Кто бы мог подумать, что сон на свежем воздухе… Открыв рюкзак, Ника остолбенела — все вещи оказались перевёрнуты. Скомканная одежда, приоткрытая аптечка, разорванные пакеты с запасами. Даже глиняную свистульку снова разворачивали и потом засунули между вещами кое-как.

Интересно, кто тут так поработал. Хотя, в сущности, какая разница.

Быстро уснуть не получалось. Ника с закрытыми глазами лежала на боку и всё вспоминала вытоптанную полянку. Странно, что на ней почти не было мха, а ведь он здесь повсюду — куда ни ступи, везде мягкая зелень. А на полянке — одна сухая трава, да и та примята. Может, кто-то ещё охотится за кладом Еремея? И что это за дети, одна из которых уж очень похожа на…

В лагере раздался шорох. Будто кто-то открыл вход в палатку. Приоткрыв глаза, Ника увидела, как из палатки Гордея выскользнула невысокая гибкая тень. Ясно, Стася. В кустики, наверное. Нет, идёт в другую сторону. К Нике, нет, дальше. Подходит к палатке Жени. Стоит на одной ноге, второй лишь чуть касается земли. Прислушивается. Приседает и потихоньку начинает открывать палатку. Залезает внутрь. Странно, что Женя не закрылась изнутри.

Тишина длилась будто час. Потом Стася выбралась из Жениной палатки, закрыла вход и трусцой побежала к себе.

Стася давно юркнула в свою палатку, а Ника всё не могла уснуть. Значит, это Стася рылась в Жениных вещах. А Женя подумала на Нику. Сама Стася при этом промолчала. Конечно, разве она сознается.

А кто швырялся в вещах Ники? Да кто угодно. Нечего рюкзак у всех на виду оставлять. А что делать, если в палатку её больше не пускают? С собой этот баул таскать? Постоянно? Видимо, придётся. Раз уж все начисто перестали друг другу доверять, то ничего не попишешь.

Кто же всё-таки полянку затоптал? Вдруг другие кладоискатели? А их компания уже нашла несколько монет. А в кино часто показывают, как за сокровища убивают. Причём чаще всего те, кто к самим сокровищам вообще не имеет отношения, кто их не искал, не унаследовал и не добыл. Что, если за ними всё время кто-то идёт по следу, а когда они найдут клад… то их самих потом не найдут.

«Нашёл! Моё!»

Нику придавило к земле, что-то ледяное и извилистое проникло в спальный мешок. Ощутив на коже нечто мокрое, холодное и перебирающее липкими щупальцами, Ника вскрикнула и попыталась вырваться. Спальник, конечно, мешал, но Ника что угодно бы сейчас сделала, лишь бы оказаться как можно дальше от этой бледной мерзости. Снова мелькнуло белое лицо с хищным оскалом, жилистая рука потянулась к шее Ники, но захват не удался — только мерзкие влажные пальцы больно задели шею.

Вывернувшись из мешка, Ника на четвереньках добежала до кострища, вытащила оттуда полено и швырнула в преследователя.

— Ай! Ты совсем чокнулась? — Женя вцепилась в собственное плечо. Кажется, её задела брошенная дубина.

— Чего вы орёте? — сердито спросил Гордей, выглядывая из палатки.

— Здесь кто-то был! — Ника лихорадочно осматривалась, но видела только привычное — палатки, кострище, собственный рюкзак и скомканный спальный мешок. Никаких бледных чудовищ.

— Да у неё крыша поехала. — Женя широко вращала плечом.

— Что, опять зверюга? — спросил Гордей, зевая.

— Нет, это… это человек. — Нику пот прошиб, как только она вспомнила бледное искажённое лицо и мерзкую липкую руку. — За нами кто-то следит.

Ника всё осматривалась, ей казалось, что за каждым деревом притаился кто-то, готовый в любой момент напасть на них и перебить.

— Точно, крыша поехала, — снова проговорила Женя.

— Помните полянку, где следы? Кто так натоптал, а?

— Да ладно тебе, — снова зевнул Гордей.

— А ты думаешь, мы одни такие умные, пошли за кладом? Думаешь, эта Бэлла никому больше карту не могла продать? — Жутко раздражало, что ребята не воспринимали очевидных вещей и не хотели верить в опасность.

— Нет, ну так-то она дело говорит, — медленно произнёс Гордей.

