И Светозар Бороевич фон Бойна встретил 1917 год во сне. На нем была пижама. Оба комплекта форменной одежды висели в шкафу и без своего хозяина прекрасно веселились, встречая новый 1917 год.
Люсьен Гиран де Севола после провала своей идеи с камуфляжем потерял ощущение реальности, и поэтому то, как он встретил 1917 год, совершенно не важно.
Ханс-Дитер Уйс новый 1917 год встретил в одиночестве. Он ни с кем не разговаривал, потому что потерял голос. Точнее говоря, голос не пропал, но стал настолько писклявым, что нормальный человеческий слух его уже не воспринимал. Это был конец карьеры. А может быть, и нет…
В противоположность ему Вальтер Швигер голоса не потерял. То, что он потерял и вторую подводную лодку, его не беспокоило. Его акула U-20, потопившая «Лузитанию», села на мель 4 ноября 1916 года у берегов Дании. Капитан Швигер высадил экипаж, минировал судно, измерил глубину моря и взорвал U-20. В порту Л. ему сразу же предоставили новую, впоследствии роковую для него подлодку U-88, с которой он обращался по-старому. Довольно много пил, вопреки правилам морской службы и достоинству отмеченного наградами офицера. К себе в каюту никого не впускал. Перекрикивался с горбатым морским дном вплоть до самого утра, и поэтому встретил новый 1917 год — последний год своей жизни — во сне.
А фон Б встретил Новый год в Вене. Как один из самых высокопоставленных служащих Двуединой монархии он тоже находился в процессии, провожавшей в последний путь любимого императора Франца-Иосифа. Наблюдал со стороны за новым императором Карлом I и думал о том, насколько тот недостоин императорской короны.
Красный Барон встретил 1917-й, обнимая свою возлюбленную. Начиная с рождественского вечера 1916 года и до первых дней нового 1917 года вылетов не было ни с одной стороны. Поэтому он мог целоваться со своей возлюбленной как ему заблагорассудится, поскольку это не имело никакого значения для составления планов полета.
Мальдгангер 19-го баварского резервного «листовского» полка Адольф Гитлер, будучи раненым, встретил Новый год в госпитале Белиц-Хайльштеттен под Берлином. Своим чудесным спасением он был обязан псу. Пес был дворнягой, непослушной и глупой, все смеялись над мальдгангером, а Гитлер бил пса. В тот момент, когда снаряд полевой гаубицы полетел к немецким окопам и засвистел в воздухе, посыльный Гитлер побежал за непослушным щенком, пытаясь его схватить. Раздался взрыв, и погибли все, кроме Гитлера. И глупая дворняга тоже была мертва. Теперь Гитлер врал раненым, рассказывая легенды о псе, бежавшем перед ним и спасшем его от неминуемой смерти. Солдаты смеялись и подшучивали над ним: «Ади, пес может быть у тебя под носом в тарелке с супом», но Гитлер не хотел этого слышал. Вместо того чтобы пререкаться с ними, он вытащил тетрадку с цитатами из Макса Осборна, куда внес следующую запись: «Немецкие солдаты в окопах, насквозь промокшие под своими плащ-палатками, встречающие новый 1917 год со своими верными псами-хранителями, напоминают мне заколдованных голландцев, поющих „Сквозь бурю и непогоду в открытом море мы плывем“».
Певица Флори Форд даже в новогоднюю ночь не спела «It’s a Long Way to Tipperary», хотя многие и просили ее об этом. В какой-то момент она захотела исполнить эту роковую песню, но некий незнакомец, один из собравшихся в ресторане «Скотт», где она встречала Новый год, подмигнул ей, и это сбило ее с толку. Она покинула празднество, не дожидаясь полуночи, так что и она оказалась среди тех, кто встретил Новый год в кровати.
Тринадцать дней спустя Сухомлинов новый 1917 год по юлианскому календарю встретил во сне, но Сухомлинова не спала. Она составляла опись носков бывшего киевского генерал-губернатора Владимира Александровича. Записала: «Двенадцать пар черных носков, всего двенадцать пар. Из них четыре пары шелковых и пять пар рваных. Подчеркиваю: двенадцать пар».
