Через три дня прошли Суэц и вот показалась Александрия, город, где я впервые увидел Машу, поднимающуюся на борт «Орла», сразу нахлынули воспоминания и захотелось побыстрее все закончить и вновь увидеть ее прекрасное лицо. «Джигит» бросил якорь менее чем в полуверсте от берега, я стоял у борта и вновь вдыхал какие-то неясные цветочные ароматы, которые доносил легкий ветерок. Все так же белели домики, окруженные зеленью деревьев и кустов, как будто все это было вчера и не было более чем полугода скитаний и войны. Действительно, прошло всего семь с половиной месяцев, а как будто семь лет, столько вместилось в этот промежуток всяческих событий: и приятных – встреча с Машей, ее любовь и нежность; и неприятных – гибель людей, кровь, пот и грязь войны. Был и есть обман со стороны людей, которым стал доверять, и крушение надежд и планов, которые уже стал воплощать в жизнь. Я рассчитывал начать здесь новую жизнь, построить свой мир, в котором было бы удобно жить людям, вообще, связать свою судьбу с этим континентом, но вот не получилось, и теперь пришлось уносить ноги и выполнять обязательства, на которые вовсе не рассчитывал сначала. И теперь, как дрессированная обезьянка, я должен выступать на этом чуждом для меня представлении.

Спустили шлюпку, мы высадились на берег, где нас встретили ожидавшие с нанятыми колясками двое чиновников консульства. Сообщили, что нам сняты четыре номера в отеле «Бристоль», недалеко от дома градоначальника, где будут проходить переговоры. Итальянская делегация еще не прибыла, она будет жить в отеле «Ройял», он хоть и более фешенебельный, но гораздо дальше от места переговоров.

Отель был неплохим, номер из спальни, гостиной и кабинета. Артамонов разместится на диванчике в гостиной, все лучше, чем вчетвером в маленьком номере под лестницей. Экономный Ильг вообще хотел поселить казаков в какой-то ночлежке, но я сказал, что казаки, в отличие от его арапа, это наша охрана и безопасность и жить они должны в этом же отеле. Уточнил, какие здесь банки, оказалось, один из них – прямо через дорогу. Зашел и спросил, принимают ли они итальянские лиры в ассигнациях с обменом на фунты и можно ли перевести лиры в швейцарский банк. Оказалось, что с переводом в Швейцарию не очень, ну еще не созрела Швейцария как мировой банковский центр, вот в лондонские банки – пожалуйста. Спросил по курсу какого банка выгоднее всего поменять на фунты стерлингов полтора миллиона лир. Ответили, что в Центральном Банке Соединенного королевства, что на Принцесс стрит – наиболее выгодный курс, и они могут перевести эти деньги, открыв мне счет за сравнительно небольшую плату. Посчитал – вроде нормально. Все потери меньше, чем при продаже на лиры с 20 %-м лажем. Вернулся в отель, попросил казаков помочь со шкатулкой, и мы отправились в банк, прихватив Ефремыча. Отпустив казаков отдыхать, положил на счет в Bank of England все лиры, переведя их в фунты. Забрал бумаги и покинул банк, полупустую шкатулку было нести гораздо легче, и мы с Артамоновым справились сами. На этом финансовые операции можно считать законченными. Все золото на борту «Чесмы», от лир я избавился, какая-то наличная валюта в виде фунтов и франков в ассигнациях от беглого кассира у меня есть, на жизнь хватит, даже если Ильг совсем прижиматься с финансами будет.

Зашел Иван Иванович Меншиков, консул, мой старый знакомый, он принес свежие фотоотпечатки и сказал, что посадил Петрова на «Джигит», и он уже отчалил. Фотографии получились хорошего качества, по нескольку штук каждого сюжета и производили жуткое впечатление. Как сейчас перед глазами встала траншея, вдоль которой вереницей сложены тела медиков и их пациентов. Когда фото в газете, оно не производит такого впечатления. Просто мороз по коже от фото, на котором показан лежащий с разрубленной сабельным ударом головой начальник госпиталя, а рядом с ним православный батюшка, сжимающий окоченевшими пальцами медный крест. Это грозное и мощное свидетельство, и я буду не я, если не заставлю вертеться на адской сковородке тех, кто заварил эту кашу.

