И вот что теперь с этим делать? Во-первых, я не уверен, что справлюсь, знаний не хватает, а во-вторых, это же сколько у меня завистников появится. И так уже очень многие косо смотрели, считая меня выскочкой. Ещё бы, в двадцать три года уже полковник и командир отдельного полка, а теперь и вовсе командир дивизии. Я бы, честно говоря, охотнее остался командиром отдельного полка, хотя бы год ещё, глядишь, страсти поутихли бы, но от меня это не зависит, к сожалению. Ведь не пойдёшь к начальству с просьбой: а отыграйте вы, пожалуйста, всё назад, оставьте меня командиром отдельного полка. Теперь вся жизнь будет как на вулкане, в любой момент взорваться может. Ведь чем выше заберёшься, тем больнее падать. А добрые души, что помогут мне упасть, найдутся, даже наверняка в очередь выстроятся.
Сослуживцы ушли, а я остался в смятении, так как подобной новости совсем не ожидал.
С санитаркой, которую звали Люда, у меня сложились отличные отношения. Меня только смущало, что она подсовывала под меня утку, когда я не мог вставать с кровати, я откровенно стыдился этого. Однако Люда ничем не показывала, что её это тяготило, и меня за это не презирала, более того, я ей, похоже, тоже понравился, так что у нас потихоньку созревала любовь-морковь. Кстати, фигурка у неё тоже оказалась обалденной, всё было исключительно в моём вкусе.
Вот так я и поправлялся. Время летело быстро, хотя, считай, единственным моим развлечением была тарелка репродуктора на стене палаты, которая всегда работала. Прошёл январь, я уже уверенно ходил, раны затянулись, и с меня сняли повязки (хорошо ещё, что обошлось без переломов). Так что в середине февраля меня наконец выписали из госпиталя и даже дали десять дней отпуска для поправки здоровья.
Вот честное слово, я не знал, что с ним делать. Мой реципиент был, как и я, сиротой, как я позже выяснил, и для меня это стало отличной новостью. Казалось бы, что в том хорошего, что ты сирота? В обычной жизни действительно ничего хорошего, но в моём случае это преимущество. Останься со мной память прежнего Игоря Прохорова, наличие семьи, в принципе, не доставило бы мне неудобств, но в моем случае это были бы совсем чужие люди.
Поэтому вместо того чтобы использовать этот отпуск, я отправился в расположение уже своей дивизии. Вернее, сначала явился в отдел кадров армии, где мне поменяли удостоверение, а также дали официальное направление в дивизию. Вот я и явился туда нежданчиком, причём добираться пришлось самому, хорошо хоть дивизия располагалась непосредственно в Москве.
На входе в расположение стоял незнакомый боец. Конечно, я не мог знать в лицо всех своих бойцов, но вот они меня знали, а этот – нет. Значит, новенький, так как, по словам майора Неверова, тут располагалась только моя дивизия. Часовой остановил меня, после чего вызвал разводящего. Качать права я не стал: часовой действовал правильно – увидев незнакомого командира, не имеющего права на проход, вызвал разводящего. Мне даже ждать не пришлось, это ведь не полевой лагерь, тут был настоящий контрольно-пропускной пункт, и разводящий вышел сразу. Вот только он тоже оказался новеньким.
Пришлось мне ждать на КПП, пока не прибежал дежурный по части, который оказался из старичков и прекрасно меня знал, как и я его. Едва увидев меня, он сразу перешёл на строевой шаг и, остановившись передо мной, отдал честь и доложил всё по уставу. Часовой с разводящим слегка струхнули, когда поняли, что не пустили в расположение части самого комдива, но я, повернувшись к ним, лишь поблагодарил за правильное несение службы. А что, ходят тут всякие, а потом страусы пропадают[3]. А если бы вместо меня оказался немецкий шпион в нашей форме, тогда что?
Вот так я и попал в свою дивизию. Прямо с КПП прошёл в штаб, где и состоялась радостная встреча с сослуживцами, хотя много было и новых лиц. К сожалению, среди погибших были и командиры, так что кроме командиров вновь формируемого полка были и те, кто пришёл на смену выбывшим. Я познакомился со своими новыми командирами полков – на первый взгляд нормальные мужики, по крайней мере, никакого чувства неприязни при знакомстве с ними я не испытал. Надеюсь, и позже никаких разногласий у нас не возникнет.