Портниха Живка отпраздновала сначала «швабский», а потом и «сербский» Новый год в своем салоне на улице Принца Евгения № 26. О встрече «швабского» Нового года рассказывать нечего. Почти нечего рассказать и о встрече «сербского» Нового года. И первого января по юлианскому календарю она была в одиночестве. Ее страшно рвало. Утром она в первый раз подумала о том, что беременна. Отцом мог быть только один человек — офицер с рваным карманом…
Сергей Честухин в Новый год долго целовал дочку Марусю. Он так обнимал и целовал ее, что она очень быстро заснула в его объятиях.
Великого князя на Новый год посетила его жена Стана, которая провела в путешествии на Кавказ целых семь дней, чтобы увидеться с наместником. Стана прибыла в сопровождении своей сестры Милицы, как будто собиралась не на встречу Нового года, а на какую-то дуэль. Но ей все-таки не удалось затеять семейную ссору, потому что Николай каждый раз заставлял ее замолчать решительным взмахом руки и словами: «Ведь это Новый год, Стана. Давай праздновать!»
Мехмед Йилдиз именно в Новый год неверных решил выйти из тишины своего темноватого и почти всегда закрытого магазинчика, который уже стал похожим на сарай с разноцветными приправами, разбросанными как драгоценности в пыли. Он назвал этот выход на улицу «выходом из своей шкуры». Он вступал в свой последний торговый год — шестидесятый, и поэтому мог позволить себе расслабиться. Теперь он для себя решил, что будет выходить на люди и станет общительным турком. Поиск новых друзей он начал в кафе, за чашечкой чая с жасмином. Здесь он познакомился с двумя стариками, похожими на него. Один все время молчал, а другой — разговаривал. Тот, что говорил без передышки, называл себя Хаджим-Весельчак. У него был невероятно звонкий голос и цокающий язык, у этого Хаджима, и слова, слетающие с его губ, были похожи на лепестки ромашки. Он сказал Йилдизу, что ждет не дождется победы или поражения в Великой войне. Победы потому, что все три центральных района Стамбула встретят ее невероятным праздником со знаменами, конями, шелковыми полотнищами, свисающими с минаретов словно гигантские шальвары, с цветами лотоса, которые будут бросать в воды Золотого Рога. А почему поражения? Потому, отвечал восторженный Хаджим, что тогда все будут встречать оккупационные войска с еще более ярким восточным умилением и помпезностью. «А веселье всегда веселье, — добавил Хаджим-Весельчак, — оно ведь всегда понапрасну — и в победе, и в поражении». — «Да», — равнодушно ответил торговец пряностями и снова вышел на улицу. Там его поджидал дождь, хлещущий с неба. Он поднял воротник шерстяного пальто и поглубже надвинул на лоб феску. Теперь у него было два друга из кафе — этот молчаливый, которого он даже не знал по имени, и Хаджим-Весельчак. На улице он встретил еще одного или двух, так что теперь у него насчитывалось четыре новых друга. Он построил их в своем прямолинейном сознании так, чтобы они выглядывали один из-за другого как профили, вырезанные из картона. Четыре новых друга, а он, несмотря на это, выглядел несчастным…
Король Петр на Новый 1917 год по юлианскому календарю снова оказался в Салониках. Откуда уехал, туда и возвратился, опасаясь, что Южная Греция окажется отрезанной из-за гражданской войны. Ночь во взбунтовавшемся городе была тихой. Пересчитав все события 1916 года, он отметил самые обычные происшествия: уволил врача, поссорился с поваром, не смог найти опытного шофера, с сыном Александром не виделся почти год и, наконец, стал дважды изгнанником, снова эвакуированным на французском миноносце. Достойно ли это короля, считавшего, что 1916-й может стать годом королей, имеющих возможность благодаря родственным связям положить конец Великой войне? Прежде чем лечь в постель, он должен посмотреть ответы на новогодние телеграммы. Посланник Балугджич должен завтра, 14 января по новому стилю, отправить телеграммы британскому королю Георгу IV, голландской королеве Вильгельмине, бельгийскому королю Альберту и итальянскому суверену Виктору Эммануилу III, поздравившим короля Сербии с новым 1917 годом. Открыть телеграммы и самому написать текст? Может быть, написать всего одно слово: «Довольно!» Нет, этого он не может сделать. Ответы должны быть куртуазными. «Все-таки короли лишь коронованные марионетки на ниточках злого кукловода», — подумал он, надел ночную рубашку и лег. Телеграммы остались на столике непрочитанными… Так закончился год одного короля без королевства.
