Закат еще одного шпиона в 1917 году тоже начался с вытаскивания ниточки. И у Сиднея Рейли вдруг стали распарываться карманы. Одна ниточка, затем другая. Их надо потянуть или оборвать… Еще с конца XIX века Сидни Рейли воспринимал шпионскую деятельность как средство личного самовыражения. Уже в начале XX века он работал на такое количество спецслужб, что часто сам не мог разобраться в густой паутине двойного шпионажа. Он оставался мастером переодевания и владельцем самого большого количества поддельных паспортов.
Многим дамам было знакомо это мышиное лицо с выделяющимися черными круглыми глазами, длинный аристократический нос и тонкие губы с постоянно торчащей между ними сигарой с ароматным черным табаком с ванилью. Рейли известен веселым характером и короткими романами, которые заканчивались выдачей государственных тайн сквозь слезы радости или вины. Во время Великой войны он являлся главным агентом секретной британской службы SIS, что, однако, не помешало ему открыть в Нью-Йорке фирму, продававшую боеприпасы и русским, и немцам с Восточного фронта. В конце концов, он же должен был чем-то зарабатывать себе на жизнь, а заработка шпиона британской короны хватало только на дорогой гардероб и оплату гостиниц.
Когда в октябре 1917 года после выхода России из Великой войны дела замерли, он вернулся в Британию. Один или два раза встретился с террористом Освальдом Райнером и дал ему секретное поручение, которое должно было завершиться одной выпущенной пулей. Он умел отдавать приказы, и более того — шантажировать, а самому не становиться жертвой шантажа. Поэтому в конце 1917 года, незадолго перед большевистской революцией, Рейли отправляют в Петроград. Он еще с юности хорошо говорит по-русски и имеет связи в царской охранке. У его группы задание — убить нескольких подкупленных министров Временного правительства и, таким образом (по странным причинам, известным только SIS), подтолкнуть ленинский переворот. Все это кажется Рейли, «господину Рыбенко», как его называют в России, очень простым. Русские женщины ему всегда нравились больше англичанок и американок, да и он — со своими нервными мышиными глазами — очень скоро стал дорог петроградским старым девам. Они улыбались ему и кокетничали: «По-русски вы говорите, как какой-то татарин, но ваш английский превосходен». Словом, все шло как надо, пока у него не порвался карман. Один, а потом и второй. Он вытягивает нитку за ниткой, он тоже не понимает, почему его дорогие костюмы сшиты так плохо. Виноват русский октябрь, самый плохой месяц в году, когда дождь превращается в острые иголки снега и инея. В этот скверный месяц он был разоблачен. Вытягивая ниточки, он тоже вытянул собственную судьбу. Его товарищи были арестованы и, после короткого следствия, расстреляны, а Рейли с помощью немецкого паспорта удалось бежать в Финляндию с того самого Финляндского железнодорожного вокзала, на который несколькими месяцами ранее прибыл Ленин. Свою жизнь он спас, но Великая война для этого шпиона была все-таки закончена.
И еще одной, третьей по счету шпионке, карьеру оборвали все те же ниточки. Ее звали Мата Хари. Она слыла непревзойденной исполнительницей восточных танцев. У нее было свое шоу, где она представала поклонницей яванских богов. Округлые щеки, мраморное лицо, взгляд холодной и непреклонной соблазнительницы. На сцене она появлялась в коротких юбочках, подчеркивающих ее бедра и мышцы. Под милым взглядом скрывался безжалостно амбициозный и жадный до славы манипулятор. Трудно было найти человека, не видевшего шоу Маты Хари. Не было никого, кто не поверил бы, что боги на Яве говорят именно так, как танцует Мата Хари под их музыку.
Огни рампы, грим и пудра скрывали жалкую жизнь голландки Маргареты Гертруды Зелле. Когда ей было восемь, ее отец стал банкротом, в пятнадцать она уже содержала себя сама, в девятнадцать по расчету вышла замуж за голландского колониального служащего и уехала с ним на Яву. В двадцать четыре года она потеряла сына, умершего от цинги. На двадцать шестом году жизни она возвращается в Париж, где хочет попытать счастья как танцовщица. В Париже, Городе света, она постоянно нуждается в деньгах и зарабатывает как стриптизерша, ассистентка в цирке и изредка — как модель для фотографов. Отчаявшаяся, научившаяся мстить и переносить месть других, в начале 1910 года она выдумала собственное прошлое: представилась принцессой с Явы, в детстве оставленной в храме, чтобы стать весталкой, поклоняющейся божествам и танцам.
