Таким образом, мы сошлись на трех миллионах выплат правительству Эфиопии, но не в качестве контрибуции (Страбба не устроила формулировка), а в качестве выкупа за пленных. Да ради бога, три миллиона они так и так три миллиона, как их ни назови. По поводу границы – она будет установлена в 20 милях в море, то есть 20 миль от береговой линии считаются территориальными водами Эфиопии. Северная граница будет проходить там же, как и сейчас она отделяет территорию от Суданома, а южная – по границе с французским Сомали. Вся собственность внутри этих границ не подлежит отчуждению и является собственностью Эфиопии. Пленные начнут освобождаться постепенно, при переводе денег и подходе кораблей для их транспортировки в Италию, первыми освобождаются офицеры и генералы, а также ослабленные и больные.
После согласования деталей договор о мире был подписан всеми сторонами, а также представителями стран-наблюдателей. Что же, можно возвращаться, я перевыполнил взятые обязательства, слово за негусом.
Посетив консульство, я поблагодарил всех, кто оказывал нам помощь, отдал фрак и надел свой песочник с ромбами и панаму, так меня и запечатлели в последний раз журналисты при входе в отель, когда казаки разгружали два ящика рома, что было обещано закупить «для братов». Потом Ильг безуспешно пытался договориться с капитаном какого-нибудь судна о нашей транспортировке в Массауа, пока я не отправился к русскому консулу, а он не попросил капитана парохода «Кострома» взять нас на борт. После прибытия мы с Ильгом поехали на паровичке в Асмэру к негусу.
Я вручил ему текст договора и на словах рассказал условия мира, отметив, что перевыполнил взятые обязательства. Для наглядности присовокупил газеты с фотографиями.
– Хорошо, рас Александр, я доволен твоей службой и держу данное тебе слово. Сегодня же Мариам будет в твоем доме, который будет русской резиденцией до того, как ты покинешь Эфиопию. Я сохраняю тебе и Мариам титулы, а тебе награды и чин. Вот бумаги об этом решении. Также передаю тебе собственноручное письмо Андрэ и бумагу о смерти есаула Лаврентьева в тюрьме, куда он был заключен как подозрительная личность без документов. Что касается твоих людей в Аруси, то мои слуги не отыскали их следов, возможно, они уже на пути сюда.
Когда я спросил относительно выплат моим людям за трофейное оружие и жалованье, то получил ответ, что им будет выплачено прямо при отплытии броненосца. Сейчас интендант как раз считает эти деньги в арсенале форта Массауа. Мне же мое жалованье за пять месяцев негус вручает сейчас, и я получил в руки тощий мешочек.
– Великий негус, здесь какая-то ошибка, должно быть в два раза больше монет, – проговорил я с недоумением, заглянув внутрь мешочка.
– Согласно повелению негуса негешти, установлена пошлина на вывоз золота в семьдесят процентов от веса металла, – торжествующе возвестил Ильг.
– Ну что же, и на этом спасибо (видимо, это и есть дополнительная награда).
Я поклонился и вышел. Да, мелконько как-то, ваше величество.
Поехал в дом, заглянув по пути к мэру. Спросил, получил ли он жалованье за этот месяц? Мэр ответил, что не получал, тогда я сам отсчитал ему десять монет и сказал, что мир подписан, Асмэра стала эфиопской и я уезжаю домой, вот получил жалованье в 30 процентов от обещанного, в связи с пошлиной, так что если надумает покинуть страну, пусть сначала узнает о действующей пошлине и переведет золото в драгоценные камни, на них пошлина не распространяется. Спросил, не видел ли он людей в форме, похожей на мою, мэр сказал, что два дня назад пришли иностранцы и спрашивали, где меня найти, на них была такая же одежда.
Поехал в резиденцию, Маши там не было, зато встретил старателей Толстопятова. Они сказали, что привезли с собой десять пудов золота и половина из них – моя, как владельца земли. Огорчил их известиями о новой пошлине, но ее можно обойти, если продать золото на валюту или обменять его на драгоценные камни, это можно сделать у еврея Исаака в Хараре, он человек надежный. Толстопятов сказал, что они так и сделают, но придется возвращаться назад.
Они уже было отправились седлать коней, но я попросил подождать и принес им заполненные дворянские грамоты – на графа Толстопятова, а баронские – его помощникам.
