— Но люди здесь и потом жили. — Стася, раскинув руки, разлеглась на земле, нагретой осенним солнцем.

— Еремеев клад — не единственный, — поучительным тоном сообщил Гордей. Он сидел обхватив руками согнутые колени. — В Нижегородской области спрятано больше тридцати кладов. Мало ли, чья это монета.

— Если тебе не нравится, можешь мне отдать, — широко улыбнулась Стася.

— Ничего, я потом оценщику покажу. — Ника спрятала свою единственную копейку во внутренний карман.

— Ты всего одну монету нашла? — спросила Женя, возившаяся в своём рюкзаке. Ника не хотела отвечать, чтобы ребята её не высмеяли. Но они и так поняли. Женя снисходительно произнесла: — Не всем одинаково везёт. Как в деньгах, так и в любви.

И она взмахнула густыми ресницами, глянув на Гордея.

— Может, мы пойдём уже?! — громко спросила Стася, поднимаясь.

Закинув рюкзаки на спины, ребята двинулись прочь от источника.

Остаток дня компания пыталась вернуться на свой маршрут, ведь направившись по следам летающих шаров, они здорово отклонились от намеченного пути. К закату все вымотались, Стася начала ныть, что устала.

— Да ты заткнёшься когда-нибудь? — не выдержала Женя. Она тоже выглядела утомлённой — бледная, взлохмаченная, с глянцевым от пота лицом.

Но у Жени хотя бы остались силы прикрикнуть на Стасю, которая вообще-то так и шла налегке. А вот у Ники даже на это сил бы не хватило — рюкзак давно резал плечи, каждый шаг отдавался болью по ногам аж до пяток, горло першило от жажды.

— Ладно, привал, — хмуро скомандовал Гордей метрах в двадцати от источника, бившего из-под корней огромной кривой берёзы.

Пока Женя возилась у палатки, Ника пошла к роднику набрать воды и помыть руки. Умывшись и попив от души, так что холодная вода приятно прошла до желудка, Ника услышала шаги.

— Я за водой, — сказала Стася и села рядом, опустив руку с бутылкой в студёную свежесть. Когда она наклонилась, из-под её тонкой синей олимпийки раздалось глухое звяканье. Видимо, Стася спрятала найденные монетки в лифчик.

Не став заострять на этом внимание, Ника поднялась и направилась к лагерю, но по пути увидела шляпку крепкого подберёзовика. Выкрутив гриб, вернулась к кострищу, оставив Стасю плескаться у родника.

— Вот, возьми подберёзовик. — Ника протянула гриб Гордею, копошившемуся у общего котелка.

— Я уже всё приготовил, — ответил Гордей, поднимаясь на ноги. — Хочешь — свари себе сама.

— Я просто хотела поделиться.

— А ты спросила остальных, едят ли они грибы? — сухо спросила подошедшая Женя.

— Не хотите — как хотите, — пожала плечами Ника. Отлично, теперь они ещё её едой брезгуют.

— Вдруг он ядовитый, — произнесла Женя, не глядя на Нику. — А что у нас на ужин?

Но Гордей не ответил — он уже вовсю набивал рот лапшой быстрого приготовления.

— Что, только кипяток? — Женя, заглянув в котёл, повернулась к Гордею. Но он просто пожал плечами.

Ника тем временем достала картошину из своих запасов и, не забыв прихватить подберёзовик, снова пошла на родник. Когда она вернулась, почистив картошку и гриб, все уже поужинали полуфабрикатами и стали расходиться по палаткам.

— Пойдёшь спать — потуши костёр, — сказал Гордей, потягиваясь.

Стася и Гордей ушли, Женя тоже устраивалась на ночлег. Сидя у огня, поджидая, когда сварится грибной супчик, Ника не могла оторвать взгляда от языков пламени, танцевавших над раскалёнными углями и золой. Но когда за спиной что-то мягко прошуршало, мигом обернулась. Вокруг лагеря, освещаемого костром, пробежали быстрые шаги, в багровых отсветах мелькнула большая чёрная тень. Яркие всполохи выхватили в осенней ночи длинные не то иглы, не то жёсткие ворсины шерсти.

У Ники ком встал поперёк горла. Она заставила себя кашлянуть. Но сколько ни вглядывалась в чернильную тьму, больше ничего не рассмотрела, только разноцветные точки замельтешили перед глазами. Крепко зажмурившись, Ника снова открыла глаза и увидела через приоткрытую дверь палатки, как Женя засовывала найденные монеты в подголовник спального мешка.

