— Хитрец, — Рэд улыбалась, наслаждаясь моим восхищением. — Так желаешь оставаться в мыслях человеком, жалкий полукровка?
— Еще бы! Но только не сейчас, — заверил я, желая одного — пусть пересядет повыше.
Она охотно выполнила невысказанное пожелание. Мы покачивались на мягкости ковра, и хотя я регулярно конвульсивно вцеплялся в бархат подушек и покрывал, появилась возможность беседовать. Хотя, к счастью, и право прерывать разговор у нас никто не отнимал…
Я рассказал о себе и о Болотах. Распускать язык с любой женщиной, а уж тем более со шлюхой — полное безумие. Но Рэд не была шлюхой — она-то совершенно иное — природная даркша, живущая в норе и лакомящаяся чересчур похотливыми горожанами. Она — изящное создание Города, и я — полукровка с Болот — мы всегда по одну сторону ночи. Я понимал, что она совсем другая, долгоживущая и немыслимо нечеловечья. Но нам одинаково нравится совокупляться и убивать врагов. Для еды или из иных сложных и надуманных побуждений — так ли велика разница?
…- Куда чаще те места называют Дарковыми Пустошами, — ее поцелуй терзал мою шею, почти прокусывая сонную артерию — туман забытья накатывал волнами, но тут же отступал, отводя волну возбуждения к иным местам тела.
— Я не знал. Вообще-то в том краю не слишком много дарков, — удивился я, жадно играя сокровищем тугих манящих ягодиц.
— Глупое человечье название. Они ведь, оттуда, с севера, никогда не возвращаются, те людишки. Или возвращаются дарками. Займемся по-конгерски? — пропела Рэд, поощряя настойчивость моих голодных ладоней.
Она дала мне попробовать «по-конгерски», потом я сам оседлал ее этим особым способом, повторив понравившийся, хотя и извращенный урок. Потом мы вытирались и облизывали друг друга, не позволяя остывать похоти. Рэд преохотно позволила мне насладиться, устроившись между ее стройных ног. Я играл браслетами на ее щиколотках, упивался истинным вкусом городской даркши и мы говорили о Глоре. Пусть, увлекаясь более важным и интересным делом, я узнал о городе не так уж много, зато услышал те тонкости и секреты, о которых мне вряд ли кто либо мог поведать, кроме ночной дарк…
…Низкий свод спальни не мешал нам сплетаться и расплетаться в немыслимой игре тел, сложности сочетаний которой даже снукер позавидует. Вновь я, задыхаясь от крайнего восторга, сжимал ублажающую меня голову и ласкал сокрытую в густых локонах цепочку маленьких рожек — уж не знаю, истинным или магически-серебряным было то украшение…
…- Из города тебе лучше исчезнуть, — советовала девушка, перекатываясь на бок. — За дарками, слава богам, сейчас не принято охотиться. Но за человечьими шпионами Секретная Гильдия пойдет до конца…
— Полагаю, что так, — согласился я, прижимаясь к гибкой спине и начиная сладостный такт. — Жаль, придется удирать без запасов и денег.
— Деньги⁈ — фыркнула Рэд, показывая, как отвечают на напористую игру плоти воистину одаренные дарки. — Смеешься? Деньги взять легко, имейся у тебя хоть капля правильной крови. Мы ведь не ценим деньги за то, что они деньги, и потому серебро нас уважает. Ты устал? Ах, человечий мальчик…
…Я оседлал ее и показал, что не устал, и не мальчик. Она дразнила, противилась и отдавалась, щупальца локонов ласкали мое лицо, закрывали глаза и дергали за уши. Я целовал эти шелковые щупальца, горячую шею и неистовствовал. Но мы понимали что заканчиваем. Рэд, чисто ночная дарк, ненавидела и боялась рассветов…
…Закончить она пожелала «по-конгерски», но лицом к лицу.
…— Сильный парень с такими чудесными глазами мне вряд ли попадется. Разве что ты надумаешь вернуться, — она сгребала под себя подушки.
— Если не повесят, непременно навещу. Но это только из-за глаз? — без обиды полюбопытствовал я, принимая на свои плечи подрагивающие от нетерпения ножки.
— Не только. Ты редкий. Но глаза твои — о, они опьянят любую понимающую дарк, — Рэд нашарила среди покрывал зеркальце в серебряное оправе и выставила перед моим лицом.
