— Ты помнишь кредо этого дома? — прошептала она одними губами, ее голос то и дело срывался на шепот, словно она боялась нарушить тишину, царящую в комнате.

В ее шепоте не было угрозы, не было гнева, не было страха. В нем была не просто память, а нечто более глубокое, нечто, что выходило за пределы человеческого понимания. Это было не просто кредо дома, а кредо души, кредо жизни, кредо смерти.

Артемиус, который стоял перед ней, окутанный темным пламенем, прислушался к ее словам, и в его глазах, полных злобы, я увидел не только ненависть, но и нечто иное, нечто, что заставляло его сомневаться, нечто, что приносило ему боль.

— Ты помнишь кредо этого дома? — повторила матушка, ее шепот стал еще тише, еще слабее, словно она уходила в туман, в небытие.

Я понимал, что она пытается затронуть что-то глубокое, что-то древнее, что-то, что связывало ее с Артемиусом, что заставляло его сомневаться в своих действиях. Я не знал, что такое кредо, но я видел, как Артемиус сжимает кулаки, как его лицо становится жестким, как в его глазах появляется не злоба, а боль. Он помнил кредо, он знал, что он делает неправильно, но он не мог остановить себя.

— Да, мама. Единство или смерть! — слова Артемиуса, произнесенные с необычной тишиной, прозвучали в комнате как гром. В них не было злобы, не было ненависти, была только печаль, печаль потерянного мира, потерянного единства, потерянной любви.

Магическое ядро дома, окруженное звездным светом и шумом ветра, нежно вспыхнуло бирюзовым светом, словно в ответе на слова Артемиуса. Этот свет был не пламенем, не звездой, а нежностью, тихой печалью, что окутывала комнату и проникала в самую глубину души.

Матушка, лежащая на полу, улыбнулась. Это была не улыбка радости, не улыбка любви, а улыбка умиротворения, улыбка принятия, улыбка смерти. Она закрыла глаза, и ее лицо осветилось еще более ярким светом, светом, что вырывался из ее души, из ее сердца.

— Единство или смерть! — повторил Артемиус, и в его голосе я услышал не злобу, а боль, боль потерянной любви, потерянного дома, потерянного единства.

Магическое ядро вспыхнуло с новой силой, и комната заполнилась светом, не ярким, а нежным, как утренняя заря. Он окутывал нас со всех сторон, он проникал в наши души, он приносил умиротворение. И в этом свете я увидел не смерть, а жизнь. Я увидел не разрушение, а создание. Я увидел не конец, а начало. Матушка ушла, но ее душа осталась в этом свете, в этом ядре. Она стала частью дома, частью единства, частью жизни.

Тишина, заполнявшая комнату, была так глубока, так непроницаема, что казалось, словно время остановилось. Но вдруг из этой тишины вырвался смех, наигранно-истеричный, как звуки разбитого стекла. Смех разрывал тишину в клочья, он был не человеческим, а демоническим, он был холоден и безумен, он не приносил радости, а вызывал ужас.

Мы смотрели на матушку, лежащую на полу, и не верили своим глазам. Она поднялась, ее движения были плавными и неуловимыми, словно она была не человеком, а призраком, возвращенным из небытия. Ее лицо, освещенное бирюзовым светом, начало плавно меняться. Оно стало не таким же строгим и мудрым, как раньше, а молодым и невинным, словно лицо Лизоньки. Ее голубые глаза, что до недавнего времени были закрыты, открылись, и в них не было тепла и любви, а холодный блеск звезд, звезд, которые не греют, а убивают. Ее губы, что раньше были бледными и безжизненными, теперь растянулись в улыбке, но эта улыбка была не искренней, а фальшивой, зловещей, как улыбка мертвеца.

Мы поняли, что перед нами не матушка, а нечто иное, нечто, что приняло ее образ, что использовало ее тело, ее душу, ее память, чтобы обмануть нас. Это была ловушка, подстроенная демоном. Он украл у нас матушку, он уничтожил ее и заменил ее своим созданием, своим монстром.

Образ матушки окончательно поплыл, словно отражение в зыбкой воде. Сначала это было едва заметное искажение, как волна на спокойной поверхности, но с каждой секундой оно становилось все более явным, все более ужасающим. Лицо, освещенное бирюзовым светом, похожим на фантомный отблеск, задрожало, и в нем я увидел, нечто холодное и пустое.

