— И ничего говенного она ни от кого не огребет.
— Ай боже, нет. Ни вреда, ни ущерба. Как я и сказал, что Джонни такой, она не виновата. — Март улыбается Келу. — Что до нас, парнишка, она — твоя малая, кто б там ее ни заделал. Пока ты на хорошем счету, на хорошем счету и она.
Кел говорит:
— Со слов миссис Дугган, никаких слухов о золоте в этих местах никогда не ходило. Пока Джонни Редди их с собой не принес.
Это застает Марта врасплох. Брови у него взлетают на лоб, он вперяется в Кела, а через миг принимается хохотать.
— Димфна Дугган, — произносит он. — Иисус, Мария и все святые в календаре, надо было мне учесть, что ей есть что добавить. Грызу локти, ой грызу, что вперед тебя про нее не вспомнил. Сам я с ней потолковать не смог бы — она меня на дух не выносит, — но надо было б кого-то подговорить, хотя толку, скорее всего, не вышло б: ей смотреть на потеху куда веселей, чем что угодно из того, что вахлачье могло б ей посулить. Но ради любови господней, братец, скажи, пока я от любопытства не помер: как ты это из нее выхарил? Димфна разведданные такого калибра отродясь никому по доброте душевной не отгружала — ей взамен какой-то качественный материал подавай. Что ты ей предложил?
— Секрет фирмы, — говорит Кел. Думает о Лене, о том, как она ждала его на заднем крыльце, и о глухом гуле напряжения, какой от нее исходил. Он всегда знал и без труда принимал, что есть у Лены пространства, куда она никого, включая самого Кела, не приглашает. От мысли о том, что она оголила перед миссис Дугган что-то эдакое, ему становится жаль, что он не отделал Джонни потщательнее.
Март глазеет на него оценивающе.
— Вот что скажу, — произносит он, — не думаю я, чтоб у тебя нашлось хоть что-то такое, что ей по нраву. Она жуть какая привередливая, Димфна-то. Есть то-се, чего тебе хватило б ума ей не предлагать, а что еще могло б пощекотать ей вкусовые сосочки, я не вижу.
— А все потому, что ты считаешь меня предсказуемым, — говорит Кел. — Это не значит, что все думают так же.
— А вот Лена Дунн, — задумчиво продолжает Март, не обращая на Кела внимания. — Твоя Лена. Она женщина загадочная — или уж насколько у нас тут оно возможно. Я б решил, у нее могло б найтись то, от чего у Дифмны Дугган слюнки потекут, это да, — если б Лене того хотелось достаточно крепко.
Кел скатывает из надерганных из Драча репьев шар и швыряет его в кусты.
— Беги, — говорит он, хлопая Драча по боку. — Кыш. — Драч убегает искать Коджака.
— Что ж, — говорит Март, — как бы оно там ни было, но если Димфна утверждает, что вся эта байка — говна мешок, значит, говна мешок она и есть. Должен признать, я чуток доволен собою. Херню тут я унюхал с самого начала. Приятно знать, что чутье все еще в рабочем состоянии.
— Джонни должен Рашборо денег, — говорит Кел. — И кента этого боится. Вот почему не хочет сваливать.
— Да неужели, — говорит Март. — У этого жучка-навозника сроду не было даже того соображенья, какое Бог ослу послал. Тут надо чуток поразмыслить, Миляга Джим. Если выдать это тяп-ляп, священная война начнется, а нам такого не надо. Я к тебе с этим еще вернусь. А ты пока обожди.
Высвистывает Коджака, тот ловко разворачивается на бегу и летит через поле, Драч за ним следом, но далеко позади, радостно плеща ушами. Март смотрит, как волнуются вокруг них залитые солнцем травы.
— Если оно тебе интересно, приятель, ты сейчас правильный выбор сделал. Впрок твоей Терезе. Никто тут не хочет ребенку никаких напрягов. Нам важно знать, что она в хороших руках и воспитывают ее правильно. Может, и была в ней какая шаткость, так оно ж естественно — с этим-то идиётом, кто приперся сюда нежданно-негаданно. Ей только и надо, что обратно в нужное русло, и все у ней будет шик. Потолкуй с ней.
— Так и сделаю, — говорит Кел. Ужас в нем чуть поумерил ход. Март — человек до мозга костей практичный. За ним не заржавеет нанести ущерб, если есть такая необходимость, однако расходовать силы, чтобы покарать или отомстить, ему ни к чему. Если Кел приструнит Трей, ей ничто не будет угрожать. Когда ему это удастся и удастся ли вообще, Кел не представляет.
