Шедший с бойцами отделения старый воин коммунист старшина Однев как мог ободрял молодежь:
— Кренитесь, ребята! Еще немного — и перевалим Хинган. Там ветер охладит нас.
К концу третьего дня похода во взвод пришел командир батальона майор Латышев. От него бойцы узнали, что батальон, обойдя по параллельной тропе отступающую колонну японцев, может отрезать ее и уничтожить; взводу, оказавшемуся ближе всех к голове колонны противника, предстояло перекрыть ей путь.
Бойцы Шалаева заняли выгодный рубеж, окопались. В полночь на них напоролся авангард вражеской колонны и, встретив дружный огонь, пытался пробиться в обход то справа, то слева, но был отброшен. Перед рассветом японцы решили идти напролом. Они выползли из гаоляна и двинулись стеной. Заговорил наш ручной пулемет; пока солдат Дроздюк посылал одну очередь за другой, второй номер Гордыч заряжал диски. Отделенный Мохов, другие бойцы били из автоматов. Японцы, как скошенные, падали в нескольких шагах от окопа.
Но японский командир не образумился и пустил вперед смертников. С ножами в руках они бросились к окопу и падали почти, у самого бруствера, срезанные пулями наших автоматов. Один из камикадзе уже занес нож над бойцом Власовым, но подскочил Гордыч и расстрелял японца в упор.
Так отделение Мохова прошло боевое крещение, а взвод выполнил задание командира батальона.
Вот о чем рассказал младший лейтенант Шалаев, руководивший боем. Во взводе ранен один человек, убитых не было. А сколько вражеских солдат уничтожили наши гвардейцы!
Василий Шалаев был самым типичным офицером нашей армии, на его месте бой провели бы с тем же результатом и многие другие наши командиры.
Примечательно, что при всей недостаточности отображения в художественной литературе эпопеи перехода наших войск через Хинган советские писатели довольно обстоятельно высветили роль и качества советского офицера, как они проявились в Маньчжурской операции. Авторы книг на эту тему сами участвовали в том походе, их свидетельства убеждают своей достоверностью. Капитан Колчин в романе Р. Палехова «Солнце над Большим Хинганом», старший лейтенант Егоров в повести Г. Маркова «Орлы над Хинганом», лейтенант Глушков в романе О. Смирнова «Неизбежность» кажутся мне как раз теми славными трудягами командирами, достойными глубокого уважения, которые шли со своими ротами и батальонами в составе нашей 39-й армии.
Впрочем, прототипом для образа старшего лейтенанта Глушкова мог быть несомненно офицер из 39-й армии: ведь сам автор романа Олег Павлович Смирнов в ней тогда служил.
Я с волнением перечитываю сейчас страницы романа «Неизбежность» — они мне приятно напоминают и мужество воинов армии во время марша, и их героизм при форсировании Большого Хингана. И командир роты Глушков мне по-особому близок, потому что он любит свою роту, гордится ею, ощущает себя ее частицей, потому что судьба людей роты кровно связана с его судьбой. Как он зрело судит о людях своей роты: «Я и в эшелоне, и после… иногда разглядывал своих подчиненных, схватывая внешние приметы, случайные, а хотелось схватить и другие. Проникнуть бы в их суть, в глубину характера, в нравственную сердцевину! Каждый же из них — личность своеобразная, неповторимая. По-моему, плоских, одномерных характеров нет».
Я уже не раз отмечал, как мы тревожились за молодое пополнение войск армии. Но прошло всего лишь две недели после тех беспокойных дней, и как изменились бойцы! После перехода через Хинган, после боев за Халун-Аршанскии УР, за города Солунь и Ванъемяо они уже не казались мне слишком молодыми и слабосильными. Теперь это были мужественные, закаленные воины.
С большим удовлетворением к такому же выводу приходили все наши командиры и политработники.
Приведу, например, относящееся к тому времени письменное свидетельство командира 1136-го стрелкового полка 338-й стрелковой дивизии полковника Т. Савокина, которого я лично хорошо знал: «Если бы мне раньше сказал кто-либо, что мой полк пройдет по горам и ущельям 55 километров в сутки с ограниченным запасом воды и с такой нагрузкой, я бы ни за что не поверил.