Губы, растянутые в улыбке, скрючились в неприятном гримасе, как у зверя, готовившегося к атаке. Глаза, окутанные блеском звезд, теперь были холодными и безжизненными, словно озера в арктической мгле. В них не было тепла, не было любви, была только бездна неприятия, бездна безразличия. И в этом моменте я увидел не матушку, а Лизоньку. Но в ее лице не было нежности, не было радости, была только стервозность, стервозность демона, который украл ее душу, ее тело, ее жизнь.

Ее лицо было окутано холодным отблеском, словно она была не человеком, а ледяной статуей, оживленной злым духом. Ее образ перестал быть материнским, он стал зловещим, ужасающим, нечеловеческим. В этом образе я увидел не Лизоньку, а ее тень, ее демоницу, ее ужас. И я понял, что демон Артемиус не просто захватил ее тело, он захватил ее душу, он превратил ее в своего монстра.

- Наивный, ты думал, что всё будет, как того пожелаешь лишь ты? - очередная усмешка, и лицо Лизоньки тут же сменяется маской застывшего призрения на лице Нимфы, с которой я столкнулся целую вечность назад.

Или не вечность?

- Сгинь, демоническое... - но договорить Тёме не дал лаконичный щелчок, и он просто застыл.

- Хватит играться. - сухо молвила нимфа. - Как видишь, это всё лишь моя проекция, основанная на твоей памяти, запрятанной глубоко в чертогах сознания. - Ещё один лаконичный щелчок, и дворец начал тут же развеиваться, рядом был всё тот же фонтан и знакомые виды, словно не прошло и пяти минут. - И благодаря тебе я получила доступ к вашему роду. Спасибо, малыш. - Она в один миг поравнялась со мной и нежно обняла, словно матушка, секунда, и чертовка срывает с моих губ поцелуй, а следом её когти трансформируются в демонические и пробивают грудную клетку, одним движением вырывая моё сердце.

- Никто не позволит тебе убивать студентов просто так... - было единственным, что я успел вымолвить.

- Я и не учусь здесь, мой мальчик. - её губ коснулась змеиная усмешка, и, облизнув кровь со своих рук, она спокойно отправилась к такому знакомому и родному фонтану, но, не дойдя пару метров, просто исчезла в списке демонического света.

ЭПИЛОГ

Полумрак морга магической академии был похож на густой, тягучий туман, окутывающий всё вокруг. Несмотря на то, что окна были высокими и аркообразными, пропуская в глубину здания слабый свет Инферно, в этом месте царила мрачная тишина, пропитанная запахами хвойных смол, специй и нежной сладости цветков черно-белой акации. Старые, покрытые пылью столы, на которых лежали недописанные рукописи, раскрытые книги по магии и необычные инструменты, словно застыли в ожидании. На стенах висели потрескавшиеся портреты бывших учителей, их лица были погружены в вечное молчание, словно в этом месте время застыло.

Но эта тишина была нарушена. В глубине комнаты, освещенной только мерцающим светом свечи, появилась загадочная фигура. Она двигалась плавно и бесшумно, словно призрак, скользящий по воздуху. Лицо фигуры было скрыто от взгляда, окутано темнотой, но глаза горели ярким шартрезовым светом, пронзающим полумрак. Эти глаза были полны неизведанной мудрости, как древние руны, что хранят в себе тайны вселенной. В них не было ни страха, ни злости, ни печали. Была только бесстрастная глубина, как у вечного океана, что поглощает всё на своем пути и не отпускает.

Фигура остановилась у одного из столов, ее рука была протянута к недописанной рукописи, оставленной на ней. В морге не было никого живого, кроме него. Того, кто знает тайны смерти и жизни, кто владеет магией загробного мира.

Демон, окутанный в тень, спокойно откинул ненужную рукопись, словно это был лишь пустой лист бумаги. Его движение было плавным, неспешным, как движение тени, скользящей по стене. Он не торопился, не спешил и не делал лишних движений. В его поведении была некая отстраненность, как у существа, которое не подвластно человеческим эмоциям.