– Так что вы теперь важные персоны и чуть что – тычьте ими в физиономию местной братии. А если не поможет – вот вам две винтовки и два револьвера к двум уже имеющимся у вас. Сопровождение дать не могу, да и «Чесма» ждать не будет, вот так и бежим, будто захватчики какие.
Толстопятов утешил меня, сказав, что все понимает, старатели они всегда только на себя рассчитывают и как-нибудь выберутся. Я сказал, что через месяц буду в Москве, там, где мы первый раз встретились, и всегда рад их принять. Спросил, не видел ли он людей Павлова?
– Как не видел, видел, – ответил маркшейдер, – мы через их деревню, Павловку, проходили. Не хотят они оттуда уходить, вот и письмо прислали, – и Толстопятов передал мне смятый конверт.
Спросил, прилично ли они устроились? Не обижают ли их местные?
– Да они сами кого хочешь обидят, местные их уважают и побаиваются. Павловка – прямо как русское село: церковка, избы, коровы пасутся, только местные, горбатые и с длинными рогами. Овец развели целое стадо. Три урожая собирают, чего тут уезжать, в России такого нигде нет.
Пожелал им счастливого пути, казаки привели еще десяток мулов под вьюки, все легче в дороге будет. Попрощались, и старательский караван пошел обратно в Харар, куда-то их судьба потом выведет? Велел готовиться съезжать, как только моя невеста прибудет, поедем. Казаки рассказали, что есаул договорился с итальянским капитаном, что их гражданский пароход возьмет на борт лошадей и казаков и пойдет в Севастополь прямым ходом, а там они итальянцев отпустят.
Тут мне в голову пришла другая идея, и я послал казака вернуть старателей, пока они далеко не ушли. Раз будет пароход, то кто ему мешает бросить якорь где-нибудь в пустынном месте возле городка Массауа, спустить шлюпки и взять на борт четырех человек и ящики. Поэтому решили переиграть: старатели движутся к Массауа, а потом уходят в сторону и остаются на побережье недалеко от Массауа. Капитан будет идти вдоль побережья и ждать сигнала дымным костром. Дальше все просто: вы перегружаете груз (так как неизвестно, как турки отнесутся к грузу золота на борту парохода) на борт «Чесмы» и сами туда переходите. В тот же день старатели покинули Асмэру и кружным путем отправились на побережье.
Через два дня после ухода старателей приехала Маша. Она появилась так же, как и в прошлый раз, в сопровождении охраны, которая передала ее мне и уехала. Я ожидал, что с ней будет рас Мэконнын, но он не приехал, оно и к лучшему. Я подхватил Машу на руки и почувствовал, как исхудала моя птичка, на лице остались одни большие глаза, которые смотрели на меня с любовью и нежностью. Маша прижалась ко мне: «Я так тебя ждала, мой ясный сокол, и вот дождалась, теперь всегда буду с тобой». Я отнес ее к себе и позвал горничную, чтобы она подготовила ванну и принесла завтрак, непременно сытный, с булочками и мягким сыром. Пока Маша плескалась в теплой воде и напевала какую-то детскую песенку, спустился вниз и приказал казакам собираться – завтра выходим.
Взял с собой Титова, и мы пошли в оружейку, посмотреть, что осталось. Отрядных денег осталось немного: всего лишь пару сотен лобанчиков, зато гроссбух был весь набит расписками за продукты, большей частью за поставки мяса, подписанные самим Титовым. Я спросил, кто же съел столько мяса, в ответ интендант сказал, что уже месяц, как отпуск мяса и других продуктов для питания пленных и отряда производится за наличные деньги. Посмотрел на оставшиеся ценности – все остатки подарков были погружены на «Чесму» еще до моего убытия на переговоры. Остались только три штуки ситца и штука синего сукна с моей фабрики, велел их взять и пойти со мной. Материю я отдал в качестве подарка за хорошую работу горничной и кухарке, они были растроганы до слез и благодарили щедрого господина. Велел загрузить во вьюки оставшееся вино, сыр и ветчину: а чем свадьбу отмечать будем? Еще у нас лежало около тысячи комплектов итальянской формы. Велел казакам отвезти ее в лагерь, пусть пленные переоденутся перед отъездом на родину.
