– Он говорит правду, конунг Эйрик Агнарсон, – шаман выступил вперед и поклонился своему вождю. – Много лет назад я проводил блот и руны предрекли, что я встречу великого воина, который приведет конунга Вестфольда в бражный зал Ставангера.

– Это правда? – спросил конунг. Он наклонился вперед и, прищурившись, посмотрел в глаза Лейву.

– Это правда, – кивнул эриль, который не рискнул бы лгать своему вождю и под страхом смерти.

– Это правда? – еще раз спросил конунг, но в этот раз обращался он уже не к Лейву. Задавая вопрос, он откинулся на спинку трона, так что дерево под ним натужно застонало.

Из полумрака справа появилась фигура, высокая, чуть сгорбленная, укутанная в простой серый плащ, полог которого шуршал по доскам пола. Не приходилось сомневаться в том, что этот старик, седой как небо в метель, опирающийся на почерневший от времени деревянный посох, и есть старший эриль Саннефьорда. Его темные глаза окаймляли цепочки морщин, столь глубоких и древних, точно скалистые фьорды Вестфольда. У него был тяжелый, проницательный взгляд, чем-то напоминавший взгляд молодого эриля Тёнсберга. Взгляд человека, который всю сознательную жизнь постигал истины, неведомые другим.

– Это правда, – медленно проскрежетал старый шаман после того, как несколько мгновений, растянувшихся для Аудуна в одну непостижимую вечность, неотрывно смотрел на Лейва. – Эриль не солжет, ибо недопустимость лжи – благословение нашего ремесла. Он видел то, о чем говорит. Он верит в это. И в этого воина он верит тоже.

Лейв вновь поклонился и сделал шаг назад, возвращаясь на свое место. Аудун заметил, как у самой линии его волос, убранных за ухо, образовалась капелька пота. Безусловно, то был не страх. То было волнение, порожденное осознанием значимости момента. Кроме того, будем честны – эриль конунга уже довольно стар, так что мог и в маразм впасть, и не узреть истины в словах молодого коллеги. Честно говоря, этого Аудун опасался больше всего.

– А что скажешь ты сам? – Эйрик перевел взгляд на своего эриля. – Об этом воине? Которого я не знаю, но который обещает мне столь многое.

– Он пришел издалека, – без запинки проговорил старый шаман. Голос у него был резкий и сухой, точно треск веток в костре. – И лжи в нем нет. Зато есть великая сила. Возьми такую силу в руки, и она либо сожжет тебя дотла, либо даст власть, которой нет ни у одного из живущих.

Эйрик поскреб в щетине, переводя взгляд с воина на его шамана и обратно. Потом его массивная грудь поднялась, он глубоко вдохнул и шумно выдохнул, очевидно приняв решение. Конунг поднялся с трона и прошел к столу между расступившимися Аудуном и Лейвом. Он опустился на лавку справа, жестом пригласив Аудуна занять место напротив.

Тут же буквально из воздуха образовались две молодые девушки в длинных льняных платьях, соблазнительно обтекавших точеные фигуры. Они поставили на стол пару глиняных кувшинов и столько же деревянных кружек – для гостей, конунг пил со своего рога. Вслед за медом на столе появилась еда – мясо, только что с огня, и свежеиспеченный хлеб.

Конунг одним легким движением плеснул мед из кувшина в свой отделанный латунью рог, да так, что рог оказался полон точно до краев, но ни одна капля не пролилась на стол. Он взял рог в левую руку и подождал, пока Лейв и Аудун наполнят свои кружки.

– Меня зовут Эйрик Агнарсон, конунг Вестфольда, – торжественно представился он. Разумеется, все и так хорошо знали, кто перед ними, но того требовал обычай. Конунг принял решение, он поверил незнакомцу. Незнакомец выдохнул. Про себя.

– Я Аудун, отныне – твой хускарл и знаменосец, – с этими словами он протянул конунгу правую руку. Они мощно пожали друг другу предплечья. – А это эриль Тёнсберга, Лейв.

Шаман и конунг поприветствовали друг друга.

– Скьель! – громыхнул Эйрик, вздымая над головой кубок.

– Скьель! – в один голос ответили ему Аудун и Лейв.

– Скьель! – пророкотали хирдманы, что были в тот момент в бражном зале.

Эйрик в один глоток осушил свой рог и вновь потянулся за кувшином.