Заметив Никин взгляд, Женя рывком закрыла проход. Есть уже не хотелось, но Ника потратила столько времени на приготовление ужина, что заставила себя хотя бы попробовать бульончик. И с первой же ложки вдруг ощутила такой зверский голод и такой великолепный вкус, что вмиг уплела весь оставшийся супчик.

Руки почему-то оказались испачканы золой, надо бы их помыть. Но тратить на это воду из своей бутылки жалко, а влажные салфетки остались в палатке, где, наверное, уже спала Женя.

Потоптавшись, Ника всё-таки ещё раз решила пойти к роднику. До него же всего-то метров двадцать. Наверное, даже свет от костра туда доходит. Уже пройдя половину пути, Ника сообразила, что могла помыть руки в ведре с водой, которое оставил Гордей для заливки костра. Повернулась, чтобы пойти назад, и замерла.

Из-за деревьев доносился приглушённый детский смех. В памяти сразу появился образ Ангелинки, заливисто хохочущей и хлопающей в ладошки, пока актёр на городской площади показывал таким же мелким кукольное представление. Ноги сами собой пошли на звук. В сознании маячила мысль, что надо как можно скорее вернуться назад, но сколько Ника ни пыталась заставить себя затормозить, ничего не выходило.

Хохочущий ребёнок пробежал совсем рядом. Ника вросла в землю. Порадовалась, что наконец-то остановилась. Осторожно выглянула из-за широкого ствола душисто пахнущей сосны. По небольшой полянке действительно бегали дети. Разного возраста — одни совсем маленькие, не выше метра, другие постарше — лет десяти-двенадцати. Всего человек двадцать, они группками во что-то играли, догоняли друг друга, ловили, щекотали и покатывались со смеху. Эхо разносило звонкие голоса по лесу, размножая и превращая в тонкие отголоски.

У одной девчонки две длинные светлые косы подпрыгивали и колыхались, когда она играла с другими в какие-то присядки, с разными жестами и ладушками. И юбочка такая — плиссированная, с кружевами. И блузочка с рукавами-фонариками. И белые гольфики. И разноцветные широкие ленточки, вплетённые в косы с пышными бантами на концах. Когда девчонка обернулась, будто поняв, что рядом кто-то есть, Ника тут же спряталась за сосну. Не из страха быть обнаруженной. Лишь на миг она представила себе, что увидит лицо девчонки, и тело прошиб озноб.

На негнущихся ногах, запретив себе оборачиваться, Ника поплелась обратно в сторону лагеря.

— Вот она, — крикливо произнесла Женя. Она стояла посреди поляны в пижаме, уперев руки в бока.

Странно, что она так беспокоилась за Нику.

— Я тебе что сказал сделать? — двинулся на неё Гордей. — Ты почему костёр не залила? Что, я один за всем должен следить?

— Ты зачем там копошилась, а? — обойдя Гордея, Женя с искажённым лицом подошла почти вплотную к Нике. — Монеты мои искала, а?

— Что? Какие ещё монеты? — Ника отступила на шаг.

— Крысишь, да? Сама ничего не нарыла, решила у других утащить?

— Ты о чём вообще?

— О чём? А кто сейчас копошился рядом с моим спальным мешком? Не ты?

— Нет, не я. — Ника всё продолжала пятиться. — Я ходила… — Но сказать, где она была и что видела, не вышло — одно воспоминание о той секунде, когда девчонка с косичками обернулась, лишало голоса.

— Ну, и куда ты ходила? — мрачно спросил Гордей, заливая костёр из ведра.

— На родник руки мыть, — протараторила Ника.

— И ничего не видела? — подступил Гордей.

— Ну, вроде голоса какие-то там, — неопределённо махнула рукой Ника.

— Где? — быстро спросил Гордей. — Давай, показывай.

Все вместе они дошли до той самой полянки, где играли дети, но теперь там молчали деревья, подсвеченные резким лунным светом.

— Что вы её слушаете, врёт она, — завила Женя, ёжась. — Выкручивается. В общем, так, крыса, пошла вон из палатки. Увижу тебя внутри — башку оторву.

Немного успокоившись после перепалки, все вернулись в лагерь. Ника пришла последней и увидела свои вещи разбросанными вокруг кострища. Видимо, Женя не поленилась вытряхнуть всё из её рюкзака и даже вывернуть его наизнанку.