Иван Иванович принес свежую прессу и рассказал последние дипломатические новости – Италию лихорадит, там правительственный кризис, кабинет Криспи подал в отставку, но король отставку Криспи не принял и решил немного подождать с новым премьером, и кто будет министром иностранных дел, не ясно. Также неясен состав делегации Италии, ходят слухи, что чуть ли не сам Криспи будет ее возглавлять, ведь в случае приема его отставки (а Криспи надеется, что в случае успешных переговоров король отставку не примет и он сохранит свой пост – такое уже бывало и он выходил сухим из воды). Криспи – опасный противник, он мощный переговорщик и будет давить на противника с самого начала. Военным представителем назначен генерал Антонио Балдисерра, который должен был сменить генерала Баратьери, но не успел – порт Массауа уже был занят моими казаками[121]. Балдисерра хорошо знает эфиопский театр военных действий и считается опытным военным, придерживающимся прогрессивных методов ведения войны. Именно он настоял на посылке пулеметов и крупнокалиберной артиллерии, а данный момент уже сформировал второй экспедиционный корпус, насыщенный этими видами вооружений. Согласно телеграмме из нашего посольства в Италии, пароход с итальянской делегацией уже в пути и сегодня-завтра может прибыть в Александрию. Спросил Ивана Ивановича, где можно сшить дипломатический фрак или взять его напрокат и можно ли, чтобы фрак был белым – не хочу одеваться в похоронном стиле. Меншиков рассмеялся:

– Дорогой Александр Павлович, цвет дипломатического фрака может быть любой, если он – черный[122]. Мы подберем в консульстве вам что-нибудь по размеру, и подогнать по фигуре у нас есть кому, все равно же вы навестите консульство завтра, вот и примерим, иначе до переговоров сшить вам ничего не удастся, здесь портные шьют неспешно, месяцами.

6 июня 1892 г., понедельник, Александрия, дом градоначальника

Сегодня начало переговоров, все делегации, консультанты и наблюдатели прибыли. Перед отелем полно прессы, ждут выхода эфиопской делегации. Я в эфиопском «прикиде с перьями», орденами, саблей и щитом, захожу к казакам, проверить внешний вид. Вроде все нормально, вид эфиопский в белых шамах, шашки на перевязи, кинжалы за поясом. Еще перед отъездом выдал им «для реквизита» старинные шашки и кинжалы дагестанской работы с серебряной и золотой насечкой, чтобы не «светить» русское холодное оружие. Проинструктировал, чтобы ни о чем ни с кем не говорили, даже «по-галапагосски», отдал Матвею, это тот казак, которого я оперировал когда-то, кожаную папку и велел беречь ее как зеницу ока. Вышли в холл подождать Ильга, он, как всегда, опаздывал. Минут через пятнадцать швейцарец появился в котелке и костюме-тройке серого цвета с нелепо сидящей орденской лентой и звездой ордена Печати Соломона, причем он перепутал, через какое плечо надевается лента. На другой стороне груди – портрет Менелика в бриллиантах.

Никаких экипажей из экономии он не заказывал, так что десять минут мы шли пешком, провожаемые толпой журналистов, задававших вопросы. По всем вопросам, начиная о том, чего мы хотим добиться, кончая «понравились ли нам женщины в Александрии», обращались исключительно к Ильгу, подразумевая, что «это чучело, что идет рядом», не понимает по-французски, пока я не ответил, что «чучело» все понимает и сейчас прикажет охране разобраться с назойливыми щелкоперами. После этого «щелкоперов» как ветром сдуло. По дороге мсье Альфред объяснил, что вести переговоры будет он, мое дело – военная часть, и когда надо что-то пояснить, он будет обращаться ко мне.

Вошли в холл дома, по дороге нас все время ослепляли вспышки магния фотокорреспондентов, затем подошли к залу. Я снял леопардовый лемпт, под которым уже изрядно взмок, шаму, перья, отдал щит и саблю казаку, которых тоже не пустили в зал, Ильг отдал на хранение только котелок.