Это была биография, достойная одновременно и отвращения и трогательного сочувствия; одна из тех нелепых сказок, в которые все верят потому, что они — явная ложь. Но когда на сцене зажигаются огни и выходит Мата Хари, когда свет рампы падает на ее кожу цвета слоновой кости, когда она начинает извиваться под звуки восточной музыки как рыба, у которой нет ни бедер, ни талии, тогда глаза мужчин забывают о пристойности и любая сказка вызывает доверие.
Мата Хари ведет свободный образ жизни, она склонна к сомнительным любовным приключениям и, так же как и Кики с Монпарнаса, ничуть не боится сифилиса, гуляющего по Европе; она обладает смертоносным шармом и часто пользуется им. Большое количество любовников укрепляет ее славу. Один из них будет стоить ей жизни. Непосредственно перед войной она знакомится с Фридрихом Вильгельмом Гогенцоллерном, германским престолонаследником, осыпавшим ее любовью и подарками, с завидным — до неприличия — постоянством присутствуя на всех ее выступлениях в Европе. Все осталось легендой. Во время Великой войны Мата Хари много путешествовала со своим голландским паспортом. За ней следили как за немецкой шпионкой, хотя сама она утверждала, что работает на французскую разведку. В феврале 1916 года стали распарываться откровенные платьица, в которых она выступала на сцене. Перед выступлением ей бросалась в глаза одна шелковая нить, которую она безуспешно пыталась оборвать или спрятать под подкладку. Перед следующим выступлением она меняла платьице, но и с ним происходило то же самое…
Ее арестовали 13 февраля 1917 года в отеле «Плаза Атене», обвинив в том, что она передала немцам чертежи английского танка. Ей показали перехваченные сообщения немецкого военного атташе под псевдонимом «Н-21». Она сказала, что никогда о нем не слышала, и повторила, что работает на французскую разведку. Потом пришли какие-то грубые люди с черными усами, падавшими до плеч, страшными шрамами и воспаленными запавшими глазами. Они ничуть не походили на ее поклонников. Допрашивали ее несколько дней, а она как бабочка крутилась вокруг обвинения, пытаясь не сорваться и не прилипнуть к нему. В конце у нее иссякли силы. Следователи объяснили ей, что она никогда не работала на французскую разведку, но является немецкой шпионкой. Ее приговорили к смертной казни.
В последний путь она отправилась 15 сентября 1917 года, сопровождаемая вздохами всего Парижа. На ней, яванской принцессе, была длинная шуба и туфли на высоких каблуках. Холодный ветер свистел в ветвях, когда ее привезли в Венсенский лес. В расстрельной команде было двенадцать солдат — совсем молодых мальчишек, никогда не видевших, как она танцует: офицеры боялись, что солдаты постарше, впав в неистовство, в последний момент могут прийти ей на помощь вместо того, чтобы расстрелять. Поэтому они и нашли этих безусых исполнителей приговора, привезенных со всех концов Франции. Вместе с ними за осужденной следовал доктор — для констатации смерти Маты Хари — и ее адвокат.
Когда они прибыли на место, где танцовщицу должны были расстрелять, Маргарета Гертруда простилась с адвокатом и дала немного денег доктору, который должен был после казни засвидетельствовать ее смерть. На предложение высказать свое последнее желание она расстегнула шубу и сбросила ее на землю. Расстрельный взвод увидел ее нагое тело, сиявшее на утреннем солнце, как перламутр. Округлые плечи девочки, маленькие груди, похожие на серебряное руно, повешенное на ребра, и свежевыбритый и надушенный в это утро лобок… Мальчишки-солдаты с трудом подняли винтовки и замерли. Залп прозвучал как заикающаяся просьба о прощении для всех тех, кто толкнул на смерть яванскую принцессу. Залитая кровью Мата Хари упала, как «Большая одалиска» Энгра. Ноги она скрестила, левую руку уронила на свои заплетенные волосы, а правой судорожно вцепилась в траву. Врач быстро констатировал смерть — смерть, о которой говорил весь Париж.
