Из комментариев М. Борна (с. 117, 126–129) следует, что базовые сущности физики не были выведены исследователями непосредственно из опыта, а являются чистыми идеями, результатами творчества. Однако использование данных сущностей дало возможность объяснить и предсказать результаты множества экспериментов.

Н. Бор считает, что предложенная им модель атома находится в вопиющем противоречии со всеми постулатами классической физики, но это кажущееся противоречие – на самом деле не что иное, как ясное и весомое доказательство символического характера фундаментальных физических понятий (цит. по: Э. Кассирер, 1995, с. 143–144).

У. Куайн (2010, с. 77–78) тоже полагает, что физические объекты концептуально вводятся в ситуацию в качестве удобных посредников просто как постулируемые сущности, вроде богов Гомера. Он замечает, что сам лично как профессиональный физик верит в физические объекты, а не в гомеровских богов. Но физические объекты и боги различаются только по степени, а не по природе, так как и те и другие входят в нашу концепцию только в качестве культурных постулатов. Миф о физических объектах лучше большинства других только тем, что доказал большую свою эффективность, чем другие мифы в качестве нашего инструмента.

У. Джеймс (цит. по: М. Каку, 2008, с. 61) пишет, что многие современные физики (речь, естественно, идет о последней четверти XIX в.) рассматривают такие понятия, как материя, масса, атом, эфир, инерция, сила, не в виде отображений скрытой реальности, а в качестве интеллектуальных орудий, рабочих гипотез. Эти понятия в их глазах представляют собой простые условные обозначения, подобно «килограмму» или «ярду».

Х. Ортега-и-Гассет (1997, с. 428) полагает, что для физика его мир не реальность. Идеи физика кажутся ему истинными, но он прекрасно знает: в реальности не существует того, что утверждает его теория.

Я, конечно, не стал бы столь уверенно утверждать это про всех физиков. Многие из них и сейчас не вполне понимают, что изучаемые ими физические сущности отсутствуют в физической реальности. Недаром Э. Кассирер замечает: «Данная Планком сжатая формулировка критерия физической предметности в том, что все, что доступно измерению, также и существует, с точки зрения физики вполне самодостаточна…» (2009, с. 13).

Г. Шпет тоже отмечает: «Я имел случай указывать, что для работы физика совершенно безразлично, понимает ли он название атома как реальность или как нереальность. Но практически физики склонны его понимать именно как реальность, и это действительно облегчает их работу… Психология имеет то преимущество, что здесь не нужно гипостазировать, а только признать, что действительно мы имеем дело с реальностью, потому что мы здесь познаем явления, которые нам непосредственно даны» (2010, с. 180).

Тем не менее меня весьма волнует тот факт, что по поводу недоступных восприятию сущностей реальности мало задумываются психологи.

В заключение хочу обратить внимание на важное обстоятельство. Несмотря на то что даже в физике мы имеем дело не с физическими объектами, а лишь с конструкциями человеческого сознания, то есть с человеческими концептами (и понятиями): масса, сила, движение, количество движения, длина, тело, заряд, напряжение поля, пространство и т. д., нам не следует при этом забывать слова Э. Маха: «Наши понятия действительно создаются нами самими, но отсюда еще не следует, что мы создаем их совершенно произвольно…» (2011, с. 220).

Объективизм приучил нас к мысли, что в окружающем мире присутствуют сущности разного рода: предметы и явления, их действия, свойства и т. д. Они обозначаются в языке словами, относящимися к разным частям речи: первые – к существительным, вторые – к глаголам, третьи – к прилагательным. От вида сущности зависит, какая словоформа используется для ее обозначения и к какой части речи она относится.

