Отец давно демонстративно покашливал и с готовностью открыл дверь для жены и дочери. Священник принёс рюкзак Ники и то, что осталось от её походного костюма, и помахал на прощание рукой.

Ника вышла из здания госпиталя в Кулибине и, не удержавшись, в который раз посмотрела на своё отражение в стеклянной двери. Раньше видеть себя было противно, она вообще старалась как можно быстрее пробегать мимо зеркал. А теперь не могла просто так пройти у какого-нибудь магазина с большими зеркальными окнами и не окинуть новую себя взглядом. Стыдно, конечно, но так трудно побороть искушение…

Новый облик — пожалуй, один из немногих плюсов путешествия в Мещёру. Ника сбросила пятнадцать килограммов. Ссадины полностью затянулись, а ещё мама настояла на том, чтобы снова сменить причёску, и Ника стала русой блондинкой с ассиметричной короткой стрижкой с длинной чёлкой. После каникул ребята в школе её не узнали.

Зазвонил телефон. Увидев незнакомый номер, Ника сбросила вызов. Она уже заблокировала с десяток номеров, с которых упрямо названивала мама Гордея. Она почему-то никак не хотела взять в толк, что Ника к новому путешествию её сына отношения не имела. И вообще старалась пореже о нём вспоминать. Только вот его мамаша этому активно препятствовала.

Гордею показалось мало одного тура в Мещёру, и он отправился туда снова. Уже месяц ни он сам, ни его группа таких же начинающих кладоискателей не выходили на связь. Хотя, по слухам, среди них затесалась парочка чёрных копателей с сомнительной репутацией, так что…

Ника тряхнула головой. Она безоговорочно запретила себе об этом думать. Пригладила волосы. Ещё не хватало укладку растрепать. Стоять на морозце было холодно, да ещё и без шапки, но Ника всё топталась у дверей госпиталя. Руки мёрзли даже в перчатках, а коротенькое узкое пальто плоховато грело. Зато шикарно выглядело.

Со своего наблюдательного пункта Ника рассматривала деревянную церковку, построенную посреди двора больницы, устроенной в бывшем Остроге. Она всё ждала, когда там покажется кто-нибудь… ну, не из пациентов. Ника не знала, как назывались местные служители, да и были ли они там. Наверное, были. Потому что на сайте епархии точно указывалось, что по средам в полдень здесь служился молебен о здравии. Кто-то же его проводит. Ника даже время для прохождения МРТ подгадала, чтобы зайти в церквушку, когда там точно кто-нибудь будет.

МРТ. Страшноватая процедура, но мама никак не могла успокоиться, ей всё казалось, что обследование после похода до сих пор было неполным. Хотя Ника прекрасно себя чувствовала. Правда, в этот раз в огромной жужжащей капсуле томографа ей снова стало дурно. Но это всего лишь от воспоминания о пещерах.

По больничному двору шёл человек с седоватой бородой. Из-под зимней куртки выглядывали полы длинного чёрного подрясника.

Следуя за священником на расстоянии пары метров, Ника на ходу размотала тонкий шарф, что носила поверх пальто, и накинула его на голову.

Священник исчез за деревянной дверью. Ника последовала за ним и оказалась перед стеной людских спин. Местные молебны пользовались популярностью. Неудивительно. Молитвы о здравии в церкви при больнице.

Ника кое-как, по стеночке, протиснулась внутрь храмика. Ладно хоть в толпе её не станут стыдить за отсутствие юбки.

Раздался мужской голос, и все разом перекрестились. Под напевные слова молебна, которые из-за толпы трудно было разобрать, Ника машинально повторяла всё за остальными, рассматривая высокий деревянный потолок тёплого янтарного цвета и блуждая мыслями по воспоминаниям.

Стоило, наверное, тоже помолиться вместе со всеми. Только о чём? С ней самой всё в порядке. Каждую среду врачи это подтверждают. Мама только не верит. У неё мнительность сильно развилась. Но это тоже не болезнь. Стася, оставшаяся без руки? Женя с испещрённым шрамами лицом и глазным протезом?

Ника шумно выдохнула. О них не то чтобы молиться, вспоминать противно. Может, когда-нибудь. Но не теперь. Теперь оставалось одно важное дело.