— Мы с тобой, — говорит Март, внезапно одаряя Кела коварной улыбкой, — мы это все уладим в единый миг. Одна голова хорошо, а две куда лучше, братец.
— Извещай, — говорит Кел.
— А я-то давеча в баре, — в раздумье произносит Март, — велел тебе заниматься своим делом и не лезть к Джонни, помнишь? Теперь же я в кои-то веки прикидываю, что некоторые правильно сделали, что меня не послушались. Странный он бывает, мир этот, Миляга Джим. Буду держать тебя в курсе, а как же.
Кел наблюдает, как Март ковыляет прочь по дороге, рассеянно насвистывая обрывки какой-то старой мелодии. Келу охота уйти в дом и заняться тем стулом, но он остается у ворот, привалившись к ним еще на сколько-то. Чувствует себя так же, как в тот день, когда Трей впервые сказала ему, что вернулся Джонни: то ли земля под ногами не держит, то ли сами ноги могут не удержать. Кел слишком стар уже, чтоб придавать чему бы то ни было ускорения, не зная хоть самую малость, куда оно может покатиться.
На гору Лена не ходила давно. Пока была буйнокровным подростком, в поисках мест, где шататься, они с подружками залезали сюда вытворять всякое, на чем не хотели быть пойманными, а в скверные месяцы после смерти Шона она здесь гуляла иногда по полночи, пытаясь вымотаться, чтоб удалось заснуть. В обоих возрастах она знала, что на горе может быть опасно, и не возражала против рисков, хоть и по-разному. На ум ей приходит, что, не считая визитов к Шиле после рождения каждого ее ребенка, на холодную голову Лена сюда, может, ни разу и не забиралась.
От солнца и жары гора кажется более, а не менее опасной, словно смелеет, больше не прячет угроз — наоборот, выставляет их напоказ, словно берет «на слабо». Вереск на болотах от каждого шевеленья ветерка хрустит громко — Лена быстро оборачивается, а там никого; настоящие тропы и ложные смотрятся коварно неразличимо, вьются среди деревьев; обрывы явлены четко, зачахшая поросль не прикрывает их, они слишком близко от тропы. Из-за жары Лена оставила собак дома, а теперь слегка об этом жалеет. Гора сегодня ощущается как место, где компания бы не повредила.
Впрочем, дом Редди она отыскивает и время выбрала подходящее. Позднее утро, все уже занялись своими делами. Двое лохматых детей, чьи имена она не может вспомнить, карабкаются по самодельной лазалке, смастеренной из деревяшек и металлического лома, но Банджо не видать, а когда Лена спрашивает, дома ли их отец или Трей, они качают головами, продолжая висеть на лазалке и таращиться.
Дверь и впрямь открывает Шила, в руках у нее картофелечистка, лицо настороженное. При виде Лены настороженность усиливается. Ничего личного — это машинальный отклик на что угодно, возникающее внезапно.
— Принесла вот, — говорит Лена, извлекая банку ежевичного повидла. Лена его варит в первую очередь потому, что любит именно свое, но вполне учитывает и другие его полезные свойства. — Трей твоя, когда у меня на днях была, попробовала и обалдела от него, я ей пообещала дать банку, да забыла. Ни от чего тебя не отрываю?
Шила опускает взгляд на картофелечистку. Секунда уходит у нее на то, чтобы вспомнить правильную формулировку.
— А, нет, — говорит она. — Все шик. Заходи, чаю выпьешь.
Лена садится за кухонный стол, задает невинные вопросы о детях, а Шила убирает картошку и ставит чайник. Полжизни назад Лена взялась бы за нож и резала бы почищенную Шилой картошку. Лене жаль, что так не получится, — беседа текла б легче. Но они с Шилой больше не в тех отношениях.
Уже не вспомнить, когда они последний раз виделись. В деревню Шила спускается редко, обычно к Норин за всем необходимым засылает Трей или Мэв. Лена предполагает, что дело в гордости. В свое время Шила была не просто красотка, а красотка веселая, гораздая до всякого смеха, и от любых тревог отмахивалась на том основании, что все должно сложиться шикарно, а в Арднакелти навалом завистников, кого оптимизм уязвляет лично; Лена прикидывает, что Шила не желала, чтоб они мусолили то, что осталось от всего былого. Теперь же, глядя на нее, Лена соображает, что у Шилы, может, просто сил нет на такую прогулку.
