Часто приходилось задерживаться, поэтому долго мы не могли нагнать главные силы корпуса.

Многим попортила нервы протянувшаяся поперек маршрута заболоченная лощина со следами русла высохшего ручья. Саперы в двух местах сделали насыпи через нее, и войска могли переходить на другую сторону лощины только через них. Правда, попытки перебраться через болото в других местах были, но все они, судя по застрявшим машинам, закончились неудачей.

Так насыпи превратились в переправы; ими энергично и толково распоряжался разбитной майор, как он доложил, начальник инженерной службы 91-й гвардейской стрелковой дивизии. Между тем переправлялись тут колонны артиллерийской дивизии прорыва, автотранспорт тылов разных дивизий, к которым майор отношения по службе не имел, потому просил освободить его от свалившихся на него обязанностей.

И верно, обеспечивать переправу должны были бы представители армии, но я попросил майора продолжать начатое им дело, пока не свяжусь с армейскими инженерами.

К радости майора, вопрос решился быстрее, чем мы думали. Оказалось, что нашим же маршрутом двигался на восток и начальник инженерных войск армии полковник В. Ф. Тимошенко, тотчас же приставивший к переправе своего офицера.

Но вечером, при подведении итогов первого дня наступления, мне пришлось привлечь внимание к этому эпизоду. А ночью в войска пошла телеграмма о практических мерах по преодолению подобных заболоченных и заросших травой лощин и ручьев.

И после этой «переправы» мы с Прошляковым на своем «виллисе» за час проехали всего километров пятнадцать. Я убедился: сказать, что на западных отрогах Большого Хингана нет дорог, — значит мало что сказать. Трудно было двигаться не только на машинах, но и в пешем строю: скорость колонн на подъемах значительно замедляется, а на обратных скатах не очень увеличивается, компенсации во времени не происходит. Это мы заметили еще на горе Салхит, наблюдая за движением первых колонн. Но одно дело обозревать через бинокль или стереотрубу, другое — увидеть собственными глазами местность со всеми ее преградами. К тому же по мере продвижения на восток препятствия возрастали: круче становились подъемы, обрывистее спуски, недоступнее перевалы.

К концу дня я наконец добрался до рубежа, достигнутого головным полком 17-й гвардейской дивизии, пронаблюдав, таким образом, за действиями воинов на всем протяжении маршрута. Надо сказать, командир дивизии генерал Квашнин и его штаб умело руководили походом. На всем пути я видел регулировщиков, где они были необходимы, указатели маршрутов для танков, автомашин, конного транспорта, обозначения для обходов и объездов опасных мест.

На наиболее сложных участках дежурили саперы, а то и стрелковые подразделения на случай оказания помощи. Беседуя с воинами, я убедился, что они хорошо понимают свою боевую задачу и действуют отлично, в том числе и молодые.

Ночью на какой-то безымянной высоте, куда переместился НП армии, Военный совет вместе с генералами и офицерами управления рассмотрел итоги первого дня наступления, о которых доложил начальник оперативного отдела штаба армии генерал Б. М. Сафонов. Все соединения задачу выполнили. Дивизии 5-го гвардейского и 113-го стрелковых корпусов при всех дорожных трудностях продвинулись в глубину вместо запланированных 30-ти до 50 километров, а передовыми отрядами до 75-ти. Части 61-й танковой дивизии, действовавшей как передовой отряд армии, к исходу дня прошли до 100 километров, преодолевая сопротивление мелких групп и отрядов противника.

Успешно наступали на хайларском направлении и дивизии 94-го стрелкового корпуса, тоже не встретившие, вопреки ожиданиям, серьезного сопротивления противника.

Личный состав армии в целом проявил высокий наступательный порыв.

Итоги первого дня были хорошими — так их оценили и в штабе фронта, — но возникали новые заботы.

Впредь мы уже не могли использовать фактор внезапности: противник теперь знает о нашем наступлении и его масштабах, и завтра-послезавтра следовало ждать его активных ответных акций. Возрастали, как уже говорилось, дорожные трудности, к которым добавлялось действие 32–34-градусной жары. От солнечных ударов в каждой дивизии за первый день вышло из строя 30–40, а в 338-й стрелковой дивизии даже 60 человек; жару не выдерживали лошади, моторы машин, отчего транспорт многих полков останавливался.

