Воин крякнул и попытался развернуться, он был ранен, возможно смертельно, но сдаваться не планировал. Однако Лейв уже извлек свое оружие и ударил во второй раз, целя в шею. Скрамасакс скользнул под полотно бармицы, тут же оросив переплетенную сталь ярко-алыми разводами. Шаман выдернул оружие из тела врага и тот осел на бревна, выплевывая кровь и неразборчивые проклятья.

Это заняло всего пару мгновений, Аудун все еще стоял на коленях, оглушенный, тряся головой и бессильно пытаясь сжать одеревеневшие пальцы на рукоятке клинка. Воин, что оглушил его, оказался берсерком. Он был высок и мышцы его, огромные и вздутые, напоминали скорее каменные валуны, чем органичные элементы человеческого тела. Его длинные черные волосы спереди были заплетены в две узкие косички, остальная часть сальных косм свободно болталась из стороны в сторону. Не самая лучшая идея – идти в бой с распущенными волосами, но у бресерков всегда были свои взгляды на войну и все, что с ней связано.

Воин сжимал в руках две одноручные секиры. Судьба определенно не намеревалась выпускать Аудуна из своих благосклонных рук, потому что та секира, которой берсерк нанес ему удар пониже шеи, оказал тупой настолько, будто ее вообще никогда не точили. Да и атаковал он из неудобного положения, так что оголовье секиры соприкоснулось с кольчугой на спине Аудуна всей плоскостью. При иных обстоятельствах удачный удар, помноженный на звериную мощь берсерка, гарантированно оборвал бы жизнь знаменосца.

Лейв отлично понимал, что против такого противника у него нет шансов, даже сжимай он в руках не скрамасакс, а два длинных клинка. Но он был нордманом, а нордманы не отступают даже тогда, когда шансов на победу не остается. Они продолжают искать выход, возможность, даже там, где ее быть не может. А у Лейва, как оказалось, был целый ворох возможностей.

Он наклонил голову и скривился в плотоядной улыбке, сбивая берсерка с толку. Затем отступил на шаг, выставив перед собой скрамасакс, вроде бы готовый обороняться, в то время как его левая рука змеей метнулась к поясу, нащупала нужный мешочек и двумя пальцами скользнула в его узкую горловину, стянутую тонким кожаным ремнем.

Берсерк еще только собирался сделать шаг вперед, еще только заносил обе секиры для удара, намереваясь одной покончить с оглушенным знаменосцем, а другой – с назойливым шаманом. Но Лейв опередил его. Эриль выбросил вперед левую руку, с кончиков его пальцев сорвалась щепотка травяной трухи с резким, но довольно приятным запахом, в котором умелый травник легко различил бы нотки можжевельника, березы и вереска. Шаман произнес всего одно слово, вложив в него нужный мыслеобраз и энергию своей незамутненной ненависти к врагу.

«Фламме». И вслед за этим словом каждая из мельчайших частиц перемолотых трав, собранных и надлежащим образом обработанных в нужную лунную фазу, вспыхнула переливчатым желтым пламенем. Жалящие искры облепили голову, грудь и плечи берсерка. Он будто напоролся на невидимую стену, глупо взмахнул руками, выронив обе секиры, затем неистово заорал и стал лупить себя ладонями по лицу и груди, пытаясь сбить огонь. Но это было колдовское пламя и потушить его не смогла бы даже вода.

К этому моменту Аудун, наконец, отошел от потрясения, вскочил на ноги и, развернувшись, саданул берсерка ногой в живот. Тот ударился спиной о бревна частокола и перевалился через них, упав прямо перед воротами. Знаменосец, тяжело дыша, посмотрел на эриля.

– Благодарю, – произнес он и протянул Лейву руку, сунув клинок за пояс. Эриль тоже спрятал свой скрамасакс и пожал Аудуну предплечье, коротко кивнув.

К этому моменту штурм закончился. Воины Логи потеряли свое преимущество, как только хирдманы Эйрика оказались на площадке, опоясывающей частокол с внутренней стороны. Тогда превосходство в числе и мастерстве сыграло решающую роль. Хотя было бы несправедливо не отметить храбрость, с которой бились обреченные защитники Скагеррака. Все тридцать пали здесь, у ворот города, ни один не отступил, не сбежал. При этом они сумели унести жизни шестнадцати вестфольдцев.