А сейчас мы идем. Великий Суворов был мастером больших переходов, он ведь имел натренированных солдат, служивших 20–25 лет в армии. У меня в полку 65 % — молодежь 1927 года рождения… Так идти могут только люди, сильные своим моральным духом!»
Не могу представить, чтобы чудо-богатыри Суворова без трудностей преодолевали альпийские кручи или многоверстные переходы, но, пролив много солдатского пота на тренировках, «в учении», они, естественно, могли выдерживать самые высокие нагрузки. Но эту же суворовскую науку проходили и наши воины.
Знакомый уже читателю рядовой 45-го гвардейского полка X. Салихов отметил в своих мемуарах примечательный факт, как он и его товарищи, молодые воины, в этот момент постигали цену суровой солдатской науки:
«Теперь каждому солдату понятно, почему командование заставило совершить почти невозможное: сверхтяжелые переходы — это победа без крови, это победа потом. Вот когда полностью дошло все до нашего сознания.
Несколько тяжелых переходов — и мы на восточном склоне Хингана: перед нами Маньчжурия!»
Солдатская школа, пройденная молодым пополнением под руководством командиров, повысила не только выносливость людей в походах. Все воины, включая молодежь, проявляли в очень сложной обстановке организованность, дисциплину, бдительность.
Был у меня в районе города Ванъемяо разговор с командиром 113-го стрелкового корпуса генералом Н. Н. Олешевым. Оборонявшаяся здесь группировка противника была разгромлена, бои закончились. Но опытный генерал был доволен не только этими успехами своих дивизий.
На пути к городу соединениям пришлось преодолеть много минных полей. Кроме того, японцы всюду разбросали свои «сюрпризы». Вот генерал и радовался, что, как ни старались вражеские саперы, в корпусе было всего два случая подрыва солдат на минах. Сообщил Николай Николаевич и о другом факте: при таком затруднительном водоснабжении войск в частях не было зарегистрировано ни одного желудочнокишечного заболевания.
Я знал цену таким фактам, их зависимость от организованности, дисциплины войск и полностью разделял доброе настроение командира корпуса, как и его решение поощрить за это многих командиров полков и других офицеров.
В дни, когда пишутся эти воспоминания, я слышу и читаю много хвалебных и справедливых слов в адрес японской техники и технологии. Теперь, когда в Стране восходящего солнца вновь подняли голову откровенные милитаристы и реваншисты, совсем не исключено, что новые технические достижения там широко приложатся и к области вооружений. И перед второй мировой войной они этим не только бахвалились, но кое в чем и преуспели. Достаточно здесь вспомнить шумный успех удара японской авиации по американской базе Пёрл-Харбор.
Но в августе 1945 года наши войска в сравнении с Квантунской армией имели качественное превосходство по многим видам военной техники и вооружения. Признаться, было неожиданностью встретиться со значительной отсталостью японских танков, самолетов и многих образцов артиллерии. Наш танк Т–34 по своим габаритам, броне и вооружению, скорости и маневренности не шел с японскими танками соответствующего типа ни в какое сравнение. Так же выгодно отличалась по скорости, маневренности и вооружению наша истребительная и штурмовая авиация. Особенно высокие боевые качества показали замечательные штурмовики Ил–2. Они прекрасно взаимодействовали с наземными войсками, поддерживая их в наступлении. Лучшей была и наша артиллерия.
Анализируя причины краха Квантунской армии, мы о законной гордостью ставили в их ряд наше огромное превосходство над противником и в этой области.
Однако же все эти причины, как лучи в точке фокуса, сводятся к одному — к советскому солдату. Ему принадлежит основная заслуга в подведении последней черты под второй мировой войной, и провел ее он здесь, в долинах Маньчжурии.
В цитированных выше словах полковника Савокина, одного из наших командиров полков, главное достоинство советского воина правильно связывается с его высоким боевым духом, который воспитывали в людях командиры, политработники, партийные и комсомольские организации.
