Товарища Анвельта гадалка нашла в центре Большевистского комитета в реквизированном деревянном здании недалеко от Ревельской крепости. Она сказала, что хочет передать ему важное сообщение. Пока она его ждала, какие-то люди в вязаных северных шапках на головах торопливо оттолкнули ее в сторону, гадалка мысленно склонилась над миром мертвых, о котором цыгане никогда не помнили и не смели вспоминать. Еще раз «вчера» показалось ей тем же самым, что и «завтра», и поэтому она про себя произнесла слово «майса», означающее и «вчера», и «завтра», и «завтра-вчера». Потом она засмеялась, словно отбрасывая все это, и вспомнила, что она в Ревеле не для того, чтобы погружаться в опасный подземный мир и плыть с оскаленными зубами по реке мертвых, а для того, чтобы кого-то обмануть. В этот момент перед ней появился товарищ Анвельт. Он взглянул на нее, и она увидела в его глазах смерть. Мертвые цыгане крикнули ей: «Анвельт, Анвельт… Будет арестован в должности секретаря Интернациональной комиссии Коминтерна и расстрелян в 1937 году… расстрелян как собака…» Это кричала ей толпа мертвых цыган, но она только улыбнулась. Она приехала, чтобы обмануть Яна Анвельта, а не говорить ему правду. Она протянула ему ладонь и, когда он ее принял, поздоровалась с ним по-дружески и тут же поклонилась и поцеловала ему руку. «Вы не верите в предсказания, но я предвещаю вам великое будущее. Я приехала приветствовать товарища Яна Анвельта, первого президента Советской России». Быстро повернулась и поспешила к желтому ревельскому вокзалу.

Там она снова садится на поезд. Делает вид, что спит, но сквозь приоткрытые веки наблюдает за сменяющими друг друга пассажирами: матерями, успокаивающими детей, и красивыми офицерами, во взглядах которых сквозят гадость и мерзость. В столицу она возвращается во вторник 6 ноября по новому стилю. Всего за час или два до штурма Зимнего дворца. Цыганке удалось найти товарища Владимира Александровича Антонова-Овсеенко, за час до этого принявшего командование Красной гвардией, которая должна была взять этот самодержавный царский оплот. Представший перед гадалкой товарищ Антонов-Овсеенко был очень взволнован. Он постоянно отбрасывал со лба и лица непослушные волосы и был похож скорее на какого-то худощавого буржуя, чем на революционера. Однако говорил он иначе, чем можно было предположить. Он отдавал последние детальные приказы и сам не знал, почему в тот момент, когда нужно было начинать штурм, заметил цыганку. Она молча стояла рядом, а он кричал: «Какие к черту юнкера — всех перебить! Что, и женский батальон во дворце? Всех изнасилуем!»

Тогда она протянула руку, и он охотно принял ее. Она видела, что и Антонов-Овсеенко — мертвец. Смерть уже хозяйничала в его костях, ногах и руках, не коснувшись только глаз. А цыганка знала, что и этот революционер станет всего-навсего безвкусной пищей революции. Видела, что он будет арестован в 1938 году и его не спасет даже должность народного комиссара юстиции, но ведь она пришла обмануть и его… Она быстро нагнулась и поцеловала ему руку, как царю, а тот с отвращением отдернул ее. «Вы можете не верить гадалке, — сказала она, — но я пришла к Зимнему дворцу, чтобы предсказать великое будущее, которое вас ожидает. Я приветствую товарища Антонова-Овсеенко, первого президента Советской России».

Прежде чем глава штурмующих успел что-то ответить, цыганка повернулась, и ее пестрые юбки исчезли в массе возбужденных солдат Красной гвардии. Этой ночью в скором поезде на Кронштадт, уже украшенном красными флагами, она услышала, что Зимний дворец пал. Воздух в купе был полон угольной пыли. Возмущенный кондуктор пытался проверить билеты, но их ни у кого не было. В перебранке и ожесточенных политических спорах цыганка добралась до Кронштадта ранним утром в среду 7 ноября. Маслянистое ноябрьское солнце пролило свои немощные лучи, которые были не в состоянии согреть революционную страну, но гадалке не было холодно. Она сразу же поспешила в Революционный комитет кронштадтских моряков, и вскоре перед ней оказался их лидер Степан Максимович Петриченко. Когда она подошла к нему, он разворачивал черный флаг с вышитым лозунгом «Смерть буржуям!», под которым были изображены скрещенные винтовка и коса, а в центре красовался череп. Когда Петриченко отдавал приказы матросам, казалось, что его крупные губы постоянно улыбаются. Его голос был охрипшим и грубым, но создавалось впечатление, что командовать он может бесконечно. Цыганка знала судьбу и этого матросского вожака — он сгинет в ссылке в 1929 году, но повторила традиционную сцену с пожатием и целованием рук и предсказала: «Я вижу вас в роли первого президента Советской России». А потом ушла.