Б. Уорф (2003, с. 211) отмечает, что английский язык распределяет большинство слов на два класса, обладающих различными грамматическими и логическими особенностями. Слова первого класса – существительные (house – «дом», man – «человек»). Слова второго – глаголы (hit – «ударить», run – «бежать»). Многие слова одного класса могут выступать еще и как слова другого класса (a hit – «удар», a run – «бег» или to man the boat – «укомплектовывать лодку людьми, личным составом»). По словам автора, граница между этими двумя классами, которую создает язык (точнее, концептуализация окружающего мира, присущая английской культуре), является абсолютной. Английский язык делит мир на два полюса. Но сама реальность так не делится. Автор задается вопросом: если strike – «ударять», turn – «поворачивать», run – «бежать» и т. п. – глаголы, потому что обозначают временные и кратковременные явления, то есть действия, тогда почему fist – «припадок», lightning – «молния», spark – «искра», wave – «волна», eddy – «вихрь», pulsation – «пульсация», flame – «пламя», storm – «буря», phase – «фаза», cycle – «цикл», spasm – «спазм», noise – «шум», emotion – «чувство» и т. п. – существительные? Ведь все это тоже временные явления.

Меня тоже одно время занимал вопрос о том, почему в русском языке так странно и неоднозначно концептуализированы и обозначены многие сущности. Почему, например, процессы, то есть продолжительные действия, обозначаются существительными: растворение, освещение, освобождение, наслаждение, восприятие, мышление, приготовление, уборка и т. д. Ведь существительные используются для обозначения предметов и других объектов реальности. Следовательно, сознание людей склонно квалифицировать продолжительные действия, или процессы, как сущности, очень похожие на предметы.

Так же существительными почему-то обозначаются результаты действий, например: падение, утрата, потеря, обнаружение, выстрел, провал, промах, попадание и т. д. Следовательно, сознание людей склонно квалифицировать и их как сущности, похожие на предметы. Однако неясности на этом не кончаются. Существительные используются и для обозначения самих действий (удар, бег, прыжок, давление, течение, падение, скачок, метание, шатание, прогулка, пение и т. д.), а также свойств предметов (белизна, твердость, крутизна, ершистость, несговорчивость, упорство, неудержимость и т. д.).

Надо отметить, что в русском языке (видимо, и не только в нем) реальность делится в процессе ее концептуализации не на два «полюса», о которых пишет Б. Уорф (2003, с. 211), а на многие «полюсы».  В ней выделяются объекты и явления, их изменения (или действия), их свойства, их отношения, события и т. д. Причем для обозначения сущностей, входящих в эти разные группы, в языке могут использоваться одни и те же варианты словоформ, а соответственно, одни и те же части речи.

Примерно теми же вопросами применительно к английскому языку задается Б. Уорф: «Мы обнаруживаем, что “событие” (event) означает для нас “то, что наш язык классифицирует как глагол” или нечто подобное» (с. 212). Он (с. 212–213) обращает внимание на очень важное обстоятельство – то, что, исходя из природы, невозможно определить, с чем мы имеем дело – с явлением, вещью, предметом, отношением и т. д. И их определение зависит от грамматических категорий того или иного конкретного языка.

Например, в языке хопи существует классификация явлений (или лингвистически изолируемых единиц), исходящая из их длительности, нечто совершенно чуждое, по мнению автора, нашему образу мысли. Так, слова «молния», «волна», «пламя», «метеор», «клуб дыма», «пульсация» относятся к глаголам, являясь кратковременными событиями. «Облако» и «буря» обладают наименьшей продолжительностью, возможной для существительных.

Следовательно, если исходя из природы невозможно определить, с чем мы имеем дело – с явлением, вещью, предметом, отношением и т. д., то данное обстоятельство зависит не только от природы, но и от людей и их концептуализации реальности. Я согласен с автором, что «чуждая», по его выражению, классификация явлений природы представляет собой тем не менее нечто не менее логичное и адекватное реальности, чем то, что мы имеем в концептосфере английского (или русского – Авт.) языка и привыкли считать единственно возможным разделением мира на «объективно» присущие ему объекты и другие сущности.