Явка составила почти 100 процентов. Толпы алкашни начали тащиться с самого утра, гонимые жаждой похмелиться. В машине им давали бутерброд — небольшой кусочек хлеба с сырокопчёной колбасой, а Митяй в пластиковый стакан наливал 50 граммов спирта. Потом причастившегося выпроваживали и говорили, что нальют ещё 50 граммов, после того как сходит проголосует. Бич выходил из автолавки и под бдительным оком нескольких крутых парней в спортивках и кожанках, стоящих по всему пути его следования, отправлялся прямо на избирательный участок. И ведь не свернуть никуда, не убежать — догонят и накостыляют. Да и бежать-то, по сути, незачем… Сказали же, что нальют ещё полсотку, и наливали, не обманывали.

— Паспорт есть? Кажи! Без паспорта не даём! Слыш, ты тока не обманывай, понял? У нас там видеокамеры везде стоят, — грозно нахмурясь, спрашивал у алкаша Митяй, наливая ему спирт. — За Соловьёва голосуй. На тебе листовку. Вот за этого мужика голосуй. Потом придёшь, я тебе ещё половину сотки налью.

Народ шёл. Рекламой окучили всех. Шли алкаши и бомжи. Шли проститутки. Шли рабочие. Шли интеллигенты, бизнесмены, молодёжь. Явка составила 96 процентов. За Евгения Соловьёва проголосовали 90 процентов избирателей, принимавших участие в выборах. Ни до, ни после этих выборов столько голосов на этом участке не набирал никто, даже народный любимец губернатор Дуреев…

Жека стал народным депутатом городского совета, и теперь мог приходить в городскую администрацию на работу. А на следующее утро после выборов, когда стали известны результаты, губернатор Дуреев отзвонился в Москву, главе государства, и сообщил, что коммунистические недобитки были опрокинуты ещё на одной территории, пусть и небольшой. Победил кандидат от Демократической платформы, а значит, дело демократии не будет остановлено в Сибири…

С этого времени в городскую администрацию Жека приходил уже в статусе народного избранника, искренне желая помогать людям, чем мог. Помня слова Романа Палыча, директора техникума, о плохом состоянии подъездных путей и освещения техникума, честно выполняя свой долг перед избирателями, постарался пробить у Конкина деньги на ремонт, но тот лишь отрицательно качал головой.

— Нету! И не проси! Ты ж знаешь, бюджет дырявый — у меня нет денег милицейские машины бензином заправить. Центр полностью самоустранился — живите как хотите, доброго вам здоровья. Если б ещё улица центральная была или один из красных проспектов, хрен с ним, подсуетились бы, перекрутились как-то, к области на поклон пошли. А у вас — окраина города, считай что. Кроме алкашей и студентов, не ходит никто. На лампы могу денег выделить или на светильники. Но менять некому. У меня никого нет. Крутись сам.

Жека, конечно же, понимал Конкина — не врал глава города. Все предприятия до сих пор были государственные, особенно отвечающие за городское хозяйство. И не потому, что их нельзя было приватизировать, — теоретически охотников было бы много. Просто эта продажа в частные руки ничего не давала владельцу в итоге. Никакой прибыли с государственного ЖКХ не светило. Услуги не оплачивались, хоть и тарифы росли. Денег у государства не было, так же как у большинства граждан. Министерство финансов занимало деньги в международных банках, чтобы платить пенсии и зарплаты бюджетникам, какой уж тут асфальт у техникума на окраине города… Однако у Конкина был свой подход ко всему. Да и у Жеки тоже.

— Ты можешь оказать спонсорскую помощь городу, — подмигнул Конкин. — Тебе это пригодится для будущего реноме кандидата на пост главы города.

— Просто так оказывать помощь неинтересно, Кузьма Валерьич, — смеясь, заявил Жека. — Надо чем-то заинтересовать спонсора.

— И что ты хочешь? — заинтересованно спросил Конкин, развалясь в кресле.