— А за сокровища и убить могут! — Ника вывалила всё, что накопилось. Стало чуточку легче.

— Тебе-то точно ничего не грозит, неудачница. Что с тебя взять? — Женя ушла в свою палатку.

— Что будем делать? — спросил где-то тихий голос Стаси.

— А что мы сейчас может сделать? — Гордей снова зевнул. — Спать будем.

И дверь второй палатки закрылась. Ника осталась одна на улице у потухшего костра. Рядом валялся скомканный спальный мешок.

На ослабших ногах Ника опустилась на землю. По щекам снова текли слёзы. Зачем она вообще потащилась сюда, да ещё в такой компании, где никто не хочет замечать опасности. Каждый думает только о себе, вернее, о своей добыче. Аж лица перекашиваются, когда речь заходит об их драгоценных монетках.

А вокруг бродит какой-то психопат. Нику передёрнуло при воспоминании о бледном лице и холодных липких руках.

Ну и пусть. Пусть он её убьёт. А кому какое дело? Родителям на неё плевать. У них был один свет в окошке — Ангелинка. Ника могла и отличницей быть, да что там — принеси она хоть золотую медаль, хоть платиновую, хоть Нобелевскую премию, они найдут к чему придраться. Ника же всегда во всём виновата. Вот вокруг Ангелинки все выплясывали. А теперь Ника виновата в том, что её обожаемой сестрички больше нет. Так что если Ника не вернётся, то родители вряд ли огорчатся.

Так что пусть это чудовище приходит. Только пусть больно не будет. А вот остальных можно и помучить. Самовлюблённые твари. Особенно Женя. Она больше всех заслужила. Ведёт себя так, будто весь мир ей должен, будто она королева. Скольких она уже загнобила? А как её наказали? Правильно, никак. Вот пусть и получит по полной.

А эта сладкая парочка? Сбили человека насмерть, и ладно. Как с гуся вода. Веселятся, целуются. Как можно вообще спокойно есть или спать, когда знаешь, что из-за тебя кто-то сильно пострадал? Вот Ника уже год мучается, а ведь она почти не виновата. Ангелинка сама сумела замок открыть. Надо было другой замок ставить, чтобы изнутри только ключом открывался.

Ника забралась в свой мешок. Почему всё так плохо? И станет ли когда-нибудь хорошо?

Утром Ника не сразу вспомнила, где находилась. Удалось поспасть — уже хорошо. Шум деревьев успокаивал, как и мягкий мох кругом. А вот компания так себе. Если получится вернуться из этого похода, всех их надо будет добавить в чёрный список и никогда больше с ними не разговаривать и не видеться.

Шею сильно саднило. Ещё до завтрака, вернувшись от ручья, Ника полезла в рюкзак за зеркальцем. Слева на коже остались продолговатые следы — длинные тонкие ссадины.

— Где это ты так? — спросила проходившая мимо Стася.

— Ночью здесь кто-то был. — Но запал и желание что-то доказать улетучились, так что Ника даже ответ слушать не стала — полезла в аптечку за зелёнкой.

Внутри косметички все лекарства, бинты, вата и пузырьки лежали не так, как Ника оставляла. Ясно, кто-то и здесь искал перстень, что Ника достала из старого пня. Намазав шею зелёнкой, Ника уже стала застёгивать аптечку, когда на глаза попалась пачка с таблетками. Она была плохо закрыта, хотя Ника купила это рвотное средство прямо перед отъездом и вообще его не открывала.

Быстро осмотревшись и убедившись, что на неё никто не обращал внимания, Ника открыла коробочку и вытащила пластинку. Четырёх таблеток не хватало. Это рвотное Ника приобрела на случай отравления, но вроде бы никто не жаловался на пищеварение. И зачем брать таблетки тайком?

Перед глазами промелькнула тень Стаси, ночью пробиравшейся в Женину палатку. Ника быстро убрала аптечку в рюкзак.

Женя даже кипяток из общего котелка брать отказалась — подождала, пока остальные вычерпают его, а потом залила воду из собственной бутылки. Поэтому, когда Женя заканчивала завтракать, остальные уже успели собраться.

— Я и три позеленевшие девки, — произнёс Гордей, улыбаясь фронтальной камере своего смартфона. Потом он повернулся, так чтобы все три девочки намазанные зелёнкой, попали в кадр.