– А теперь расскажи мне, мой знаменосец, – проговорил он, отправляя в глотку огромный шмат жареной оленины. – Как ты намерен устроить Рагнарёк этим ублюдкам из Телемарка?

Они говорили недолго, и причин тому было две. Во-первых, план Аудуна отличался лаконичной простотой, а потому сразу пришелся конунгу по душе. Во-вторых, Эйрик не переносил пространных речей и Аудун, сходу впитав эту очевидную истину, был максимально краток.

Конунг переспросил дважды, в первый раз, когда его новый знаменосец сказал, что для взятия Шиена ему потребуется отряд в тридцать человек. Во второй раз Эйрик уточнил, действительно ли его новый и, без сомнения, безумный знаменосец планирует дойти до Ставангера меньше, чем за две недели.

– Да, – ответил Аудун на оба вопроса. После каждого из этих ответов конунг глубоко вздыхал, опрокидывал рог и на несколько тягучих мгновений погружался в размышления.

Аудун уже хорошо понимал Эйрика, как минимум он понимал, что конунг крайне проницателен и даже прозорлив. Еще он понимал, что его собственные слова, от первой до последней буквы, есть чистая правда. А предлагать правду, ставить ее на кон, что-то выменивать на нее – проще всего. Любой торговец скажет вам, что это беспроигрышный вариант. Но правда встречается он редко, в общем-то – никогда. Если, конечно, ты не берешь обстоятельства за горло и не начинаешь это горло плавно сжимать. Тоже несложно, главное – чтобы силенок хватило. У Аудуна хватало, с лихвой.

Потом они сыграли партию в хнефатафл, что было крайне предсказуемо. Знаменосец честно думал, стоит ли поддаться своему конунгу, но почти сразу пришел к выводу, что идея наиглупейшая, ибо лесть нордманы не переносили. Как и любую другую форму лжи.

Поэтому он выиграл у Эйрика, заперев его ярла между своими фигурами на двенадцатый ход. На самом деле, он мог сделать это раньше – на седьмой, и на девятый. Но не сделал, потому что здесь важно было не пересечь грань. Ту самую, перед которой кончается уважение и начинается опасение.

Они выпили, наверное, целую бочку меда, а потом конунг отправил Аудуна знакомиться с хирдманами, которыми тот должен был теперь командовать. Вряд ли это могло таить какие-то сложности, ибо Аудун всю свою жизнь командовал армиями, в том или ином смысле.

Правда, верховодить дружиной из ста двадцати отменных рубак ему еще не доводилось. Минимальный предел, до которого он опускался в свои худшие годы – тысяч тридцать-сорок. Но тут все оказалось проще, хотя и не без нюансов. Например, Аудун не сразу понял, что все хирдманы и особенно лучшие из них – хускарлы, были не просто боевые братья, они были друзьями, и друг другу, и своему конунгу. Поэтому сальные шуточки про сисястых валькирий, да распутных девок из Шиена хоть и заставили воинов похохотать, на шаг сократив дистанцию между ними и Аудуном, все-таки не возымели эффекта, на который он рассчитывал. Нордманы были наивны, но отнюдь не глупы.

– По всему выходит, что ты не только хороший воин, но и достойный муж, – пробасил в его сторону Снорри, седовласый ветеран, самый старый из воинов хирда, на чьем лице среди бесчисленных рваных шрамов едва угадывались тонкие угловатые губы. – Ты заслужил наше внимание, сумев сразить лучшего из нас на хольмганге. Ты заслужил нашу искренность, шутя и выпивая с нами. Ты заслужил нашу верность, потому что тебе поверил конунг. Но наше уважение ты не получишь, пока не приведешь нас к победе.

– Я это понимаю, – Аудун почтительно поклонился ветерану. Затем перевел взгляд на Торбьорна, Ульва, Эйвинда и Акселя. Вместе со Снорри эти воины образовывали так называемый Круг, высшее звено командиров хирда. У каждого из них в подчинении было по двадцать хирдманов. – Потому клянусь пред конунгом и Всеотцом, что завтра в это же время мы поднимем чаши в бражном зале Шиена! Или, если так решат боги, на его пепелище!

– Скьель! – проревели хирдманы, воодушевленные словами нового знаменосца. Вообще, Круг состоял из шести командиров, но шестой, Хелге, погиб в бою с отрядом из Телемарка. Его нужно было кем-то заменить и задача по поиску нового приближенного хускарла ложилась на плечи Аудуна. Вот только он, разумеется, не имел ни малейшего представления, что с этим делать.