Тут Джонни наконец прекращает мельтешить. Таращится на нее.

— Правда?

Трей пожимает плечами.

Через секунду Джонни хлопает по верхней перекладине ворот так крепко, что они сотрясаются, запрокидывает голову и разражается хохотом.

— Боже святый всемогущий, — говорит он, — в кого ты у меня такая, а? Ай да девочка моя. Ай да яблочко от яблоньки. Иисусе, во мозг у тебя, кабы мозги были деньгами, незачем нам было б носиться со всем этим блядским золотом, мы б миллиардерами были… — Он распахивает калитку и тянется к Трей, чтоб сгрести ее в объятия, но она отступает. Джонни не засекает этого движения, да ему и без разницы. — Ты просекла, куда эти ебаные гарды ломились, а? И обставила их на мили. Не дала б ты им убийство на папку своего повесить. Ты ж моя девочка.

— Ты им то же самое давай, — говорит Трей. — Если они решат, что я это все выдумала.

Джонни перестает смеяться, чтоб обмозговать сказанное.

— Классная мысль, — говорит он через секунду, — но нет. Если я скажу то же, что и ты, они решат, что это я тебя настропалил. Мы вот как поступим: я скажу, что слышал, как ты выходила где-то среди ночи. И мне, может, надо было пойти за тобой… — он расхаживает зигзагами, размышляя вслух, — но я толком даже не проснулся. И мне показалось, что вроде как слышу голоса, я и решил, что это ты с друганами своими собралась пошалить чуток, может, малость выпить, — не хотелось тебе развлекуху портить, разве ж не все мы так в твоем возрасте, а то и хуже? Ну я и не стал тебе мешать. Но как ты вернулась, я не слышал, а потому, как проснулся сегодня утром и тебя дома не было, так я чуток и забеспокоился, как там моя девочка. Пошел тебя искать и поэтому в такую рань оказался на улице. Так. — Джонни перестает метаться и раскидывает руки, улыбаясь Трей. — Разве ж не славно оно все клеится?

— Ну.

— Вот. Порядочек, готовы к следователям, пусть теперь приходят когда хотят. Разве ж ты не классная, а, — сразу ко мне со всем этим пришла?

— Может, и так, — говорит Трей. У отца в разговоре со следователями все будет славно, это она знает. Отец у нее не дурак, вполне способен справиться, лишь бы имелся кто-то более сосредоточенный, чтобы направить его по верному пути. А Трей сосредоточена.

— Вот еще что, — говорит Джонни. — Раз уж речь зашла. Помнишь, я пошел гулять — вчера вечером, после ужина? Чисто голову проветрить.

— Ага.

Джонни грозит ей пальцем.

— Нет, не ходил я. Мы не знаем, когда мистер Рашборо скончался, правильно? Мы знаем одно: это могло случиться аккурат пока я гулял, и никто, кроме птичек, за меня не поручится. А нам ни к чему, чтоб этот парняга следователь забрал себе что-то в голову, попусту тратил время и упускал убийцу. Дома я был весь вечер, прибирался после ужина и смотрел телик. Усекла?

— Ну, — отвечает Трей. Одобряет. Отец как подозреваемый ей бы помешал. — Ты это матери и малышне сказал?

— Сказал. Тут все улажено, промаслено, хоть сейчас стреляй. Тебе никаких хлопот, вы все у меня не тупые, а наоборот — как новенькие блестящие гвоздочки, правда ж?

— Аланна может напутать, — говорит Трей. — Я ей скажу, чтоб не разговаривала со следователем. Пусть просто прикидывается, будто его боится.

Отец ей подмигивает.

— Блестяще. Пусть прячется в мамкиных юбках — и ни словечка. Ребенку так куда проще, нежели пытаться запомнить то-се-пятое-десятое. А, и вот еще что, слушай, — говорит он, вспоминая и щелкая пальцами. — Хупера твоего камера у меня, положил у тебя в комнате. Вот куда я пошел сегодня утром, как с вами увиделся. Я знал, что ты не захочешь Хупера в это вмешивать, вот я и пошел забрать аппарат, пока гарды его не нашли. Подержи его у себя пару дней, а потом верни Хуперу, эдак промежду прочим, скажи, что эту свою хрень школьную доделала. Не волнуйся — все, что с реки было, я потер.

— Ясно, — говорит Трей. — Спасибо.