Всем этим были обусловлены указания Военного совета на 10 августа.

Войскам предписывалось усилить все виды разведки; полковнику Волошину было дано дополнительное указание разведать маршруты на направлениях Халун-Аршанского укрепрайона и города Солунь. Вносились коррективы в распорядок движения колонн на солуньском направлении — в часы солнцепека личному составу разрешался большой привал, темп наступления снижался до 40–50 километров в сутки.

От медотдела армии требовалось осуществить дополнительные меры по защите воинов от солнечных ударов и лечению больных в походных условиях.

Внесли изменения в свои планы на следующий день и мы с командующим. Когда я сказал И. И. Людникову, что утром поеду в 338-ю стрелковую дивизию, он улыбнулся: мол, этого и ожидал, раз там неблагополучно с защитой от солнца. Впрочем, добавил, что и сам намерен побывать в той же дивизии, но позже, а с утра будет в 192-й стрелковой дивизии.

На НП мы и заночевали.

Едва над нашей горой рассвело, как километрах в двух севернее от нее начали свой новый переход гвардейцы 5-го корпуса. Пока я наблюдал за ними, Прошляков подогнал «виллис», и мы тоже отправились в путь.

Чтобы войти в полосу 113-го стрелкового корпуса на маршруте его 338-й дивизии, надо было возвратиться километра на три назад и по лощине вдоль ручья проехать около 15 километров на юг. Мы рассчитывали, что будем там не позже чем через час. Но на пути нагнали машину начальника политотдела 17-й гвардейской стрелковой дивизии полковника Малахова, ехавшего в свой медсанбат. Там он собирался проверить, как медики начали выполнять требования Военного совета по предотвращению потерь от солнечных ударов. Палатки для больных медсанбат уже развернул.

Для меня это было кстати, поскольку тем же мне предстояло заниматься в 338-й стрелковой дивизии.

И вот мы оказались в большой санитарной палатке, заполненной больными. Палатка хорошо проветривается через входную дверь и приподнятую заднюю стенку.

Вольные устроены по-походному: настлана сухая трава, поверх нее шинели — вот вся постель; оружие при них, значит, опасно заболевших нет.

Командир медсанроты и пожилой лечащий врач доложили, что больные получают все, чем можно лечить в походных условиях, поправляются быстро.

Беседую с солдатами. Большинство объясняют, что сами виноваты в болезни: то долго голова была открыта, то поленился устроить для себя тень на привале, то перегрелся, помогая товарищу нести скатку. Были и такие, которые просто не выдержали столь сильного солнцепека.

Было видно, что воины очень переживают свое выбытие из строя. Я спросил у молодого солдата, рядового Чумакова, почему он пригорюнился. Тот в ответ начал покаянно корить себя в «безответственности», «легкомыслии».

— У нас в Оренбургской области в совхозе были верблюды, — сказал он. — Так они с бо́льшим соображением и выносливостью работали, чем я. От солнца они не становились больными, а я, слабак, подвел командиров и товарищей своей хлипкостью… На командире взвода гимнастерка не порвалась, а прямо-таки поломалась от соли и пота, а он выдержал, остался в строю, а я здесь в тени прохлаждаюсь…

Командир медсанроты потом объяснил, как Чумаков попал в медсанбат: южанин, он начал бравировать привычкой к солнцу, снял головной убор, вот за это и поплатился.

Позднее я узнал от Малахова, что под городом Солунь Чумаков в бою проявил высокие солдатские качества, был ранен, словом, показал себя настоящим гвардейцем.

В медсанбате мне сообщили о такой закономерности: чаще всего воины получают солнечные удары при движении, а также в глубоких лощинах во время привалов. Отсюда вытекала необходимость усиления контроля за личным составом со стороны офицеров и медслужбы во время марша и особенно на привалах. Правда, думал я, офицеры, находящиеся в постоянном движении, сами нуждаются в отдыхе; значит, надо правильно расставлять их, чтобы им меньше приходилось передвигаться ради контроля на привалах.