Ника, бегло оглянувшись по сторонам, приподнялась на цыпочки. Эта церковка, пожалуй, похожа на ту, в Серпах. Но все церкви чем-то похожи. А вот во снах они всегда разные. Когда кажется, что пол вот-вот проломится, когда со всех сторон слышатся удары, стуки, треск, лязг, вопли и вой.

Уже несколько кошмаров подряд вой становился всё жалобнее. И однажды, в который раз проснувшись с частым пульсом, Ника вдруг ясно осознала, кто это воет и отчего. И что все эти жуткие звуки — всего лишь отчаяние. Те, кто был снаружи, не стремились разрушить церковку или разорвать тех, кто внутри. Они всего лишь хотели, чтобы их пустили внутрь. Столько веков они блуждали в холодном мраке отчаяния, когда рядом мерцали тёплые огни, путь к которым был навсегда закрыт.

Молебен закончился, люди стали расходиться. Быстро крестясь, одни выходили на улицу, другие подходили к священнику.

Ника пристроилась в конец длинной очереди и ещё минут сорок, обтекая потом от духоты, слушала подробные рассказы о чужих симптомах. Когда последняя женщина перед ней наконец отошла от священника, тот устало глянул на Нику и спросил:

— Что у вас?

— Мне надо узнать кое-что про Острог…

— Здесь не справочная.

Ника от такого ответа опешила и только хлопала глазами. Этот священник совсем не был похож на отца Александра из Красных Серпов.

— Идите в музей или архив, а мне некогда, у меня обход больных, — произнёс священник, не глядя на Нику, отвернулся и ушёл. А она так и осталась стоять посреди церквушки в негордом одиночестве.

— Не обижайся на батюшку, — прозвучал совсем рядом старушечий голос. Оказывается, за спиной Ники стояла маленькая бабулечка, всего с полтора метра ростом. — Ему трудно, каждый день больных навещать, а каждую неделю хоронить. Ты чего спросить-то хотела?

— Я насчёт Острога. — Ника с сомнением окинула взглядом старушонку. В конец концов, этот священник прав — с чего она взяла, что здесь все такие же общительные и осведомлённые, как в Серпах. Но, может, попробовать-то стоит? — В семнадцатом веке здесь сидела Виринея, дочь разбойника Еремея. Вы слышали?

Бабуля молча кивнула.

— Так вот, может, вы знаете, где она похоронена? — Ника так разволновалась, впервые произнося эти слова вслух, что пальцы сами собой крепко сомкнулись на перстне, найденном возле урочища. Который Ника так и не отнесла оценщику-антиквару, как советовал отец.

— Знаешь, почему эта улица называется Божедомка? — тихо спросила старушка.

— Н-нет, — протянула Ника. Только сейчас она со стыдом поняла, что не потрудилась это выяснить, хотя так гордилась своими знаниями по Острогу.

— Потому что раньше, ещё до Острога, здесь была устроена Божедомка. Слышала? Это как скудель.

Ника закивала — это слово она знала. И это значило, что века назад где-то здесь в огромных братских могилах закапывали самоубийц, нищих, неопознанных, утопленников и других «заложников», умерших неожиданно, без покаяния и отпевания. Вот, кажется, и ответ на вопрос.

— Так вот, — продолжала старушка. — Скудели потом запретили, но не всякий запрет исполняется, правда? Они так и остались, здесь, недалеко. И сидельцев Острога, тех, кто преставлялся и кого родственники не забирали, туда и свозили.

— Понятно, — вздохнула Ника. Могилы Виринеи ей не найти. — А где, вы говорите, эти… э…

— Больничный парк видела? Так вот, если по нему пройдёшь, то увидишь, что он как бы весь в холмиках. Понимаешь?

Ника снова молча кивнула. План полностью провалился. Других идей не было.

— А тебе по что? — просила старушка, глядя на Нику снизу вверх.

— Я… — Ника даже не успела придумать, что соврать. В окне на фоне кружащих мелких снежинок мелькнуло бледное серое лицо.

Церковная бабушка спокойно проследила её взгляд. Откуда-то Ника знала, что бабушка тоже видела это лицо. Видела, и не впервые. И не боялась.

— Мне надо кое-что передать, — решилась произнести Ника. В ответ на вопросительный взгляд бабушки она разжала кулак. На ладони, покрытой красными следами от крепкой хватки, мерцал перстень.