Кто знает, сколько горячих революционных душ она посетила в течение этих пяти дней и почему всем, кого поглотит революция, предсказала, что они будут первыми президентами Советской России. Хотела ли она укрепить волю этих винтиков восстания, или ее послали товарищи Каменев и Зиновьев, или же она сделала это по приказу мира мертвых цыган — о том знают только революционные поезда.

Отправиться в дорогу на поезде решил и актер Юрий Юрьев, он наметил это на воскресенье 11 ноября по григорианскому календарю. В первые пять дней, пока цыганка-гадалка путешествовала на поездах, он еще колебался. И в понедельник 5 ноября, и всю эту неделю давали спектакли. В театре «Кривое зеркало» шла роскошная версия пьесы Шнитцлера. В Александровском театре, где служил Юрьев, снова играли «Смерть Ивана Грозного» в постановке Мейерхольда. На пятницу 9 ноября 1917 года на Большой сцене Александринского театра был назначен его бенефис. Он должен был играть в лермонтовском «Маскараде» и не мог уехать до этого столь важного для него события. Впрочем, ему казалось, что, по сути дела, революции нет, что все это скоро пройдет и со дня на день беспорядки пойдут на спад. Но это было не так. Революция топала сапогами с подошвами, подкованными гвоздями, и на следующей неделе Юрьев уже не думал, что все это пройдет.

Ему было тяжело. Во-первых, он был голоден. Хотел пить. Хотел вымыться. Пришел в отчаянье. Нашел какой-то старый пистолет. Приставил его к груди в ожидании театральной смерти. Что хотел, то и получил. Пуля застряла в стволе, театральная кровь не пролилась. Тогда ему в голову пришла спасительная идея: в Петрограде, на улицах и во дворцах, разыгрывается грандиозный спектакль. Ему нужно просто «выйти из этого представления» — он и раньше легко менял роли и переходил от одного текста к другому. В воскресенье 11 ноября он решил отправиться на петроградский вокзал. Большинство людей ехало в другие города, а Юрьев ехал в другую пьесу с мирной обстановкой, белым снегом, деревянной дачей, к которой пристроена русская баня, где его ждет прекрасная женщина, разжигающая огонь в камине… Такую пьесу он решил отыскать, оказавшись на вокзале под высоким стеклянным куполом, едва пропускавшим свет из-за грязи и упавших сверху веток.

У Юрия Юрьева не было намерений, отличающихся от намерений других пассажиров Николаевского железнодорожного вокзала, хотя он и был актером и певцом. Множество людей заполнило залы ожидания. Люди перешагивали через тех, кто от усталости улегся на полу; они невероятно громко кашляли и лишь изредка открывали глаза, словно уже пребывали в преисподней, где рано или поздно начнут гнить, образуя человеческий гумус. Те, кто еще ходил, должны были осторожно пробираться через них, потому что среди этих людей ада было очень много раздражительных типов, сразу же разражавшихся проклятиями в адрес тех, кто задел их и пробудил от сна, похожего на смерть.

Актер перескочил через двух-трех лежащих на полу, а потом уселся на единственное свободное место на деревянной скамье в зале ожидания второго класса рядом с двумя женщинами, толстухой и худышкой. Толстая говорила молодой веснушчатой женщине: «Да говорю я тебе, милая моя, сейчас самое важное собрать вещи. Лучше всего взять как можно больше одежды, чтобы было что надеть и в Новониколаевске, и в Сочи. Ехать надо в каком-нибудь поношенном пальто, но ни в коем случае не в шубе. Вещи распределить так, чтобы небольшие узелки достались детям, а большие узлы — взрослым. О корзинах и громоздких чемоданах лучше забыть. Кто их потащит, все нужно складывать в узлы. В них обязательно нужно спрятать что-нибудь отделанное серебряными блестками, это пригодится в дороге, если придется менять у татар вещи на продукты. Не забудьте про соль и табак, хотя это, как всегда, на ваше усмотрение».