— Ну, например, можно приватизировать «Горводоканал», — заявил Жека, нахально прищурившись. Ожидал, что Конкин отмахнется. Но нет. На удивление, он согласился. Предприятие, обеспечивающее холодной водой весь город, представляло большую ценность в будущем. Правда, сейчас из-за тотальных неплатежей и нарушенных экономических связей оно лежало на боку: долги по налогам, по зарплате, за электроэнергию. Прибыль уже несколько месяцев нулевая, а можно сказать, и минусовая. Поэтому для Конкина предприятие не представляло никакой ценности. Подумаешь, государственное… Подумаешь, муниципальное…

Однако он рассуждал не как коммерсант. Был у водоканала огромный плюс: остановить его работу никак нельзя, невзирая на любые долги: это приравнялось бы к террористическому акту против населения города. Поставщики ресурсов кряхтели, глядя на растущий долг производителя холодной воды, но перестать отпускать ему электроэнергию и реагенты не решались. А долги потребителей… Они ведь никуда не денутся. Они так и останутся долгами. Да и взыскать их всегда можно через суд. И если судиться с каждым жителем-неплательщиком долго и накладно, то судиться с задолжавшим за воду предприятием намного проще: ведь оно никуда не денется. За долги директору всегда можно сделать предложение, от которого трудно отказаться. Конкин, не будучи коммерсантом, не понимал эту простую истину. Для него казалось: предприятие убыточно, значит, оно никому не нужно и ждать от него нечего. Забирай за рупь!

— Ах, водоканал! — рассмеялся Конкин. — Да забирай! По остаточной стоимости отдам, за стоимость девятины. Акционируй! Ты видел, какая там разруха? На территории был? Зарплату людям два месяца уже не платят. Налоги не платят. Суды конфисковали, всё, что только можно, все излишества. Оставили только то, без чего нельзя работать: экскаваторы, трактора, грузовики, вахтовки для рабочих. Все легковушки и автобусы с молотка пошли. Забирай! Только не передумай! Взамен отремонтируешь дороги у торгового техникума и освещение протянешь!

На этой же неделе государственное предприятие «Горводоканал» было выкуплено у государства товариществом с ограниченной ответственностью «Инвестфонд» и сразу же преобразовано в общество с ограниченной ответственностью «ВодаСервис». Рабочие и служащие с негодованием восприняли переход статуса своего предприятия из государственного в частное, хотя все минусы государственного управления были налицо. В трудовом коллективе началось брожение. С негодованием воспринял новую обузу и Славян.

— Так им сейчас и зарплату платить надо! — недовольно сказал друган, узнав, что Жека повесил ему на шею убыточное во всех смыслах предприятие. — На халяву платить! Прибыли-то у них нет.

— Сейчас нет прибыли, — согласился Жека. — Какое-то время придётся им посидеть у нас на шее, а нам платить людям зарплату и соцгарантии. Но прямо сейчас можно инициировать в суде дела по должникам — предприятиям. Забыл, за счёт каких муток мы присели в этом здании? У водоканала есть вкусные должники. Даже городская ТЭЦ есть. Я сейчас свою Ирину отправлю туда с Графином и Абаем, чтоб в бухгалтерских бумагах порылась. Пусть аудит проведёт, кто нам должен, чего и сколько. Потом пошлём своих юристов, чтоб посмотрели, можно ли досудебно урегулировать. И что можно по суду забрать. Или лучше давай так — поехали все вместе. Там кипишь большой идёт, негоже женщину на разборки отправлять.

— Это работа большая, — заметил Славян, не соскакивая со своей темы. — И выхлоп нескоро пойдёт.

— Вроде как да, — согласился Жека. — Но ты только прикинь: нам задарма упало предприятие городского ЖКХ. Мы прикупили единственный колодец в пустыне. Причём за гроши. Вспомни про стройуправу. Тоже думали, невыгодно содержать её. Серьезно думали, чтоб продать, а она себя десять раз уже окупила и сколько ещё окупит.

— Ладно, тебе виднее, — согласился Славян. — С чего начать эту халабуду обхаживать?

— Сейчас поедем с тобой, возьми пацанов надёжных. Клауса возьми, Митяя, ещё пару амбалов. Сначала охрану заменим на свою. Собрание трудового коллектива проведём. До людей надо довести, что всё, старой житухи не будет. Начнём работать по-новому, за деньги, а не за пустые слова про коммунизм.