Аудун кивнул Эйвинду, встретившись с ним глазами. Воин был с ног до головы залит кровавыми брызгами, но, похоже, его собственной крови среди них не было. Затем знаменосец окликнул Берси и кивком указал в сторону ворот. Асвер сам отыскал его и, поймав одобрительный взгляд, отправился исполнять не озвученное поручение. Это был третий город, который они взяли за минувшую неделю и хирдманы, помогавшие в таких ситуациях Аудуну с хозяйственно-организационными работами, уже отлично знали, что от них требуется.

Он прошел мимо Лейва, похлопал его по плечу, бросил взгляд на извечно улыбающегося Регина и Гуннара, взобравшегося на стену одним из последних и почти не принявшего участия в битве. Эйрика он увидел по другую сторону ворот у большого деревянного дома с открытой площадкой, посреди которой стояла наковальня, мехи и другие кузнечные приспособления и инструменты. Конунг стоял, широко расставив ноги со скрамасаксом в руках. Шлема на нем не было, кольчуга у ворота была разорвана, вероятно – сильным секущим ударом. Однако стальное полотно спасло конунгу жизнь, погасив мощь удачной атаки, его кожаная рубаха была прорвана, но на теле виднелся лишь неглубокий порез.

Перед Эйриком в хлюпающей грязи лежал бездыханный Логи. Конунг Вест-Агдера пусть и не был особенно совестливым и честным, все ж не сбежал, а остался сражаться за свой дом, хотя не мог не понимать – даже если наемные даны придут, для Скагеррака это уже ничего не изменит.

Аудун удивился – каким же непостижимым образом Змеиному языку удалось ранить Эйрика, да так, что не будь на том кольчуги, он, вероятно, почил бы прямо тут, за воротами вражеского города. Хотя, может статься, удар этот Эйрик получил от кого-то другого, например – от одного из берсерков, ведь поединка Аудун не видел.

Внезапно знаменосец понял, что может немного передохнуть. Его воины знали, что делать. Сейчас они двинутся вглубь города, хирдманы из числа тех, кто умеет обращаться не только с секирой, но и собственным языком, пойдут по домам, увещевая местных, что опасность миновала и теперь для них настанет период расцвета под властью нового конунга. В бражном зале знамена Вест-Агдера сменятся знаменами Вестфольда, а Эйрик усядется на деревянный трон и начнет раздавать приказы типа «найти и зарезать с дюжину баранов к вечернему пиру», «притащить сюда весь мед, что есть в городе»и далее в таком духе. Что ж, он по праву заслужил это. Они все заслужили.

Аудун пошел вдоль частокола по неширокой деревянной площадке, думая о том, что обязательно нужно заплатить свеям сверх обещанного, дабы они пополнили хирд Эйрика. А к вечеру должны подойти новобранцы из Эуст-Агдера, вряд ли их будет много, но в грядущей битве за Ставангер им потребуется каждый воин. Может, из Телемарка еще кто-то прибудет.

Знаменосец конунга тяжело вздохнул и потер руками виски, затем скулы, уголки губ и подбородок. Он лишь размазал по лицу грязь и кровь, но в данный момент его это не слишком волновало. Он оперся о бревна частокола и посмотрел вдаль на раскинувшийся за городской стеной верещатник, упиравшийся своим дальнем краем в черную стену непроходимого бора. Слева, совсем близко, он видел скалистые взгорья, а за ними – мерно колышущееся полотно гранитных вод залива Скагеррак.

Что получило свое имя раньше – город или залив? Ведь один явно был назван в честь другого. Для какого-нибудь дотошного хрониста эта загадка имела бы принципиальное значение, но не для Аудуна. Для него минуло время изысканий средь тайн далекого прошлого. Как минимум потому, что слишком многое из этого прошлого было связано с ним и ему подобными, которых он слишком хорошо знал, а потому ненавидел всей душой.

Хотя вот Регин ему приглянулся. Он был честен, никогда не скрывал, что думает. И даже его раздражительная улыбка импонировала Аудуну, возможно – как раз тем, что не была наигранной, как у многих. Бог мщения, которого Всеотец назвал Видар, действительно искренне радовался каждому мгновению, проведенному в Мидгарде. Жизнь, смерть, боль и счастье – все это он с радостью переживал снова и снова, и не уставал от этого ни на миг. Но более остальных он любил ярость битвы, это было очевидно.