Неверов, который стал начальником штаба дивизии (а это повыше командира полка будет), дал команду приготовить в столовой праздничный ужин для командиров. Праздновать моё возвращение будем вечером и отдельно, я же дополнил его приказ двойной наркомовской нормой для бойцов по такому случаю: пускай они тоже отпразднуют, для многих из них это будет лучше обычного праздничного ужина.
Так как вещей с собой у меня не было – какие вещи после госпиталя? – я сразу отправился с Неверовым и обоими командирами полков по расположению дивизии. Раньше тут была расквартирована какая-то воинская часть, а теперь вот мы. Что хорошо, так это наличие ангаров и ремзоны. Я уже говорил, что жабизм и хомячизм заразны: мои орлы во время наступления затрофеили больше сотни бронетранспортёров, так что в итоге все наши потери в технике были возмещены, и даже с лихвой. Все старые бронетранспортёры заменили более новыми, а со старых уже намылились снимать движки, ходовую, трансмиссию: поскольку все машины забрать с собой было невозможно, хотели снять на замену основные запчасти.
Но тут поступил приказ передислоцироваться в Москву и всю технику взять с собой. Кроме того, выяснилось, что ко мне приказали свозить все захваченные бронетранспортёры. Большая их часть оказалась неисправна, но кое-что с них можно было снять. И вот сейчас мои технари в поте лица и без выходных пахали, как негры на плантациях: часть из них приводили в порядок наши бронетранспортёры, а другие разбирали и дефектовали привезённые.
По штату получалось триста бронетранспортёров на дивизию, это без учёта наших бронеавтомобилей и разных грузовиков. Бронетранспортёры были не только в полках, батальонах и ротах, но и в приданных подразделениях, а именно при штабе, разведке, артиллерийских и миномётных дивизионах, да даже при танковом батальоне. Применение им находилось везде, например, вывезти с поля боя раненых или привезти топливо и боеприпасы. Броня у них, конечно, та ещё, но от осколков и пуль защитит. Вот и пахали ремонтники как пчёлки: пользуясь появившейся возможностью, всё ремонтировали и запасались запчастями.
Всем увиденным я остался доволен, а затем мне показали мою комнату. Все командиры тоже были расквартированы тут, для них имелось общежитие с отдельными комнатами. При дивизии были даже несколько москвичей, единственной поблажкой для них были увольнительные для встреч с семьями: мы же не звери какие, с понятием.
Вечером, после ужина, был небольшой сабантуй для командного состава в честь моего возвращения. Просидели мы почти до полуночи. Пили, правда, мало: не та обстановка.
Вот так я и встал на дивизию. Дел навалилось немерено, хорошо, что мне помогал Неверов, да и командиры полков показали себя с самой лучшей стороны. Хотя оба были уже матёрыми мужиками, и я на их фоне смотрелся пестрожопым щеглом, они, видимо, оценили мои успехи и состояние моего полка, а потому и приняли моё командование над собой.
Через день пришёл вызов в Кремль, и я, честно говоря, охренел от этого. Назначено, правда, было, слава богу, через два дня, так что я успел справить себе парадную форму. До этого-то она мне на фиг была не нужна, а тут пришлось: всё же представать перед начальством в повседневной не комильфо – чай не на передовой, а в тылу. В Кремль я поехал на своей «ласточке», она уцелела в прошедших боях, чему я был весьма рад.
Мне, конечно, сказали, что предстоит награждение, однако тот звездопад, что пролился на меня, оказался для меня совершенной неожиданностью. Я думал, наградят каким орденом, и всё: сейчас не время для наград, хотя я сам регулярно писал представления на своих бойцов и командиров. Награждали, правда, очень неохотно: мы отступали, так какие тут награды. Зная это, я обычно представлял к тем наградам, что шли через командующего фронтом: тот меня знал, и было больше шансов, что наградные не завернут. Как правило, это прокатывало.