— Все, значит, чики-пики, — весело говорит Джонни. — Не для бедняги мистера Рашборо, конечно, упокой господь его душу, — добавляет он вдогонку, крестясь. — Но мы-то живы-здоровы. Следователь пусть потолкует чуток, ничего интересного не услышит и подастся утомлять какую-нибудь другую сволоту несчастную. А те ребятки, что к нам давеча ночью заглядывали, больше нас доставать не станут. Все улажено, будем жить-поживать да добра наживать.

Его затея насчет купания семьи в роскоши вроде как удобно стерлась из его ума, поверх нее теперь лег новый набор обстоятельств и их требования. Трей, по умолчанию считавшая, что в любом случае так и выйдет, все равно под впечатлением, до чего оно бесследно. В последние пару недель и у нее цели сдвигались, однако она по-прежнему помнит, что старые существовали.

Эта мысль напоминает ей кое о чем.

— Тебе те деньги все еще надо возвращать?

— Пара фунтов Рашборо? — Джонни смеется. — Уже нет. Пыль на ветру. Я свободен как птица.

— Дружки его не хватятся?

— Иисусе, нет. У них своих забот полон рот. Более чем. — Оделяет ее широченной успокаивающей улыбкой. — Головушку свою этим не забивай.

— То есть ты уехать собираешься?

Джонни укоризненно вскидывается.

— Ты о чем вообще?

— Ну, раз тебе не надо теперь Рашборо ничего возвращать. В золото никто деньги вкладывать не будет, Рашборо-то нету.

Джонни подается поближе, садится на корточки, кладет ей руки на плечи — чтоб лицом к лицу.

— Ай, солнышко, — говорит он. — Разве ж я брошу вас с мамкой разбираться с этими борзыми следователями в одиночку? Господи, ну нет. Останусь здесь, пока я вам нужен.

Трей переводит это без труда: если он сейчас даст деру, смотреться будет подозрительно. От отца не отделаться, покуда следователи свою работу не закончат. Это раздражает Трей меньше, чем могло бы несколько дней назад. По крайней мере, сейчас этот козлина в кои-то веки окажется полезен.

— Ясно, — говорит она. — Шик.

Он смотрит на нее так, будто разговор не окончен. До Трей доходит, что он ждет от нее вопроса, не он ли убил Рашборо. Трей прикидывает, что мог бы — мужика того он боялся страшно, хотя, чтоб ударить его сзади, шибко храбрым быть не нужно, — однако она считает, что он ей соврет, если она спросит, да и без разницы в любом случае. Она просто надеется, что если убил он, у него хватило мозгов не оставлять ничего, что следователи могли б найти. Смотрит на него в ответ.

— Ай, солнышко, вид у тебя замученный, — говорит Джонни, сочувственно клоня голову набок. — Ужасное это потрясение небось — вот так обнаружить. Знаешь, что тебе надо? Тебе надо хорошенько поспать. Иди в дом и скажи мамке, пусть сготовит тебе пообедать да спать уложит.

Ни с того ни с сего Трей замечает, что ее все это бесит сил нет как. Должна вроде быть на седьмом небе от радости за свои успехи, что все получается прямо в яблочко, но отца она ненавидит до печенок, а по Келу тоскует так, что хочет вскинуть голову и завыть, как Банджо. Идиотизм же — она с Келом полдня провела, но чувствует себя сейчас так, будто он в миллионе миль отсюда. Она успела привыкнуть к ощущению, что Келу можно рассказывать все; не то чтоб так она и делала, но ведь могла б, если б захотела. А сейчас она занимается тем, о чем ему никогда рассказать не сможет. Трей вполне уверена, что прямого вранья следователям об убийстве с целью спихнуть невинных людей в говно Келов кодекс чести не допускает. В том, что касается своего кодекса, Кел несгибаем. В той же мере несгибаем он и в смысле верности своему слову, к которому относится так же серьезно, как и Трей, и если его взгляд на все это не совпадает со взглядом Трей, Кел решит, что она от своего слова насчет Брендана отступается. Многое Кел готов ей простить, но не это.

Ей не удается вспомнить, почему все это — дело стоящее. В практическом смысле разницы никакой: она этим занимается не потому, что дело стоящее, а потому что его необходимо доделать. Но духом падает еще ниже.

Хочет она одного — действительно пойти спать, но вот сейчас презирает отца слишком сильно, чтобы оставаться вблизи него, раз то, что ей от него было надо, она уладила.