи лет исповедующая христианство. У них есть своя письменность и школы, своя культура, о которой вы не имеете никакого понятия, но утверждаете о диких обычаях. А известно ли вам о приказе генерала Баратьери не брать пленных, подписанном накануне битвы при Адуа? Вот этот приказ у меня в руках. К сожалению, копии нет, и я не могу его отдать итальянской делегации, но к следующему раунду переговоров я постараюсь сделать копию.
Со стороны журналистов послышались крики:
– И нам, и нам, пожалуйста.
– Хорошо, господа журналисты, как и с фотографиями госпиталя, которые уже были опубликованы многими газетами, составьте список, чтобы всем хватило. Как видите, фактов бесчеловечного и нецивилизованного ведения войны итальянскими агрессорами более чем достаточно. Теперь о пленных: лично я курировал строительство железной дороги от Асмэры до Мэкеле. Там трудилось около восьми тысяч пленных итальянских солдат под командованием полковника. Я лично проверял, чтобы на столе этих пленных были мясо и фрукты, они были в достаточном количестве обеспечены крупой и трофейной пастой. Во время последнего рапорта мне итальянским полковником было сказано, что умерших и больных среди его отряда нет. Кстати, все итальянские раненые, которые обратились в госпиталь, получали медицинскую помощь.
– Думаю, что итальянской делегации все ясно?
После этого итальянцы взяли двухдневный перерыв на консультации. Ильг надулся, как мышь на крупу, и со мной не разговаривал. А что мне, прикажете ждать, пока он подпишет унизительный мир, который означает для меня лично то, что Машу я никогда уже не увижу?
На следующий день я поехал в консульство и привез оттуда фрак и цилиндр, мы договорились, что Иван Иванович прикажет сделать еще нужное количество фотоотпечатков и попробует качественно переснять итальянский приказ.
Через два дня переговоры возобновились, целый день продолжалась нудная торговля о том, кто, кому и чего должен, наконец, Криспи предложил остаться в прежних границах без каких-либо выплат какой-либо стороне. Ильг было открыл рот, но я сказал:
– Наши требования – полное присоединение всей ранее аннексированной провинции Тигре со всем побережьем, то есть ликвидация итальянской Эритреи и выплата шести миллионов лир контрибуции.
Криспи поперхнулся водой, которую в это время пил из стакана, и долго откашливался. Когда старику стало полегче, он встал и сердито произнес, что это возмутительные и неприемлемые итальянской стороной условия, и кто я такой, чтобы их ставить.
Я было хотел ответить, кто я такой, но Меншиков жестом остановил меня и спросил у принимающей стороны, кем подписаны документы, удостоверяющие полномочия итальянской делегации.
– Как кем, – удивился британский губернатор, – его превосходительством премьер-министром Франческо Криспи, вот он собственной персоной.
– Бывшим премьер-министром и бывшим главой бывшей итальянской делегации, – ехидно уточнил Меншиков, – вчера вечером Его величество король Италии и Савойи Умберто I, приняв во внимание голос свободной европейской и североамериканской прессы (поклон в сторону журналистов) и протесты итальянского народа, окончательно отправил в отставку премьера и все его правительство. Видимо, среди многочисленной итальянской делегации не нашлось никого, кто бы сходил утром на телеграф или спросил у портье отеля, не было ли писем.
После этого переговоры прекратились, и все покинули зал. На выходе меня встретил генерал Шлоссер, поздравил с успешной дипломатической и военной карьерой, и я не остался в долгу с поздравлениями. Мы условились как-нибудь посидеть за рюмочкой после окончания переговоров.
Пока одна делегация покинула Александрию, а другая приехала, прошло полмесяца. Сразу же после окончания первого раунда переговоров, который мы выиграли, попросил Ильга дать телеграмму Пьетро Антонелли, который мне был нужен как свидетель гуманного обращения с пленными, но Ильг ответил, что адреса итальянца он не знает. Получив скромные суточные в размере двух золотых на четырех человек, я понял, что больше толку от Ильга не будет, и в своих дальнейших действиях опирался на русское консульство.
Где-то через четыре дня после того, как Криспи покинул африканский берег, в Александрию прибыли газеты пятидневной давности. Практически все крупные газеты вышли с заголовками «Провал миссии Криспи», «Эфиопский генерал обвиняет» и тому подобное. На некоторых фото видно, как я с перекошенным лицом вырываю из-под пера Ильга подписываемый им договор, на других – запечатлена моя речь с пачкой фотографий в руке или с приказом Баратьери. Описания моих действий в статьях были примерно одинаковые и, в общем, соответствовали истине, как и требования Криспи, застенографированные журналистами.
Иван Иванович сказал, что переданные в тот же день сообщения журналистов вызвали бурю протестов, «Ле Фигаро»[123] прямо назвала Криспи людоедом, мол, мы думали, что эфиопы – людоеды, а оказалось они (людоеды то есть) – рядом, через границу. Итальянские левые вновь вывели на улицы многотысячные толпы, которые собрались перед королевским дворцом, кричали: «Мы не пойдем умирать за Криспи», жгли костры и добились, что напуганный король вышел на балкон и объявил о своем решении не только распустить правительство, но и уволить Франческо Криспи со всех занимаемых постов и назначить расследование деятельности Военного министерства. Известный военный деятель генерал Чезаре-Франческо Рикотти заявил, что для победы над Эфиопией нужно 150 тысяч солдат и военные расходы свыше миллиарда лир[124].
20 июня переговоры возобновились. Теперь итальянской делегацией руководил Антонио Страбба, маркиз де ла Рудини[125]. Переговоры сразу стали более конструктивными, теперь никто не давил на нас и не делал голословных заявлений. В основном дискуссия шла вокруг суммы контрибуции. Страбба напомнил, что Менелику за Эритрею были уплачены 2 миллиона лир, дано 30 тысяч винтовок и 40 орудий.
Я ответил, что согласен уменьшить наши претензии на эту сумму и с удовольствием бы вернул старое оружие, но оно частично утрачено, а частично испорчено в ходе не нами развязанной войны, поэтому включать его стоимость я не буду. За оставленную в Эритрее инфраструктуру Страбба потребовал еще полтора миллиона лир, поторговавшись, я уменьшил сумму на полмиллиона, мотивировав тем, что все это не новое и по большому счету ненужное, те же декавилевские рельсы придется перешивать на новую колею, так как приличные вагоны и паровозы они не выдержат. Если итальянское правительство так хочет, мы можем согласиться вернуть старые паровозы и рельсы за эти полмиллиона (Страбба отказался).