Зеркало было треснутым и двоило, но физиономию и главное, свои глаза я вполне различал. Нужно признать, скулы мои стали пожестче и помужественнее, хотя на усы по-прежнему нет и намека. Глаза… нечто подобное я подозревал: ненормально круглые, кажущиеся слишком большими, с жутко дикими зрачками: вертикальными, узкими, абсолютно нечеловечьими. Цвет, правда, приятный — янтарно-карий, с серебристым отливом, словно отраженье глубокой болотной протоки под полуночным сиянием Луны и
Темной Сестры.
— Что-то черепашье угадывается, — критически оценил я, эту сомнительную блаженную рожу.
Рэд улыбнулась и пришпорила меня…
На прощание дарк почти по-человечески поцеловала меня в щеку, посоветовала почаще вспоминать, что я наполовину дарк и не задалбывать на ложе хилых людских девчушек — люди таких ночных манер не понимают. Она уползла в угол и исчезла под столбом фундамента. Снаружи уже вовсю серела рыночная мостовая, шаркала метла уборщика, и ночным созданиям следовало поторопиться.
О манерах в общении с чисто человеческими дамами мне следовало хорошенько подумать, но этот вопрос не выглядел таким уж первоочередным. Мне казалось, что я нащупал решение иной насущной проблемы — решение дерзкое, внезапное, и тем многообещающее. Не учтенная соперником возможность быстрого отыгрыша от двух бортов дает недурной шанс.
Но тут выяснилось, что думать я вообще не способен. Мне удалось нашарить штаны, после чего меня мгновенно засосал сон…
…Снаружи жужжали и вопили десятки голосов, прямо на мне жужжали мухи, а над головой отчаянно блеял баран. К счастью, блеянье оборвалось, донесся судорожный стук копыт и деловитое ворчание овцеубийцы. Осторожно приоткрыв глаз, я глянул на потолок: тот был в потеках, но не особо свежих. К какой стати они вообще режут баранов прямо в лавках? Безобразный, некультурный и нечистоплотный обычай.
Повязка на глаза нашлась, я отгородился от света, разогнал мух и, наконец, натянул штаны. Подо мной валялась скомканная мешковина: удобные подушки и покрывала спальни Рэд рассвет превратил в тряпье. Увы, ночной Глор и дневной Глор — два разных города. Спина у меня чесалась — проклятые мухи постарались. Но чувствовал я себя на редкость легко и бодро, куртку и нож никто не спер, все было отлично. Пора было заняться дневными делами…
Шел я не скрываясь, и даже покрикивал на замешкавшихся прохожих. Был я обнажен по пояс, в ногах путался фартук из мешковины, а за спиной раскачивалась тяжелая бадья с камнями. Ну, не особо тяжелая, верхний слой голышей придавливал куртку с рубахой и несколько деревяшек для объема. С бадьей имелась иная неприятность — жутко неудобная ноша. Мало того, что пришлось нагло уводить ее от рыночной мастерской, так потом еще и ремонтировать в кустах у канала. В следующий раз надлежит таскать с собой клещи и десяток гвоздей. Впрочем, мой усталый, сугубо деловой и сердитый вид служил недурным пропуском. Налобная повязка, пропотевшая и съехавшая на глаза носильщика, тоже никого не смущала. Загорелая кожа, ругань и манера переться напрямик — мастеровой-горожанин, какие вопросы?
Добираясь до порта, я порядком подустал, хотелось жрать и спать. Зато пристроившись к веренице грузчиков, я сходу благополучно миновал ворота и зашагал по пристаням. Было бы крайне неприятным сюрпризом не найти на месте «Заглотыша». Но в мешанине лодок и барок я разглядел знакомое корыто — его почему-то перевели к другому пирсу, но славный плавучий гроб не покинул порт.
— Черт возьми, еще час и ты бы увидел нашу корму, — заявил Док, хлопая меня по плечу.
— Рад, что тебе удалось уйти.
— Это было нелегко, — признался я, вспоминая безумие под мясницкой лавкой и потирая болящие от света виски.
Меня накормили: остатки наших скромных финансов были потрачены на снедь в припортовых лавках. Остальное, увы, оказалось утрачено при нашем неудачном визите на явку — не следовало оставлять покупки во вьючных мешках. Зато меня порадовали подробностями битвы: наш героический (пусть и недолгий) кривой соратник проявил истинную доблесть в схватке у дверей проклятой шорной лавки. Напуганный набежавшими шпиками, осел возомнил, что это именно его поволокут в живодерско-пыточные подвалы, и стойко лягался-кусался, предоставив нам скромный, но спасительный временной резерв. Положительно, в Глоре все же встречаются славные и доброжелательные существа. Эх, людей бы здесь жило поменьше — вообще был бы хороший город.
